Ознакомительная версия.
Сегодня причина экономической реформы видится, следовательно, иначе: надо переменить экономическую систему, сложившуюся в «сталинскую эпоху». Эта система ни тогда, ни позже не позволяла организовать хозяйство на основах всемерного развития инициативы масс, утилизации новейших достижений науки и техники. Этот вывод принципиален: не обновить и усовершенствовать, не развить дальше сложившуюся систему организационно-экономических отношений, а признать её недоброкачественной основой и заменить принципиально новой системой.
Вторая крупная перемена в понимании существа экономической реформы связана с уяснением действительной роли политики в осуществлении хозяйственных преобразований. В 1960-е годы многие из нас сокрушались, что на проведение экономической реформы не выделялось даже минимально необходимых (стартовых) ресурсов. Реформа наша, острили мы, бесприданница. Некоторые, впрочем, добавляли: «и беспризорница», имея в виду пассивность высшего партийного и хозяйственного руководства в деле проведения реформы. Насчет пассивности мы были, как теперь стало понятно, совершенно не правы. Пассивность и была активной формой действия против реформы. Неудача реформы 1960-х годов прояснила теснейшую связь экономики и политики, опрокинула экономико-материалистические (экономико-детерминистские) иллюзии насчёт того, что экономическая реформа мало-помалу активизирует и улучшит политическую систему. Оказалось иначе: экономическая реформа может подводить более прочную основу под политическую власть, но не может качественно «перестраивать» политическую систему. Если власть не работает на реформу, реформе не бывать. В 1960-е годы политическая система не работала на реформу, отчасти работала даже против реформы (в идеологии это проявилось как организованная травля так называемого «рыночного социализма» и третирование товарно-денежных отношений как несоциалистических, антисоциалистических).
Стало быть, сейчас мы не делаем прежней оплошности и не упускаем из виду, что экономическую реформу (тем более радикальную) можно сделать только при условии активного действия в пользу реформы всей властной структуры в обществе и в хозяйстве. Но тут возникает самый острый вопрос: примет ли и поддержит ли сложившаяся политическая система радикальную экономическую реформу?
Почему она не поддержала реформу такого типа в 1960-е годы? И изменилась ли с тех пор политическая система?
Политическая система с тех пор в принципе не изменилась. И радикальную экономическую реформу эта система не поддержит, постарается опрокинуть по тем же причинам, что и в 1960-е годы. Дело в том, что экономическая реформа строится на принципах демократизации хозяйствования, а имеющаяся (созданная сталинизмом) политическая система не только не является демократической, но и представляет собою антипод демократии. Она – тоталитарная система.
В 1960-е годы многие из нас исходили из того, что в принципе в нашей стране и в нашем хозяйстве имеет место демократический централизм, вот только под влиянием особых обстоятельств приходилось делать «перекос» в сторону централизма, а теперь надо как бы подбавить демократии. Не все заметили тогда явную фальшь конструкции «централизм сверху плюс демократизм снизу». В том-то и дело, что такой слоеный демократический централизм оставляет верх без демократии, а низ – без доступа к проблемам, решаемым в центре. Мне приходилось в 1960 – 1970-е годы критиковать такое понимание демократического централизма (но не думаю, что эта критика была услышана даже коллегами). Лишь к концу 1970-х годов стало ясно, что критика должна идти дальше. Тоталитарная система создает такой централизм, который принципиально не приемлет демократических методов ни вверху, ни внизу. Адекватные ему методы – командно-карательные. Демократизация же остается лишь на словах, как мираж для отвода глаз массам. Любые мероприятия по демократизации, приемлемые для тоталитаризма, – это хоровод вокруг командно-карательной власти, это «воспитание чувства демократии» при отсутствии самой демократии.
Тоталитаризм и есть коренная причина кризиса советского общества и его экономической системы. Не в экономике, а в политической системе коренится причина всех наших бед.
Отсюда следуют по крайней мере два вывода:
1) поскольку причины кризиса имеют явно выраженный политический характер, постольку и преодоление кризиса зависит в решающей мере не от экономических, а от политических действий;
2) стадии развития кризиса и степени его остроты отражают главным образом политическое состояние тоталитарного общества, а экономика при всей ее важности – фактор не первого, а второго ряда.
