Очевидно, однако, что ни нынешняя власть РФ, ни нынешняя организованная оппозиция не могут, каждая по своим причинам, обратиться к архетипам коллективного бессознательного. Все они уже слишком сильно связаны своим языком, стилем, доктринами и делами. Для появления политического субъекта, способного выразить чаяния народа, нужна «пересборка» всех наличных организованных сил с образованием принципиально новой матрицы, на которой соберется новое социокультурное сообщество, свободное и от советских, и от антисоветских слабостей.
Из этого следует, что новые культурные и организационные ресурсы, асимметричные ресурсам «оранжевой революции» и сравнимые с ними по мощности, должны быть созданы. И лучше всего, если они будут созданы в предреволюционный период – так, чтобы замещение «оранжевых» прошло быстро, не затягивая изматывающий страну хаос.
Они не могут быть созданы ни в лоне власти и под ее эгидой, ни в лоне и под эгидой какой-то устоявшейся готовой партии (будь то «Единая Россия» или КПРФ). В обоих случаях они создавались бы на готовой генетической матрице и унаследовали бы те самые культурные коды, которые, как мы предположили выше, не обеспечивают спасения от «оранжевой» революции. Кроме того, они унаследовали бы и все уязвимые точки власти и нынешних партий, по которым уже «пристрелялись» потенциальные «оранжевые». На Украине Янукович проигрывал уже потому, что не мог отмыться от ярлыка «человек Кучмы», как он ни старался сделать это после второго тура выборов. КПУ помогла «оранжевым» голосованием в Верховной Раде, а потом просто самоустранилась из борьбы, потому что не смогла составить неклассовое понимание происходящих событий.
А. Чадаев пишет: «Как остановить революцию? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала задать другой: может ли это сделать сама власть? Правда состоит в том, что сама власть, оставаясь такой, как она есть, этого сделать не может… Чтобы контрреволюция стала реальностью, ей нужна собственная массовая энергетика, отличимая от энергетики власти и не встроенная в вертикаль. Должно быть мобилизовано сословие, могущее в критический момент выступить на авансцену как самостоятельная сила, имеющая свои отношения и с властью, и с революцией.
В решении этой задачи – главный вызов для государства, которому гораздо проще иметь дело с революцией, чем с контрреволюцией. Первая однозначна, она востребует логику простых действий: держать, не пущать, сажать и вешать в меру кровожадности; вторая же подразумевает сложные отношения партнёрства, к которым власть редко бывает готова».
Таким образом, та часть общества, которая видит в «оранжевой» революции угрозу для России бытийного масштаба, обязана в ближайшее время сделать сверхусилие и найти духовные и организационные средства, чтобы войти в диалог, сотрудничество и борьбу с обоими своими противниками, которые в то же время являются ее «вторыми Я» – и с властью, которая мучает общество и страну, но свержения которой нельзя допустить, и с потенциальными будущими «оранжевыми», которые во многом справедливо восстают против этой власти, но победы которых нельзя допустить.
Может ли за достаточно короткий срок возникнуть и соорганизоваться такое сообщество?
Главный вывод для РФ из “оранжевых революций” в Сербии, Грузии и на Украине состоит в следующем: преодолеть операцию Запада по смене типа государственности России, по превращению ее в полностью контролируемого вассала с внешней легитимацией его власти и “новым народом”, нынешняя власть («режим Путина») не в состоянии.
Р. Сафиуллин пишет о состоянии российской бюрократии: «Адекватные действия, направленные на предотвращение „оранжевых“ революций, противоречат всей сути системы, которую эта бюрократия создавала в течение многих лет. Поэтому ждать от нее сколько-нибудь конструктивных „контрреволюционных“ мер на сегодняшний день не имеет смысла»367.
В данный момент власть стоит перед выбором: или готовиться к более или менее завуалированному «самоубийству», зачищая хвосты и уничтожая улики перед капитуляцией, или она должна в короткие сроки произвести значительные изменения в своем идейном и организационном оснащении. Однако эти изменения могут произойти только под давлением снизу. Более того, они должны быть частью проекта, «рожденного» и сформулированного «внизу» – и «заданы» власти.
