Новые олигархи по-прежнему получали значимую часть прибыли за счет контроля за государством, но в несравнимо меньших масштабах, и преимущественно созидая, а не разрушая. Их интересы как производителей были значительно более близкими к интересам страны, что явилось важным этапом в оздоровлении крупного бизнеса.
Опираясь на начавшееся восстановление экономики, государство окрепло и смогло, преодолев политический кризис конца ельцинского правления, выйти из-под полного подчинения крупному бизнесу, не попав при этом под контроль региональных элит. Главным инструментом этого освобождения стала прямая апелляция к народу в ходе второй чеченской войны, впервые за более чем десятилетие пробудившая массовые патриотизм и гордость за свою страну.
В результате коммерческие олигархи эпохи Ельцина, наконец, перестали определять государственную политику в целом (а кто не смирился с этим, был демонстративно лишен бизнеса и изгнан из страны), сохранив относительный контроль за ней лишь в форме участия в определении экономической «повестки дня».
2.2. Происхождение силовой олигархии
Рассмотрим теперь те же самые общественные процессы с несколько иной точки зрения — с позиции развития совершенно иной общественной группы, вызревшей в обществе на положении технической обслуги коммерческой олигархии и сумевшей в удобный исторический момент подмять ее под себя.
Ведь не стоит забывать, что силовая олигархия эпохи Путина, сменившая коммерческую олигархию времен Ельцина, — «бригада», пришедшая на смену «семье» и частью поглотившая, а частью вытеснившая ее из власти, целиком и полностью вызрела в недрах ельцинской системы.
Отрицая практику 90-х годов по форме и на уровне официальной пропаганды, на деле и силовые олигархи, и сам путинский режим явились вполне гармоничным продолжением и развитием ельцинизма — его воплощением в жизнь, своего рода реинкарнацией в качественно новых, значительно более благоприятных условиях, характеризующихся, прежде всего, значительным притоком в страну нефтедолларов.
Генезис силовой олигархии представляется в настоящее время довольно простым.
В 90-е годы бизнесмены, вплоть до коммерческих олигархов, остро нуждались в силовом обеспечении своих операций — от личной защиты до силовых подразделений для нападений на конкурентов или жертв. Наиболее значимые капиталы в то время создавались без непосредственного применения силы, путем захвата и перепродажи государственной собственности или перераспределения в свою пользу тех или иных финансовых потоков государства, однако общий чудовищный уровень преступности и практическое отсутствие реально действующих законов создавали объективную необходимость в наличии собственных силовых подразделений.
Бизнесмены соревновались друг с другом в переманивании к себе на работу высокоэффективных отставников или действующих сотрудников, однако со временем стало очевидно, что основным капиталом большинства представителей силовых структур является их принадлежность к этим структурам сама по себе. Действительно, переход этих представителей на официальную работу в коммерческие организации резко сокращал их реальные возможности, так как они теряли способность непосредственного использования государственных полномочий в целях своих новых, коммерческих хозяев.
Поэтому основную часть громких примеров перехода высокопоставленных сотрудников силовых структур на работу в коммерческие организации дали сотрудники этих структур, не принявшие распада Советского Союза и, соответственно, новых российских властей во главе с Ельциным. По сути дела, они в массе своей сначала ушли с государственной службы и лишь потом «были подобраны» коммерсантами. Сотрудники силовых структур, не расходившиеся с «демшизой» во взглядах или хотя бы молча терпевшие ее, остались на службе и во многом благодаря этому сделали в 90-е годы отличные карьеры. При этом значительная их часть, оставаясь на государственной службе, в реальности работала на конкретные коммерческие группы и организации, получая за это не только солидное материальное вознаграждение, но и огромную поддержку в ускоренном продвижении по службе.
Первой задачей, решенной этой социальной группой в масштабах всей страны, стала «зачистка» «дикой» организованной преступности, которая, с одной стороны, не была связана с теми или иными группировками коммерческой олигархии, а с другой — создавала для нее реальную опасность.
