Процесс принятия решений как таковой нематериален, однако исполнение решений, их прямые и косвенные последствия могут приводить в действие огромные материальные ресурсы.
К тому же и подготовка к принятию решений – это процесс, требующий определенных материальных затрат, подчас весьма значительных, для сбора и обработки информации, в том числе техническими средствами, для проведения различных социологических обследований и других целей.
Клаузевиц справедливо отмечал особую сложность, трудность принятия решений стратегического уровня по сравнению с решениями тактического уровня. «Может показаться странным, что для принятия важного решения в стратегии требуется гораздо больше силы воли, чем в тактике; но это не подлежит сомнению для тех, кто знает войну с этой стороны. В тактике мгновение само вас увлекает с неудержимой силой; действующее лицо чувствует, что его уносит водоворот событий, против которого оно не может бороться, не рискуя вызвать самых гибельных последствий; оно подавляет в себе возникающие сомнения и смело продолжает дерзать. В стратегии, где все проистекает гораздо медленнее, предоставлено гораздо больше простора для собственных и чужих мнений, возражений, представлений, а следовательно, также и для несвоевременных сожалений о прошлом.
А так как в стратегии не приходится, как в тактике, видеть собственными глазами хотя бы половину всего, но лишь угадывать и предполагать, то и воззрения бывают менее устойчивы»[103].
Вследствие этого, по словам Клаузевица, «большинство полководцев там, где они должны были бы действовать, топчутся на месте среди мнимых затруднений и колебаний»[104].
Как и решения в других сферах, стратегические решения принимаются в определенных системах управления, состоящих из организационно-штатных структур, персонала управления, лиц, готовящих решения и контролирующих их реализацию, процедуры, регламентирующей взаимодействие различных управляющих органов и объектов управления, техники, обеспечивающей процесс управления[105].
Ключевую роль практически всегда играют стратегические решения высшего политического уровня: определение основных военных угроз национальной безопасности страны, их соотношение с другими видами угроз, определение вероятных противников, вероятных (и желаемых) союзников и партнеров, глубина союзнических или партнерских отношений (заключающихся на практике в степени согласованности, координации военно-стратегических действий и военно-экономической политике на случай войны и т. п.).
Очевидным «продуктом» процесса принятия стратегических решений являются также решения о стратегическом сосредоточении и развертывании войск, о начале войны и о проведении крупномасштабных военных операций, в том числе о выборе направления главного удара и т. п. Однако за многими решениями такого рода, нацеленными на определение результата войны, стоят решения в экономической и военно-технической сферах.
Особенно заметным это стало в последней четверти XIX в., в эпоху пара и стали, радикально изменившую материальную основу ведения войны (до этого она эволюционировала сравнительно медленно на протяжении нескольких столетий после появления в Европе огнестрельного оружия). Уже тогда высшее руководство ведущих государств Европы должно было, к примеру, уделять растущее внимание кораблестроительным программам, программам переоснащения артиллерией сухопутных войск и др. Просчеты в этих сферах, допущенные военным министерством Российской империи за несколько лет до начала Первой мировой войны, имели трагические последствия для нашей страны.
Решения германского рейхстага о создании «флота открытого моря» в конце XIX – начале XX в. во многом определили состав сторон в будущей Первой мировой войне, подтолкнув Великобританию к союзу с Францией и Россией и сделав тем самым еще более проблематичными шансы Еермании и ее союзников на победу в этом грядущем гигантском противоборстве. Эти решения оказывали огромное воздействие на политику, создавали механизмы, работавшие на повышенную вероятность новой мировой войны.
К такого рода решениям можно отнести решение о системе противоракетной обороны США и о выходе из Договора по ПРО 1972 г., принятое президентом США Дж. Бушем-младшим осенью 2001 г. Оно радикально изменило основные параметры системы обеспечения стратегической стабильности, сложившейся с начала 1970-х годов, когда был заключен первый советско-американский Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (в 1972 г.) и упомянутый Договор об ограничении систем противоракетной обороны.
