Берлин стал городом многомиллионных встреч и привлек к себе внимание средств массовой информации всего мира. Однако только Лейпциг, некогда рыночная площадь Европы и центр германской книжной торговли, этот город старого бюргерского духа, который был колыбелью немецкой социал-демократии, смог стать местом проведения наиболее мощных, многомесячных манифестаций. Это было место, где умные русские и рассудительные немцы предотвратили опасность кровавого столкновения. Генеральный секретарь Хонеккер уже подписал приказ о приведении в действие вооруженных сил. Войскам было выдано боевое снаряжение. В последний момент включился «совет шести» и смог предотвратить превращение 9 октября в «кровавый понедельник». Впрочем, советская сторона не намеревалась использовать свои войска, чтобы помочь коммунистам из СЕПГ удержаться у власти. И даже тогда, когда в Дрездене, как позднее стало известно, уже заняли свои позиции танки. Я был уверен, что говорю от имени подавляющего большинства своих соотечественников от Эльбы до Одера, от Балтики до Рудных гор, когда на митинге в Берлине (и не только там) констатировал: «Никто не желает осложнений с советскими войсками, находящимися еще на немецкой земле».
Дабы не возникло недоразумений: когда я в середине октября 1989 года побывал с лекциями в Москве, где я также провел важные беседы, у меня сложилось четкое впечатление, что советское руководство не намерено в одностороннем порядке сокращать свое военное (называемое «стратегическим») присутствие в ГДР. Кроме того, там стремились не допустить срыва поставок промышленных товаров из ГДР. Германский вопрос обсуждался по многим аспектам, но четкая позиция не вырисовывалась. Разумеется, хотели, чтобы послевоенная граница между Германией и Польшей была признана окончательной. А помимо этого? О выходе ГДР из Варшавского пакта никто и думать не хотел. Однако каждый, в том числе и в высших эшелонах советского руководства, рассчитывал на то, что оба германских государства установят между собой более тесные взаимоотношения. То, что западные державы-гаранты независимо друг от друга и с некоторыми нюансами сообщили советской стороне, по довольно злорадным слухам, якобы содержало больше оговорок.
Как бы ни были важны наши собственные дела, мы не должны забывать, что для Горбачева и его соратников на первом плане стоят колоссальные трудности внутри страны, во-первых, и дальнейшая разрядка отношений с США, во-вторых, а вовсе не германский вопрос. Серьезность намерений первого человека в Кремле вызывала у меня еще меньше сомнений, чем прежде. Однако мне показалось, что противоречия скорее еще больше обострились, а противостоящие ему силы — окрепли. Можно надеяться, но нельзя быть уверенным, что, если трудности со снабжением приведут почти к хаосу, у мирного обновления останется еще шанс на успех.
Что касается другой части Германии, ГДР, то к недовольству, долгое время заглушаемому, прибавилось большое количество как внешних, так и внутренних обстоятельств, благодаря которым поначалу разобщенные, робкие акции протеста превратились в мощное массовое движение, принимающее импульсы от соседей и передающее их дальше.
Далеко идущие изменения в Польше и Венгрии вызвали живой интерес, в то время как сетования СЕПГ по поводу усилий реформаторов в Советском Союзе давали повод для недовольства. К сожалению, вновь проявились разжигаемые чересчур ревностными коммунистами антипольские настроения, которые считали уже ушедшими в прошлое. С другой стороны, ход событий в ГДР оказывал воздействие на Чехословакию — небольшое возмещение за то, что войска Варшавского пакта при позорном участии ГДР в 1968 году причинили этому свободолюбивому и чтящему свои традиции народу. В ноябре 1989 года стремительно проложила себе дорогу оппозиция, включая и тех, кто продолжал жить надеждами Пражской весны.
В конце лета поднялась и начала быстро расти волна беженцев. Это были в основном молодые, не знавшие материальной нужды, хорошо образованные граждане ГДР, устремившиеся через Венгрию и Австрию в Федеративную Республику. Для семей и предприятий это имело глубокие последствия. Непрочность старого порядка проявилась и в этом. Венгерское правительство игнорировало протесты Восточного Берлина. В Праге и Варшаве власти разрешили большому количеству людей, нашедших убежище в посольствах, выехать в Федеративную Республику. Восточноберлинское руководство оскандалилось и к тому же оказалось в изоляции.
