Недостаточно однако сказать, что чистая, неограниченная монархия несравненно лучше и аристократии и демократии, надобно прибавить: монархия наследственная, переходящая по праву первородства. Доказать превосходство последней, говорит Боден, необходимо для опровержения тех, которые хотят извратить благоустроенные монархии и возбудить смуты в государстве, прикрываясь личиною добродетели, благочестия и правды. Они осмеливаются утверждать против своего законного князя, что выборная монархия лучше наследственной. И всякий, кто слушает их доводы, может быть введен ими в заблуждение, ибо, с одной стороны, они выставляют наследственного тирана и злодея, с другой — выборного монарха, мудрого и добродетельного, пекущегося единственно о благе подданных. Всякий ненавидит злодейства и любит добродетель. Поэтому даже ученые люди, как Аристотель, ставили выборную монархию выше наследственной. Но если мы посмотрим на оборотную сторону той и другой, то мы должны будем отдать преимущество последней. Прежде всего смерть выборного государя погружает государство в анархию. В эту пору каждый считает себе все позволенным, и совершаются величайшие злодеяния. Если даже устанавливается временный правитель, то, во-первых, это делается не без затруднения, а во-вторых, он может злоупотреблять своею властью, пользуясь минутным величием для собственных выгод. Далее, выборный монарх не заботится об общем достоянии, зная, что он не передаст его своему потомству; напротив, он расточает общественное имущество, стараясь обогатить детей и родственников, как показывают многочисленные примеры. Затем, и это главное, выбор монарха всегда возбуждает самое сильное состязание между искателями престола; отсюда бесчисленные козни, раздоры и междоусобия. В этом случае всего лучше выбрать иностранного князя, но он никогда не может быть привязан к государству и покидает его, как скоро ему представляется лучшая перспектива. Наконец, выбор не всегда падает на достойных, напротив, здесь, скорее всего, успевает самый дерзкий и самый неразборчивый на средства. История показывает, что нередко выбирались величайшие изверги. Боден опровергает и мнение тех, которые утверждали, что во Франции монархия была избирательная, он доказывает, что она всегда была наследственная. Наследство же, говорит он, должно непременно переходить законным путем по праву первородства. Это единственный порядок, сообразный с законами природы и способный устранить козни и смуты. Всякий раз, как от него отступали, это вело к междоусобиям. Иной способ назначения может иметь свои выгоды, но они ничтожны в сравнении с пользою, которую приносит твердый порядок престолонаследования. Боден не допускает однако наследования женщин, как противного естественным законам: если женщины исключаются из политических прав и не занимают должностей, то тем менее можно вручить им верховную власть. Что касается до разделения государства между несколькими наследниками, как это иногда делалось, то оно совершенно противоречит единству верховной власти.
Наконец, Боден приводит образы правления в соотношение с теми началами правды, которые должны господствовать в государстве. Следуя древним, он разделяет правду на уравнивающую и распределяющую, но прибавляет к этому третий вид: правду гармоническую, состоящую из сочетания двух первых. Правда уравнивающая отправляется от начала равенства и действует по арифметической пропорции, она господствует в демократии. Правда распределяющая исходит от начала способности и действует по геометрической пропорции, она составляет принадлежность аристократии. Но оба эти образа правления недостаточны: в одном совершенно устраняется народ, в другом лучшие люди не получают должной чести. Отсюда ясно, что наилучшее устройство должно быть основано на сочетании обоих начал. Это и совершается правдою гармоническою, которая соединяет геометрическую пропорцию с арифметическою, свободу и равенство с признанием высшей способности — одним словом, аристократию с демократиею. Таково именно истинное значение законной монархии. Монарх один в состоянии сочетать оба элемента, ибо он господствует над обоими. Верховная власть принадлежит ему нераздельно, но в управлении он дает место и аристократическому элементу и демократическому, и свободе и высшему достоинству. Этим способом великие связываются с малыми, богатые с бедными, знатные с простолюдинами; этим установляются мир и общая гармония всех частей. Над всем возвышается монарх как представитель государственного единства, под ним же находятся три сословия, духовенство, дворянство и третье, каждое на своем месте, умеряя, но не ограничивая верховную власть. Такое политическое устройство наиболее приближается к устройству Вселенной, где правит единый Бог, вечный, нераздельный, всемогущий, возвышающийся над всем и соединяющий все разнообразные элементы мироздания в одно гармоническое целое.