Да, безусловно, безудержная уличная преступность была ограничена самими лидерами организованной преступности, пекущимися о физической безопасности своего собственного окружения и относительной нормализации экономической жизни, а «крутые отморозки» в значительной степени перестреляли друг друга (что ярко показано в гротескном, но принципиально верном фильме «Жмурки»).
Однако резко ограничены были возможности и самой организованной преступности. После складывания коммерческой олигархии в ходе подготовки и проведения залоговых аукционов организованная преступность и в политике, и в экономике была решительно оттеснена на второй план, бесповоротно и навсегда уступив лидерство и влияние коммерческой олигархии и перестав представлять для нее сколь-нибудь серьезную опасность. Основным инструментом коммерческой олигархии, обеспечившим ей мгновенную победу над организованной преступностью, были целые группы сотрудников российских силовых структур, обслуживающие ее интересы.
Благодаря данной победе (хотя и позиционной) над организованной преступностью эти группы, воодушевленные и существенно повысившие свой материальный уровень и служебный статус, начали осознавать и постепенно реализовывать свои собственные групповые интересы, отличные от интересов коммерческой олигархии.
Это породило, грубо говоря, «поход чекистов к собственности» — установление контроля за теми или иными предприятиями, в то время еще в основном среднего бизнеса, в интересах самих сотрудников спецслужб и их групп, а не в интересах коммерческих олигархов или бизнесменов более низкого уровня. Это изменение носит качественный характер, так как группировки, сложившиеся в рамках силовых структур, именно на этом этапе начали создавать себе свою собственную финансово-экономическую базу, не зависящую от превратностей судьбы и милости тех или иных сторонних фигур. Они сделали решающий, ключевой шаг не просто к коммерческой, но, что значительно более важно, политической самостоятельности.
По данным некоторых исследований, проведенных специально для определения даты этого шага, в массовом порядке он был сделан в середине 1998 года.
Поразительное совпадение с моментом назначения будущего президента Путина директором ФСБ (июль 1998 года), разумеется, ни в коем случае нельзя трактовать вульгарно и прямолинейно как простое проявление «роли личности в истории»: мол, пришел Путин и научил чекистов в массовом порядке «крышевать» бизнес не только для других, но и для себя.
Такой подход представляется неверным не только в силу своего циничного упрощенчества, но и потому, что он попросту не соответствует имеющимся данным. Прежде всего, следует указать, что массовый контроль за бизнесом в своих собственных интересах, а не в интересах третьих групп примерно в середине 1998 года начали, насколько можно понять, устанавливать представители далеко не только ФСБ, но и многих других силовых структур, которыми не руководил будущий президент Российской Федерации. Более того, в этих структурах в данный момент даже не происходило смены руководства, что лишний раз подчеркивает глубинный, естественный характер описываемой трансформации.
Не стоит забывать и того, что приход Путина в ФСБ сопровождался, насколько можно судить, довольно жесткой перетряской всей системы управления. Дефолт и его катастрофические последствия отвлекли внимание российского общества от «перетряски» ФСБ, однако не вызывает ни малейшего сомнения то, что все усилия его нового директора были направлены на реструктуризацию доставшейся ему грозной службы, в том числе ради укрепления собственной власти и авторитета. Вопросы же характера взаимодействия тех или иных внутренних группировок с бизнесом если и рассматривались им, то оставались в лучшем случае на периферии его сознания.
Таким образом, Путин, скорее всего, отнюдь не был дирижером пробуждения в силовиках группового самосознания и их перехода с позиций персонала, обслуживающего коммерческую олигархию, на позиции самостоятельного субъекта российского политического процесса, обладающего собственными не только административными, но и финансовыми ресурсами выживания и развития. Однако он, как это видится в настоящее время, просто в силу момента своего назначения и особенностей своей личности стал, по всей вероятности (так как прямой достоверной информации об этом по понятным причинам нет и в ближайшее время, скорее всего, не будет), не только наиболее высокопоставленным, но и наиболее адаптивным и быстро развивающимся выразителем этой тенденции.