Разумеется, к сфере стратегических решений относится весь комплекс вопросов, связанных с проведением такого масштабного предприятия, каким является военная реформа. Поэтому в разряд стратегических решений можно отнести принятие во Франции Закона 1996 г. о военной реформе и серию решений Президента и Совета Безопасности Российской Федерации в 1997–1998 и 2000–2001 гг. по реформированию
Вооруженных сил России, в том числе принятие «Основ (концепции) государственной политики в области военного строительства», утвержденных Президентом России 3 августа 1998 г.
Проанализировав основные военные реформы в новой и новейшей истории (Морица Оранского, Густава II Адольфа, Петра Великого, Г.А. Потемкина, Г. Шарнхорста и А. Гнейзенау, ДА. Милютина, М.В. Фрунзе и др.), автор считает возможным определить следующие главные составляющие военной реформы: а) изменение системы комплектования (например, переход к системе всеобщей воинской обязанности в России в ходе милютинских реформ 1870-х годов); б) изменения в системе военного образования; в) модификация системы стратегического управления (создание, например, в США и Великобритании после Второй мировой войны единого министерства обороны вместо министерств трех видов вооруженных сил; г) трансформация оргштатных структур на уровне военной стратегии, на оперативном и на тактическом уровнях (например, введение корпусной организации Наполеоном во Франции, а затем М.Б. Барклаем-де-Толли в России, переход на модульный принцип построения тактических единиц в США в 1970– 1980-е годы); д) разработка и введение в действие новых боевых уставов, наставлений по стратегическим действиям, по подготовке и проведению операции (введение нового боевого устава, заимствованного у Швеции, было одним из важнейших, почему-то почти не замеченных большинством историков, элементов военной реформы Петра Великого, давшей в конечном счете выдающиеся результаты).
Не каждая военная реформа осуществляется по всем упомянутым параметрам. Реформой можно считать деятельность, которая охватывает три-четыре таких компонента.
Ошибочные стратегические решения по распределению ресурсов между военными и гражданскими задачами, между отдельными видами вооруженных сил и родами войск по тем или иным системам вооружений, принимаемые в мирное время, исключительно трудно, а подчас и невозможно исправить непосредственно в предвоенное время и тем более после начала войны[106]. И это понятно: такого рода решения обладают огромной степенью инерционности в силу природы промышленного производства, имеющихся ограничений по квалификации и количеству доступной рабочей силы, не говоря уже о присутствующих всегда и везде, даже в тоталитарных государствах, ограничениях финансового порядка.
Любому стратегическому решению предшествует определенный период его подготовки, который часто может растягиваться на годы – как обоснованно, так и необоснованно с точки зрения «высшей логики» обеспечения обороноспособности страны[107].
Лица, готовящие и принимающие решения, подвергаются обычно самому разнообразному воздействию, в том числе внешне не имеющему прямого отношения к конкретной военно-политической, оперативно-стратегической ситуации. Так, среди важнейших факторов, определявших характер мыслей и действий подавляющей части высшего командного состава РККА и РККФ накануне Великой Отечественной войны, был страх перед карой за малейшую ошибку. Он принял огромные масштабы в условиях жесточайших сталинских репрессий против командного состава советских вооруженных сил в 1937–1938 гг., продолжавшихся и в последующие годы. Далеко не всем удавалось преодолевать этот мощнейший барьер и действовать в интересах государства, народа, армии и флота, игнорируя угрозу собственному карьерному и физическому выживанию[108].
В условиях внутреннего или международного кризиса решения принимаются политическими руководителями, как правило, в состоянии стресса, который часто существенно ограничивает диапазон рассматриваемых вариантов решений. А как показывают многие исследования по социальной психологии, в состоянии стресса подавляющее большинство людей думают хуже, учитывают меньшее число факторов, рассматривают их в упрощенных комбинациях. Мыслительный процесс имеет свои временные параметры, причем они разные у разных людей (недаром есть такое понятие, как «тугодум»), В отечественной научной и мемуарной литературе, в публицистике, касающейся проблем стратегического управления, такого рода факторы исследуются и учитываются явно недостаточно.
