Как известно, многие сложные проблемы имеют простые неправильные решения. Тема профсоюзов в достаточной мере разработана классиками, и кому-то кажется, что нужно лишь адекватно приложить их анализ к текущей ситуации — и в бой, нести рабочим массам свет марксистской мысли и революционную программу. Однако на поверку часто оказывается, что активисты профсоюзов не спешат положительно воспринимать марксистские идеи и немедленно вступать в революционные партии. В итоге левые оказываются в лучшем случае в положении безвозмездных помощников профсоюзов, а в худшем начинают восприниматься их членами как вредители и враги. Реакцией на это становятся ритуальные проклятия «профбоссам» и дальнейший рост убеждённости в правильности собственной политической линии. Налицо тенденция рассуждать о профсоюзах, но только о профсоюзах «вообще». Увы, такого явления попросту не существует. И цитатами из Ленина тут прикрываться бесполезно. Профсоюзы придётся изучать конкретно — и только на основании полученного знания выстраивать своё отношение и стратегию по отношению к ним.
Не претендуя на исчерпывающий анализ, я хотел бы остановиться на нескольких распространённых в среде российских левых заблуждениях относительно природы современных профсоюзов.
Исходным пунктом для значительной части левых является представление обо всех российских профсоюзах как «массовых организациях рабочего класса».
Конечно, в теории так оно и должно быть. Конечно, если мы решим подойти к профсоюзному движению в России максимально некритически и причислим к профсоюзам все организации, называющие себя таковыми, принимая на веру декларируемую ими численность, то получим данные именно для такого заключения. Официально профессиональными организациями в РФ охвачено более 42 % экономически активного населения. Однако такой механистический подход начисто лишён смысла.
Для марксиста профсоюз — в первую очередь организация работников, связанная с их осознанием необходимости объединения ради улучшения собственного положения. Мы идём в профсоюзы (равно как и в другие рабочие организации) не потому, что абсолютизируем их форму, а поскольку надеемся встретить там людей, уже сделавших первый шаг к освобождению — то есть осознавших, что у них есть общие классовые интересы и что отстаивать их можно только сообща.
Сознательное профсоюзное членство — настолько большая редкость на всём пространстве бывшего Советского Союза, что это воспринимается как центральная проблема абсолютно всеми этажами профсоюзных структур. Несомненно, в России существуют реально действующие, демократические, как у нас принято говорить, «боевые» профсоюзы. Кстати, от «жёлтых» или существующих лишь номинально организаций их отделяет отнюдь не принадлежность к ФНПР или альтернативному проф-центру (достаточно вспомнить только две крупнейших забастовки прошлого года — Качканарский ГОК (ГМПР-ФНПР) и «Форд-Всеволожск» (МПРА-ВКТ)). Профсоюзы, фактически встроенные в систему управления крупных корпораций, есть не только в ФНПР, но и в составе «альтернативных» профсоюзов. В то же время внутри ФНПР и на отраслевом уровне, и на уровне первичек продолжается процесс разделения на профсоюзы, готовые на деле отстаивать интересы своих членов, и откровенно «жёлтые» профкомы, уже открыто выступающие на стороне работодателя (как это было во время летней забастовки на «Автовазе»).
Однако с точки зрения численности эти лучшие организации и «официальных», и «альтернативных» профцентров оказываются не массовыми, а скорее активистскими, кадровыми, объединяющими меньшинство самых сознательных рабочих. Причём число активистов зачастую ограничивается рамками профкома (в состав которого часто просто вводят всех активистов с целью элементарной защиты от увольнения). Лишь в единичных случаях «боевые» профсоюзы охватывают значительную часть работников предприятия.
А уж говорить о том, что где-либо существует профсоюзная структура, соответствующая качеству членства и демократичности этих организаций, вообще не приходится. Фактически сегодня в России профсоюзное движение структурировано на уровне профкомов, в некоторых случаях — объединений профкомов. Все структуры более высокого уровня сегодня находятся либо в стадии формирования. либо в стадии разложения. Практически каждая крупная забастовка прошлого года ярко демонстрировала крайнюю скудость ресурсов и организационную слабость общенациональных профобъединений, неспособных на полноценную поддержку собственных первичек. И с каждым новым значимым трудовым конфликтом потребность в серьёзном и боевом общенациональном руководстве ощущалась всё сильнее — и лидерами, и рядовыми активистами.
