Именно в этом ключе следует рассматривать роль так называемого думского масонства, то есть либеральной ложи, состоявшей из русских вольнодумцев и прогрессистов, отпочковавшихся от Великого Востока Франции, и легализовавшейся во время Февральских событий в форме Временного правительства, главой которого был либеральный масон, атлантист, англофил и западник Керенский.
Что касается самой Германии, то здесь картина масонского влияния была довольно пестрой. С одной стороны, продолжалась линия традиционного германского тамплиерского масонства, ориентированного антизападно, англофобски, архаически и консервативно. В начале XX века от него отпочковалась наиболее радикальная ветвь в виде ариософских лож, в скором времени распространившихся по всей Германии. В этой среде формировались крайне правые, ультраархаические антигуманистические течения, во многом инспирированные теософизмом Елены Блаватской, бывшей добровольным сотрудником русской охранки. Эту тенденцию трудно назвать евразийской в полном смысле, и более того, для нее была характерна антиславянская риторика. Но в то же время ариософизм был ориентирован жестко антизападно. Важно напомнить, что антиславянские тенденции ариософского оккультистского масонского течения, бывшего безусловно “горячим”, исторически проистекали из конкретики межнациональных отношений распадавшейся австро-венгерской империи. В ней в качестве славян выступали чехи и словаки, вытеснявшие этнических германцев с центральных социальных позиций по мере ослабления имперского могущества Габсбургов. Вожди и основатели ариософии Гвидо фон Лист и Йорг Ланц фон Либенфельз сделали славянофобию частью своей догматики, основываясь на реакции теснимого германского элемента в исторической Австрии. Позднее, когда из ариософии родилось всегерманское национал-социалистическое движение, намного превышающее по масштабам региональный австрийский колорит, понятие “славяне”, изначально прилагавшееся преимущественно к чехам, было распространено и на русских, что роковым образом сказалось на судьбе Германии в XX веке. Здесь видно, как этнический элемент неправомочно переходит на иной более высокий, собственно геополитический уровень, и очень важно отметить, к каким фатальным последствиям приводят подобные подмены.
Как бы то ни было, горячая германская ариософская масонерия, со всеми ее тамплиерскими, рыцарскими, фундаменталистскими ответвлениями, была самостоятельным кратополитическим полюсом и внутри самой Германии противостояла либеральным ложам, ориентированным преимущественно на просвещенное прогрессистское масонство Англии и Франции. Снова, как и в России, мы видим здесь дуализм лож — ариософские «крайние правые», и либеральные проанглийские и профранцузские, бывшие, как правило, сторонниками умеренной социал-демократии и эволюционизма.
Во Франции можно было проследить аналогичную картину. “Горячие” ложи, сопряженные с египетскими обрядами, иррегулярным масонством и прямым оккультизмом, сплошь и рядом были ориентированы геополитически либо прогермански, либо общеевразийски. Конечно, нельзя утверждать, что эта закономерность в полной мере осознавалась всеми — континентализм «горячих» мог быть и опосредованным. Любопытно, что в Англии, цитадели атлантизма того времени и его главном геополитическом полюсе, существовала также оккультная оппозиция. Официальное английское масонство, предельно «холодное», главой которого традиционно являлись английские короли и к которому принадлежала вся высшая английская аристократия без исключения, была безусловно доминирующей. Но и в самой Англии существовали оккультные оппозиционные центры, базирующиеся, как правило, на экстравагантных и маргинальных масонских группах типа СРИА — Розенкрейцеровского общества Англии. Эта филиация восходит к крупному оккультисту и английскому социалисту МакКензи, другу и последователю Элиафаса Леви, основателя современного европейского оккультизма, хотя, возможно, существовал целый ряд менее известных источников также тамплиерского, континентального или очень древнего происхождения. Эмблематичным обществом такого рода стала знаменитая «Голден Доун, и совершенно естественно, в эту организацию входили самые разнообразные геополитические конформисты: пассионария ирландских сепаратистов Мод Гон, проирландский активист, поэт и лауреат Нобелевской премии Роберт Йейтс, германофил и русофил, черный маг Алистер Кроули, а также социалистические фабианские деятели, близкие Бернарду Шоу, не говоря о таких высокопоставленных политических персонажах, как Питер Бьюканнен, начавший карьеру с секретного агента Британии на Востоке и ставший впоследствии губернатором Канады. Последний, кстати, посещал Россию.