Таково заключение, к которому пришли лучшие люди XVI века. Им неотразимо представлялась потребность единой, нераздельной, неограниченной власти, возвышенной над общественными стихиями и подчиняющей их высшему государственному единству. Боден, как и древние мыслители, чувствовал необходимость гармонического сочетания противоположных общественных сил, но он видел возможность разрешить эту задачу только подчинением их единой верховной воле. Начало власти, которое имело для него первенствующее значение, сделалось исходною точкою для всей новой истории. Неограниченные монархи положили основание новому порядку вещей в Европе. Политическая мысль Нового времени, как увидим далее, отправляется также от начала власти; но затем, совершая свое круговращение, она переходит один за другим через все элементы государства. В XIX веке политические мыслители снова пришли к потребности гармонического сочетания различных начал, но вместе с Платоном и Аристотелем они полагают гармонию не в господстве единой воли, а в призвании разнообразных общественных сил к участию в верховной власти. Боден отвергал смешанные образы правления и допускал только умерение монархического начала другими в подчиненной области; новейшие публицисты выставляют идеалом не умеренную, а конституционную монархию.
Книга Бодена является, таким образом, полным выражением духа и потребностей его времени. Изданная в последней четверти XVI столетия, она достойно завершает развитие политической науки, которого зачинателем был Макиавелли. Оба эти великие публицисты дают XVI веку почетное место в истории политической литературы. Оба стоят на чисто светской почве. Они свидетельствуют вместе с тем о том запасе сил, с которым человечество, отрешившись от теократических стремлений средних веков, пускалось в новую дорогу.
1869
От философов этого периода, так же как и следующего, до Платона, остались только скудные отрывки и известия, рассеянные у разных писателей. Поэтому для справок ссылаюсь вообще на сочинения по истории философии, где собраны эти указания, именно на Брандиса, Целлера и других, в особенности же на книгу Гильдебранда («Geschichte und System der Staatswissenschaften». Bd. 1), которая представляет лучшее руководство для древней политической литературы. Некоторые специальные указания будут означены в своем месте.
Я принимаю это слово в том смысле, что в этом учении за основание берется первоначальное бытие или природа вещей.
Позднейшие философы этого периода не составляют собственно цельной школы, а распадаются на несколько групп, из которых каждая представляет собою один из основных элементов бытия. Позднейшие ионийцы, как-то Диоген Аполлониат, рассматривая связь и отношение отдельных вещей, выводили из этого единство общей их основы. Эмпедокл примыкает к ионийцам учением о стихиях, но у него последние не превращаются уже друг в друга, а составляют неизменные формы бытия, подлежащие только соединению и разделению. Анаксагор признавал разум как закон, владычествующий в мире и приводящий в порядок качественно различающиеся атомы или частицы вещей (гомеомерии). Наконец, представители чисто атомистической школы, Левкипп и Демокрит, строили весь мир из неделимых, движущихся в пустоте. Общая черта всех этих учений состоит в том, что они отправляются от частных начал бытия. Высшее свое выражение это направление находит в атомистической школе. Оно составляет переход к следующему периоду, в котором исходною точкою мысли становятся уже не мировые начала, а явления. О Демокрите см.: Democritis. Abderiti fragmenta, collegit Sturz.
Аристотель. Политика. Кн. 3. Гл. 5.
См.: Платон. Республика, Горгий и др.