Сегодня даже лучшие из существующих профобъединений, такие как Всероссийская конфедерация труда, пока, к сожалению, не соответствуют задачам нового этапа движения. Конечно, это положение имеет объективные причины: борьба профсоюзов носит сегодня исключительно локальный характер, а такие формы коллективных действий, как полноценные отраслевые забастовки и, тем более, забастовки солидарности, почти не имели прецедентов. Вопрос о необходимости выработки последовательных требований по изменению политики в области заработной платы или стандартов трудовых отношений только сейчас начинает вставать внутри движения. И только сейчас постепенно начинают меняться отношения между первичками и «центром», который рассматривался прежде лишь как офис по предоставлению нерегулярной юридической или финансовой помощи. Обвинение кого-либо в предательстве и сознательном саботаже развития профсоюзов вряд ли могут быть правильным объяснением этой ситуации — необходим точный и глубокий анализ генезиса современного профсоюзного движения, его динамики и внутренних противоречий. Однако для некоторых левых оказывается гораздо проще применять при каждом удобном случае «классическую» схему разделения интересов «верхов» и «низов» профсоюза, рядовых членов и его текущего руководства. И здесь необходимо всерьёз задаться вопросом: что собой представляет профсоюзная бюрократия в современной российской ситуации?
Бюрократия, то есть, проще говоря, освобождённые работники профсоюзов, возникает и увеличивается с ростом самого профсоюза, расширением сферы его задач. Собственно, в этом отношении профсоюз мало отличается от любой другой организации в буржуазном обществе. Наличие бюрократии вообще не есть некое отличительное свойство именно профсоюза — вопрос в том, насколько она контролируема снизу и насколько сама бюрократия обладает монополией на принятие решений. Становление бюрократии как тормоза рабочего движения происходит тогда, когда она вписывается, встраивается в существующую систему трудовых отношений, трёхстороннего регулирования, социального партнёрства, участвует в управлении предприятиями (например, через органы, подобные европейским производственным советам). Бюрократия превращается в посредника между рабочими и работодателями, обретает свои собственные интересы, связанные с поддержанием и утверждением своего особого статуса.
О классической профсоюзной бюрократии можно говорить только в странах с развитым рабочим движением, которое на протяжении столетия вело упорную борьбу за влияние на трудовые отношения с работодателем. Капитал отнюдь не нуждается в «социальном партнёрстве» там, где можно без него обойтись. В современной России все институты, призванные регулировать отношения между работниками и работодателями, в лучшем случае существуют только на бумаге, в худшем же — отсутствуют в принципе. Например, отраслевые соглашения, штампованно фиксирующие текущую ситуацию по оплате труда исходя из официальной «потребительской корзины», для руководства профсоюзов ФНПР вообще являются «секретными» документами, к которым закрыт доступ рядовым членам. Большинство коллективных договоров не содержат ничего, кроме повторения норм Трудового кодекса и подтверждения действующих тарифных соглашений. Основной вопрос, стоящий сегодня перед каждым российским собственником, — не как достичь соглашения с профсоюзом и даже не как подкупить его лидеров, но как не допустить его возникновения в принципе. Сам прецедент диалога с любым, пусть даже исключительно лояльным и ориентированным на «социальное партнёрство» представительством наёмных работников представляется собственнику недопустимым, и его гипотетическая возможность должна быть исключена из выстраиваемой модели трудовых отношений. Разумеется, это не значит, что отдельные профсоюзные лидеры не могут быть коррумпированы. Но в каждом таком случае речь идёт о персональной коррупции, когда подкупленный лидер сдаёт свой профсоюз и обменивает доверие своих товарищей на деньги или место депутата. То есть объектом покупки становится не его функция профлидера, а сам человек. Поэтому такие коррумпированные лидеры, не могут, например, в Государственной Думе лоббировать интересы профсоюзов даже на том уровне, как это делает западная профсоюзная бюрократия в своих парламентах. В составе «Единой России» (да, впрочем, и фракций «оппозиции») профсоюзники превращаются в свадебных генералов.
