Единственным капиталом Рыжкова оказалась его ссора с Горбачевым. Возможно, и болезнь не случайна. Уход Рыжкова был сопряжен с большими сложностями для Горбачева. Рыжков многое знал доподлинно. Болезнь позволила уйти Рыжкову без скандала, но именно такой уход оставил Рыжкова в широкой палитре политических комбинаций. Николай Иванович покинул Олимп ничем не жертвуя, а, скорее, рассчитывая на сострадание к жертвеннику. В пределах парламента, в окружении нежертвующих, он этого сострадания добивался, и не без успеха. Но в окружении страдающих, а в роли страдающих оказался народ, Рыжков не имел никаких шансов на выборах. Рыжков слишком поздно понял, что настроение союзного съезда, и тем более парламента, не адекватно настроению общества. Болезнь сыграла с Николаем Ивановичем злую шутку, не как болезнь — урон самочувствию, а как политическая краска. Остановив свой выбор в качестве вице-президента на генерале Громове, человеке приказного, сильного характера, Рыжков, вполне возможно, не сознавая этого, допустил иное толкование своей политической стратегии. Появилось суждение о марионеточном варианте, опровергнуть которое было не так просто. Перенесший инфаркт Рыжков выполняет обязанности Президента в щадящем режиме, может быть, год, может, чуть больше, затем по состоянию здоровья уходит, и бразды правления принимает вице-президент. И реакционная Россия воплощает вожделенную идею — отцом нации, Отечества становится генерал. Генералиссимус уже был. Теперь будет генерал-полковник. Затраты минимальные, зато Россия обретает покой и железный порядок. Акулы империализма, естественно, отплывают от наших берегов на положенное расстояние. Рынок, естественно, обретает привычные формы Ждановского, Центрального, Тишинского и прочих колхозных рынков. Касательно демократии, парламента и других внеуставных взаимоотношений: «Мобилизовать по существу!»
Всякое предположение — отчасти фантазия. Всякая фантазия — отчасти гротеск. И тем не менее замысел не лишен обнадеживающей простоты. Допускаю возможное раздражение. К чему все это? Ведь не случилось. Рыжков получил свои 17,5 процента голосов. Генерал Громов в прежней должности. Жириновский вместе с КПСС выступил против демократизации. И неслучайность поддержки Жириновского на Российском съезде именно коммунистами перестает быть загадкой.
Генерал Макашов не оказался в череде генералов-президентов и не занял предназначенного ему историей места после Дуайта Эйзенхауэра, Чан Кайши, Ро Де У.
Вадим Бакатин желает забыть президентские выборы, как скверный сон. Хотя, минуй он барьер 1-го тура, мог бы рассматриваться как серьезная фигура политической реальности уже на следующих союзных президентских выборах. Еще был Союз, и мы жили ощущениями его нескончаемости. Но ничего этого не произошло. Бакатин получил необъяснимо низкий результат.
Абдулатипов распрощался со своей скрытой надеждой баллотироваться на пост Председателя Верховного Совета РСФСР. Его партнер и оппонент Хасбулатов прошел свою адову дорогу на съезде и не был удачлив на выборах в должности Председателя Верховного Совета, но это глава уже другого повествования, из категории — «бей своих, чтоб чужие боялись».
19 августа 1991 г. 6 час. 20 мин. утра Это был первый день моего отпуска. В шесть часов утра раздался стук в окно. Я открыл глаза и долго не мог понять, откуда этот стук. На улице стоял сосед. Он произнес всего одно слово: «Переворот!»
Уже по дороге к нему я узнал подробности. Президент отстранен. Создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. Обязанности Президента принял на себя Янаев.
Сто пятьдесят километров до Москвы — как добираться? Стараюсь связаться с Компанией. Город блокирован. Информация на уровне слухов. Сосед отговаривает от поездки на машине — только электричкой. Вы человек известный, а так затеряетесь в толпе. В моих возражениях нет уверенности, скорее эмоциональный протест, отсутствие какой-либо достоверной информации делает любые доводы беспомощными. Нужна устойчивая связь с Москвой, а где её взять. Россия есть Россия, я не верил, чтобы так быстро перекрыли все дороги. Не без труда дозвонился до Москвы. Объясняемся птичьим языком, опасаемся прослушивания. Состояние нервное. Для всех случившееся — полная неожиданность. Ельцин блокирован в Архангельском. Там же Бурбулис, Скоков. В Москву удалось прорваться якобы одному Кобецу. Попробовал дозвониться до Полторанина — ответ нелепый:
— Министр обещал быть.