Иными словами, обновление власти и обретение ею силы и «воли к жизни» возможно только параллельно со сплочением и обретением самосознания той части общества, идеалы и интересы которой несовместимы с целями «оранжевой» революции. Состояние общества и государства таковы, что в данный исторический момент, так же как в тяжелейший момент начала ХХ века, этот единый процесс может зародиться только «внизу», в обществе. Кризис зашел столь глубоко, что речь уже может идти лишь о революционном процессе, альтернативном революции «оранжевой». Если интенсивная «кристаллизация» общества запустит процесс обновления власти в режиме взаимодействия, а не противодействия, то есть в рамках того же мировоззренческого коридора, то нынешний цивилизационный кризис России будет преодолен без тяжелых потрясений. В противном случае произойдет столкновение разных частей общества с властью и между собой.
А. Чадаев пишет: «Сюжет 2005 года для России – это конкуренция двух одновременно набирающих силу процессов – революции и контрреволюции. И, соответственно, двух политических стратегий: войны с властью и диалога с ней. Отказываясь от диалога, власть сделает выбор в пользу войны; в свою очередь, отказ от войны будет означать диалог. Однако оба субъекта – и субъект „войны“, и субъект „диалога“ – конкурировать будут не с властью, а друг с другом, и это будет игра на опережение.
Иначе говоря, если в обществе не будут созданы лояльные, но независимые от «начальства» политические силы, революция станет не только возможностью, но и неизбежностью. И потому форсированное создание таких сил, даже вопреки воле власти, инстинктивно пытающейся сохранить свою монополию на политику, – главная задача современной российской контрреволюции»368.
Преодолеть ближайшую, актуальную угрозу «оранжевой» революции может только новая организованная общественная сила, отделенная от нынешней власти и даже оппозиционная ей – но защищающая ее как российскую (пусть беспомощную и больную).
В нынешнем разделенном обществе за последние десять лет выявились и смутно определились те его части, которые в своих главных ценностях и интересах сходятся достаточно для того, чтобы на их основе собраться в сообщество с существенным уровнем солидарности. Основа этой солидарности – общее представление (или даже ощущение) о том, перед каким историческим вызовом стоит Россия, какую угрозу означает для нее полная утрата, даже на короткое время, независимой государственности, и общее категорическое неприятие такого исхода. Это сообщество всех людей, независимо от их социального положения, возраста, национальности и идеологических предпочтений, которым нестерпима сама мысль, что Россия – как цивилизация, как культура и тип существования людей и народов – будет ликвидирована.
Понимание того, что это сообщество, в разделенном и неорганизованном виде, существует в РФ и на землях бывшего СССР, не раз уже выражалось в разных формах и с разной окраской. Были и попытки его соединения, пока что неудачные. Нынешняя угроза и новый опыт заставляют продолжить эту работу, уже на новой основе.
Почему прежние попытки были неудачными, почему при попытках договориться сходство фундаментальных идеалов и интересов отступало перед разногласиями по проблемам второго уровня? Во многом потому, что все мы в своем представлении об общественном жизнеустройстве и в его проектировании по инерции пользовались категориями и понятиями, унаследованными от советской идеологии, в то время как ее связность была разрушена кризисом последних трех десятилетий. Это и есть, в духовном и интеллектуальном отношении, постсоветское состояние.
М.Ремизов сформулировал важную вещь: «Многие думали, что “эпоха Путина” выходит за рамки “постсоветского” времени и имеет собственный, позитивный характер, как бы к ней ни относиться. Оказалось, что это не так, и ясность внес сам президент, сказавший после Беслана честные слова: “мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного великого государства”… Путин фактически признал, что с его приходом “переходный период” не закончен, но переходить-то уже некуда…»369.
Чтобы переходить было некуда – такого не бывает в обществе, в котором есть воля к жизни. Эта воля не появляется сразу у всех, она разгорается, как уголек, в какой-то сплоченной части. Пока что она разгорелась «не у нас», а в стаях и прайдах хищников, у «новых народов». Зато у нас есть намного больше чему гореть – без треска и вспышек, но жарко.