В соответствии с теорией деформаций и перерождений социализма[12], деформация строя является кризисным, неустойчивым состоянием общества, когда противоборствуют тенденции к выходу (или возврату) на траекторию, ведущую к первоначальной цели общества, и к окончательному перерождению строя. Движущей силой выхода из деформации является та массовая сила, в сознании которой первоначальные цели движения остаются приоритетными.
Казарменный «социализм» – это такая деформация общества, при которой тоталитарная политическая система отчуждает народ от власти в обществе и в хозяйстве, руководит обществом и хозяйством командно-карательными методами, прикрывает свои подлинные цели и средства (в том числе эксплуатацию и угнетение человека и народа) социалистической фразеологией, в то время как трудовой народ в своем большинстве предан идеалам социализма как идеалам свободы, добра, гуманизма, справедливости и мира.
Представление о казарменном псевдосоциализме как о перманентно кризисном состоянии общества позволяет рассматривать стадии развития казарменного строя как стадии кризиса. По-видимому, история советского варианта тоталитаризма позволяет выдвинуть в качестве гипотезы следующие стадии:
– становление тоталитаризма (от контрреволюции до достижения монолитного единства). Самоназвание этой стадии в СССР – сталинская эпоха;
– поддержание тоталитаризма в устойчивом состоянии (эпоха организуемого застоя). Самоназвание этой стадии в СССР – реальный социализм;
– разложение и ослабление тоталитаризма, попытки его оживления, модернизации. Самоназвание этой стадии в СССР – перестройка, или переходный период.
Возможна, как показал опыт Румынии, стадия агонии тоталитаризма.
Степени остроты кризиса могут быть определены по степени обострения антагонизмов. Исходным является политическая активизация масс. В зависимости от благоразумия тоталитарной власти степень и формы ее противостояния народу могут быть разными. Крайняя по остроте степень кризиса – открытое столкновение властей и народа, например, в форме восстания (Венгрия 1956 г., Румыния 1989 г.). Самая мягкая степень – инакомыслие как заметное социальное явление.
В СССР к весне 1990 г. наблюдается средняя степень остроты кризиса. Ее характерные приметы: народ не доверяет руководству; власти перестают изображать из себя защитников интересов народа, выдвигают идею «сильной власти», «сильного центра» и т. п.; возникают первые акции массового неповиновения, массового протеста, массового вызова тоталитарным властям.
Возможные варианты преодоления кризиса
Из трех идеологий перестройки (неосталинистская, революционно-демократическая и либерально-прагматическая) одна явно не даёт надежд на преодоление кризиса. Это неосталинизм. Он рекомендует возврат к старым, сталинским порядкам в модернизированном виде, то есть консервирует причины кризиса, насильно подавляя его проявления. Две других идеологии отражают программу действий по преодолению кризиса. Стало быть, два варианта выхода из кризиса существуют сейчас как основные.
Если говорить броско, то варианты эти таковы: реформы («революция сверху») и революция (революция снизу). Фактически силы общества распределяются между этими вариантами. И эти силы не обязательно должны конфронтировать. Более того, на первом этапе разрешения общественного антагонизма силам этим по пути – от тоталитаризма к демократии. Но заметьте – по пути им лишь в политической области. Тоталитаризм – главный враг, антинародная сила. Его антипод – демократия, власть народа. Однако народ не един, имеет структуру. По этой причине демократия оказывается понятием с разными смыслами для разных социальных групп.
О нашем советском тоталитарном обществе мы приучены рассуждать по сталинской схемке: это общество, где народ состоит из классов рабочих и колхозников и прослойки – интеллигенции. На самом деле социальная структура тоталитарного общества не может быть описана в терминах классовой структуры. Тоталитарное общество – кастовое. Мы живём сейчас в обстановке перехода от кастового, тоталитарного к классовому, правовому обществу. Эта особенность переживаемого нами перехода и объясняет, почему понятие «демократия» имеет разный смысл для разных социальных групп, а лучше сказать – для разных людей, ориентированных на разные социальные интересы. Ибо будущие социальные группы ещё не сформировались на деле, а существуют пока что в идеале, в сфере субъективных устремлений людей, принадлежащих к той или иной касте тоталитарного режима.
Ознакомительная версия.