Уже спустя час — трезвое осознание случившегося. Горбачев проиграл. Реакция взяла верх.
Соседка, сочувствующая ура-патриотам, истово причитает:
— Свершилось — наши власть взяли. Значит, есть Бог, есть!
Церковь рядом. Побежала ставить свечку. Заметила мое волнение (я, уже в какой раз, направлялся к соседу, надо было договориться, с кем оставить кота, он мог оказаться помехой, мало ли что…), прошипела вдогонку:
— Ишь, забегал. Будешь кровавым поносом…
Все правильно. Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь.
Еще раз позвонил на работу. Странно, но телефон работал. А может быть, мне все это кажется и никакого переворота нет? Сказал пять фраз:
— Буду пробиваться в Москву. Если удача — позвоню из автомата. Всю технику на улицу, снимать и записывать. Что бы ни случилось — снимать и записывать.
В Компании все будет в порядке. Я в этом уверен. Там Лысенко. Если и случится шоковое состояние, то ненадолго. Профессионализм скажет свое слово.
Кот оставлен. Набросали кое-какие вещи, запасную канистру с бензином. Жена категорически:
— Я с тобой.
Ну, со мной так со мной:
— Поехали.
Три корзины с яблоками (кстати, 19 августа — Яблочный Спас). Яблоки в машине — это камуфляж.
Дорога поражает своей обычностью. Обращаю внимание на одну деталь: машин с московскими номерами очень мало. Сам себя успокаиваю — понедельник, так и должно быть. Все очень профессионально, все крупные перевороты совершаются во время уик-энда. Власть отдыхает.
У Серпухова меня останавливают. Милицейский капитан указывает жезлом на обочину. Вижу, как побледнела жена. Выхожу.
— Пройдите со мной. Вы нарушили. Обгон при встречном потоке машин.
Обгон действительно был — молчу. Что будет дальше? Берет документы, разглядывает их. Спрашивает, где работаю. Отвечаю:
— Писатель.
Капитан смотрит на меня, вроде как разговаривает сам с собой, затем поясняет:
— Это я так спрашиваю, мало ли что. Есть люди, которых мы не штрафуем, должности у них такие, бесштрафные. С писателями все нормально писателей штрафуем.
Я ничего не ответил на этот милицейский монолог. Жду развития событий. Слышу, как верещит постовая рация:
— Восьмой, восьмой, как у тебя?
Капитан задумчиво смотрит на аппарат, вздыхает:
— У меня?.. — Выдерживает паузу, поднимает глаза. На водительских правах я выгляжу моложе. Капитан то ли сомневается, то ли хочет спросить, что нужно ответить этому надоедливому голосу из потрескивающей рации. Я уступаю этому недоуменному взгляду, пожимаю плечами. Похоже, именно такой реакции он и ждал.
— …у меня нормально, — говорит капитан и отключает связь.
Еще раз смотрит мои документы, затем аккуратно складывает и возвращает.
— А я вас знаю. Вы работаете на Российском телевидении.
Мне ничего не остается сделать, как согласиться. Я действительно писатель, но теперь уже писательский камуфляж ни к чему.
Затем капитан не выдерживает:
— Да объясните, наконец, что произошло?
— Переворот, — отвечаю я.
— Значит, они теперь и есть власть?
— Да, — говорю. — Они есть власть незаконная.
— Это я понимаю. А Ельцин где?
После этого вопроса мне стало легче.
— Пока не знаю.
— Вам не позавидуешь, — улыбается капитан. — Спешите, спешите, только не нарушайте. Доброго пути.
Возвращаюсь к машине. Жена стоит рядом с ней, лицо напряжено, она уже приготовилась к самому худшему. Полушутливый тон у меня не получается, хотя я очень стараюсь. Произношу ничего не значащую фразу:
— Хотел оштрафовать за обгон. Поспорили, договорились: обгон был, но до знака.
— И больше ничего?!
— Больше ничего, — отвечаю я. — Нам ещё ехать больше ста километров, подробности понадобятся на потом.
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
В эти трагические дни и ночи кабинет Ельцина был очень доступен. Никакой замкнутости, общение было практически постоянным. У меня это вызывало даже некоторое беспокойство — все-таки Президент, колоссальное напряжение, усталость… Он принял единственно правильное решение действовать, не выжидать, а действовать! Обращение к народу, к армии указы следовали один за другим. Россия должна была знать, что Президент не сломлен: он в Белом доме, он выполняет свои обязанности. Непреклонность Ельцина, его энергичность озадачили путчистов. Они не успевали дезавуировать его указы.
