– Уберите звук, – сказал он видеоинженеру, и стало слышно, как в соседней студии крутили рекламный блок: «Риглис» – это как первая любовь. Жуешь, жуешь, а вкус не кончается». Глаза видели человека, замученного пытками, а слова призывно порхали рядом, обещая засеять окружающее пространство разумным, добрым, вечным: «Вы не поверите, что это шампунь от перхоти! Открываем и предвкушаем…»
– Хватит! – заорал Влад. – Рекламная лавочка закрывается! Немного успокоившись, сказал, что сюжета с расчлененкой в эфире не будет.
– Странно, – отозвался режиссер, – в Москве льется столько крови, а мы, получается, не хотим этого замечать.
– Москва большая, но ты умудрился соскрести кровь со всех окраинных тротуаров и слепить целый сгусток. Зачем? С какой целью? Чтобы швырнуть его в лицо миллионам людей?..
– А при чем здесь реклама? – осторожно поинтересовался Разбаш.
– При том, что нам всем пора заткнуться на пару лет и дать людям отдышаться от запаха крови пополам с шампунем «Лореаль». Это понятно?
– Может, принести виски? – Разбаш участливо посмотрел на шефа и друга. – Ты сегодня явно не в себе. Не дай себе засохнуть, Влад!..
Листьев засмеялся, и Андрей понял, что можно идти за бутылкой «Джонни Уокер».
Удалившись в свой кабинет, служивший заодно и гримерной, позвонил Альбине и сказал, что кассету с резвившимся в «Лужках» Владом заполучить не удалось – Немцов после выхода в эфир «Часа пик» с его участием укатил к себе в Нижний. Возможно, скоро вернется. Говорят, его назначат министром топлива и энергетики.
– А Влад психует, – добавил Разбаш. – Послал меня за виски. Хочет запретить рекламу, и с этим надо что-то делать.
– Вот и делай! – отрезала Альбина.
Комментарий к несущественному
Очень скоро после гибели Влада Листьева его гражданская жена Альбина Назимова сделалась женой официальной. То есть вдовой, конечно. С брачным свидетельством на руках. Оформить его задним числом помог хороший человек и друг семьи Андрей Разбаш. Он же предложил безутешной вдове руку и сердце в обмен на солидный пакет акций Влада. Альбина с благодарностью приняла предложение, и зажили они душа в душу.
На могиле покойного мужа она установила памятник со статуей, изображающей саму Альбину – скорбящую и с крылышками. Наверно, для того, чтобы земля Владу пухом не казалась. В память о грустном неудачнике и как бы в укор беспомощным властям телеканал повел отсчет осиротевшего эфирного времени. Потом решили, что зрителя не надо нервировать, зритель хочет смеяться и любить, и поминальный календарь упразднили. Существуют другие вещи, ради которых стоит жить. Например, пиво «Клинское». Или гигиенические прокладки, которые тоже с крылышками.
За двадцать с лишним лет уголовное дело по факту убийства Листьева, надо полагать, сгрызли мыши. О бывшем следователе по особо важным делам Петре Трибое ничего не известно. Ответа на вопрос, почему все сложилось так, нет. Но нет и самого вопроса. Есть другой: «Каждый раз после еды во рту образуется кислота. Что делать, когда зубная щетка недоступна?»
Ответ: жуйте «Орбит без сахара».
Глава 125
МАДАМ, УЖЕ ПАДАЕТ ЛИСТЬЕВ
Человеческое существование оправдывается искусством. Телевидением оно не оправдывается. Исчезает искусство
– кончаются оправдания. Вакуум жизни заполняют взрывы, катастрофы, пожары, заказные убийства, политические скандалы, побеги вооруженных дезертиров
– и невозможные прежде криминальные события, энергично тиражируемые телевидением, превращаются в историческую хронику эпохи.
Эпохальными становятся события из милицейских сводок. Кстати, 1994 год стал самым кровавым в истории России – 500 заказных убийств. И рейтинг тут как тут. Ведь дурные новости, сопровождаемые бесплодно-разоблачительным пафосом телеведущих, гарантируют длительный зрительский интерес. Будут смотреть. И получать в качестве гарнира все возрастающий, всех оглушающий видеоряд рекламы: «Найди время для себя! Время «Даниссимо» – время для себя!» Вот так. А вы думали, время для себя – это что-то другое? Напрасно.
И что такое «Гамлет» в конце концов? Предательство, заговоры, эротика, дуэль на мечах, привидения, сумасшествие, а потом все умирают.
Вход в мир осуществленной мечты открывает не Шекспир, а простая пробка. Жизнь продолжается, пока прыгает пробка: «У вас есть мечта? Она – под крышкой кока-колы! Пришлите нам десять крышек – и ваша мечта осуществима!»