Людям запало в душу, что в ГДР на коммунальных выборах весной 1989 года имела место массовая фальсификация результатов. Фальсификация не была чем-то новым, но на фоне общего недовольства она была последней каплей, переполнившей чашу терпения, и осложнила жизнь преемнику Хонеккера Эгону Кренцу. Груз прошлого был слишком тяжел. Разобщенные оппозиционные группы именно в этом процессе нашли для себя точку соприкосновения.
Потом сдержанное негодование вызвали незаконные действия полиции, направленные в начале октября опять-таки главным образом против молодых демонстрантов в Берлине, Дрездене и других городах: грубое обращение при задержании органами безопасности и содержании под арестом, издевательства над молодыми женщинами и все прочее, что типично для поведения чувствующих себя неуверенно ландскнехтов. То, что речь шла не об изолированном скандале у немцев, так как в Праге вплоть до последних дней перед крутым переломом также избивали демонстрантов, и даже в Варшаве оказалось почти невозможным привлечь к ответственности виновных в явном превышении власти, — не могло служить утешением.
В ГДР клич «Мы — народ!» заглушил все и сделал смехотворными притязания одной партии. Люди сами взялись за дело, соблюдая самодисциплину, но во всеуслышание. Они настаивали на требовании, чтобы их наконец-то принимали всерьез как граждан и избавили от опеки. Государственная власть, отступив перед соблазном насильственной конфронтации и последовав призыву советской стороны соблюдать сдержанность, пошла на примечательные уступки. Переход к правдивой информации свершился фактически за одну ночь. Талантливые журналисты со свежей головой и без всякого напряжения принялись за дело и продемонстрировали, что новости и при переходном режиме можно делать интересными. Однако широкая публика, как и большая часть слуг народа и партийных функционеров, уже давно привыкла к западным программам.
Желанию без особых формальностей ездить из Германии в Германию, насколько это в тот момент было возможно, пошли навстречу. Может быть, даже хотели создать небольшой хаос, чтобы дать новую пищу требованиям «навести порядок».
Единая партия быстро видоизменялась, ее не обошли стороной различного рода расчленения, в ней проявились тенденции к расколу. Росло число членов, отказывающихся платить взносы. Под давлением партийных масс был созван внеочередной съезд. Уже накануне его стало ясно, что из конституции придется вычеркнуть «претензию партии на руководящую роль». К менее привлекательным формам выражения кризиса относился поиск «козлов отпущения», который должен был скрыть тот факт, что в бедственном положении ГДР много виновников. Но и некоторые лидеры так называемых «блоковых партии» хотели бы поскорее забыть, что они до сих пор не возражали руководству СЕПГ, а, как правило, ему во всем поддакивали.
Уже летом 1989 года удивительным, пожалуй, даже сенсационным образом начали объединяться новые политические силы. Повсюду они выросли из групп по защите гражданских прав, мира и окружающей среды, которые могли действовать только полулегально. Деятели и организации евангелической церкви взяли на себя как защитные, так и миротворческие функции. Роль, которую сыграла церковь при формировании новых сил в ГДР, трудно переоценить, равно как и деятельность священников всех церквей. При этом церковь поначалу хотела «всего лишь» взывать к совести государственного руководства.
Не случайно в начале октября 1989 года в доме одного священника недалеко от Берлина в ГДР была вновь создана социал-демократическая партия; подготовка к этому началась в августе. В эти последние недели лета другие аналогичные инициативы также окончательно сформировались. «Новый форум», «Демократический прорыв», «Демократия — теперь». Некоторых из участников я уже знал давно. Друзей из СДПГ (ГДР. — Прим. ред.) я посетил вместе с председателем СДПГ Гансом-Йохеном Фогелем вечером 10 ноября, когда праздновалось падение стены.
То, что было, никогда не вернется. Но конца пути еще не было видно, а осложнение обстановки исключать было нельзя. Тем более что положение в ГДР оставалось неустойчивым. Было известно, что это можно изменить только в том случае, если люди будут уверены в том, что процесс реального участия граждан в управлении государством будет непрерывно расширяться и в обозримом будущем можно будет рассчитывать на ощутимое улучшение материального положения, а отношения с Федеративной Республикой получат новую основу. В то же время было очевидно, что, вероятно, пройдет не так уж много времени, пока демократическое движение не укрепит свои позиции в результате свободных выборов.