Вся европейская «горячая масонерия» была отмечена оккультизмом, склонностью к прямым психическим и магическим практикам, повышенным пассионарным накалом, сочетанием крайней революционности с архаизмом и интересом к древним или, по меньшей мере, средневековым культам и традициям. Общим местом был интерес к алхимии и другим герметическим наукам, а также увлечение Каббалой и магическими опытами. В целом, это масонское поле действовало против либерально-атлантистских интересов, создавало альтернативные нонконформные оккультные сети, тесно переплетенные с теософизмом и спиритическими кружками.
Среди русского масонства начала XX века были представители и этого “горячего” направления, но существовали они совершенно автономно от “холодных” масонов-либералов. И здесь следует подчеркнуть один нюанс: несмотря на то, что в большинстве случаев русские масоны начала века ориентировались на Францию, они вдохновлялись двумя различными идеалами. Линия русских неомартинистов (Астромов, Мебис, Рерих и т. д.) вдохновлялась Папюсом и «горячим» оккультистским полюсом. Думское масонство Магидова и Керенского черпало вдохновение из совершенно иных источников. Таким образом, дуализм между «холодным» и «горячим» масонством в полной мере относился и к самой России. Учитывая специфику кратополитического поля, в котором границы являются гораздо более подвижными и прозрачными, нежели в профаническом мире (о чем необходимо все время помнить), внутримасонские противоположные полюса вполне могли обмениваться отдельными элементами, проникать друг в друга и стараться использовать силы и влияния оппонентов. Но тем не менее в самом грубом приближении можно сказать, что французские оккультисты, представители так называемой гностической церкви, неомартинисты и розенкрейцеры, орден смотрящих Швалера де Любича, наследники Станисласа де Гюайятты(его секретарь Освальд Вирт, наставник Савенкова, Волошина и Мебиса) или Сара Пеладана; английские розенкрейцеры и Голден Доун с многочисленными филиациями вплоть до телемизма Кроули, германские ариософы или сексуальные маги из Ордена Восточных Тамплиеров Теодора Ройса — все это было отмечено явно различимыми евразийскими тенденциями. Противоположная сторона — атеистический Великий Восток Франции или французская англофильская Великая национальнавя ложа, классическое английское масонство во главе с правящим домом, немецкие либеральные ложи — напротив, выступали проводниками и подчас лабораториями атлантистской стратегии.
Антанта а также ряд международных организаций, появившихся после Второй мировой войны, было масштабным политическим выражением либерал-анлантистской масонерии и крупным поражением альтернативного “горячего”, евразийского полюса, не сумевшего в должной мере консолидироваться, мобилизоваться и предложить универсальный проект “нового Средневековья”. Но зародыши такого проекта, иногда называемого синархией, зрели в недрах горячего масонства, и были в центре повышенного внимания всех евразийски ориентированных лож, кружков, орденов, организаций.
«Горячая» ветвь европейского масонства, таким образом, логически должна была противодействовать модели Антанты, и единственной альтернативой этому был бы русско-германский союз, который дал бы импульс активизации континентальной антианглийской политики во Франции с соответствующим перемещением центров сил, а на последнем этапе усилил позиции маргинальных кругов английской масонерии, которая несмотря на свою малочисленность дала Англии столь много выдающихся личностей в области литературы, политики, философии и даже военной стратегии (полковник Фуллер).
Совершенно особняком в конспирологической картине начала века стоит такой уникальный персонаж, как Рене Генон. Начав свой путь с увлечения оккультизмом и масонерией, постепенно он выработал основы того, что принято называть «традиционализмом». Генон был вхож в самые интересные, парадоксальные и неоднозначные круги европейского оккультизма, преимущественно поддерживая контакты с “горячей масонерией”. Но значение Генона несопоставимо с функцией ординарного посвященного даже в эти закрытые организации.