Жить, оказывается, хорошо и без искусства. Потому что существует пиво «Старый мельник» и глянцевое кофейное счастье «Нескафе». А также «Дирол», несущий утреннюю прохладу и свежесть; гигиенические прокладки, защищающие вас 24 часа в сутки, и «Тефаль», который всегда думает о вас. И за вас. Не говоря уже о матрасе «Дормео», который все сделает за вас. И без вас. Звоните прямо сейчас.
Вероятно, это и есть та свобода слова, за которую истово боролись на ТВ, истребляя всяческую культуру концептуальным сквернословием бывшего министра Швыдкого и ярко выраженным скудоумием бывшего телеведущего НТВ Евгения Киселева. Эта свобода прекрасно обходится без веры, надежды, любви. И без высокого искусства: «Огонь зажигает чувства, вода утоляет желания. Пиво «Белый медведь». Жить хорошо!»
Звоните. Прямо. Сейчас. Матрас «Дормео» ждет. А больше ведь вам ничего и не надо.
Четырнадцать серых крыс
Их и в самом деле было четырнадцать – рекламных агентств, поделивших эфир на Первом канале. Суммы, получаемые ими, сопоставимы с доходами от продажи энергоресурсов или от торговли наркотиками. В бюджет телеканала поступали гроши. Была выстроена замечательная схема, по которой канал платил за производство телепрограмм, а рекламное время уступал по мизерным расценкам доверенному посреднику Сергею Лисовскому, возглавлявшему фирму ЛИС'С. Через свою же компанию «Премьер-СВ» он перепродавал эфир посредникам. Но уже раз в двадцать дороже Посредники накручивали свой интерес и выходили на рекламодателей. Тут вступала в действие система откатов. Всем было хорошо. Спрос превышал предложение.
Реклама уверенно вытесняла популярные передачи из сетки вещания. Посредники купались в роскоши, не забывая при этом подогревать интересы чиновного люда, призванного контролировать финансовую дисциплину и блюсти права телезрителей, бившихся в конвульсиях яростного неприятия кариесно-перхотного потока рекламных слоганов.
Товары и услуги перестали быть самодостаточной ценностью девальвируемого рынка, а стали чем-то вроде необязательного приложения к опережающему расцвету собственно рекламы. Рассуждать над этим парадоксом не рекомендовалось. Сковородка «Тефаль» думала за всех размышляющих. Чувственные топ-модели ежечасно томились неутолимым желанием отведать растворимый суп «Галлина Бланка», чтобы тут же почистить зубы уникальной щеткой, проникающей даже в те места, где наличие зубов не предполагалось. Удовольствие от этих занятий, естественно дополняющих друг друга, стимулировалось наглядной демонстрацией постельной страсти: «О, дай мне еще шоколада! Больше! Еще, еще!..»
Пока не слух, но некий шорох принесли сквозняки останкинских коридоров: «Листьев намерен порушить сложившуюся систему вещания и продажи рекламного времени. Он псих или самоубийца? Если Влад и в самом деле вздумает ввести прозрачные финансовые схемы, за его жизнь не дадут и ломаного гроша».
Влад сознавал это. Он не являлся бессребреником. Более того, был здорово скуповат и скрытен во всем, что касалось его личных доходов. Даже обожаемая, а после нелюбимая гражданская жена Альбина Назимова лишь окольными путями сумела приблизительно выяснить, какими капиталами обладает изначально нелюбимый сожитель. Хотя не такие уж они окольные, если иметь в виду ее нежные отношения с Андреем Разбашем, о которых не знал, но догадывался измотанный до предела Влад.
Скуповат он был, это факт. Своей дочери Валерии, оставшейся с первой женой, выплачивал алименты, исходя из нищенской ставки, которую получал еще до создания программы «Взгляд» и всего того, что приносит на телевидении огромные деньги. Выплачивал ровно до тех пор, пока мать Валерии, оскорбленная астрономическим разрывом между его реальными доходами и алиментами, коих едва хватало на колготки дочери, не отказалась от такой материальной помощи бывшего отца и мужа. Это тоже факт – он стал для Валерии бывшим отцом.
Шорох, как вскоре выяснилось, возник не от сквозняков. Листьев твердо и во всеуслышание повторил: «Все! Рекламная лавочка на Первом закрывается. Хватит!» После чего пригласил в дорогой ресторан ключевых сеятелей разумного, доброго, вечного и, назвав вещи своими именами, предложил им вносить в бюджет телеканала реальные суммы. Не гроши, как это сложилось в практике рекламного «севооборота», а по меньшей мере 170 миллионов долларов за полгода, что позволило бы «Останкино» существовать, не залезая в неподъемные долги.
