Приехавшему У. Липпману Черчилль обрисовал свой план на ближайшее будущее: «Ограничить потери на Дальнем Востоке; исключить распыление флота; договориться с Японией после войны. Центральную Европу следовало бы мобилизовать как единое целое подобно тому, что было в 1914 году. В то время Германия имела десять мобилизованных в Чехии и Словакии дивизий. Теперь она держит здесь шесть дивизий в качестве оккупационных войск. Венгрия, Югославия и Румыния опасны и ненадежны. Польша — новая сила, а позади нее Россия.
Незачем говорить, что Германия не окружена. Лучше возобладать над нею в праведном возмущении. Единственный действенный аргумент — сила. Незачем кроить политику по меркам Геббельса. Нужно следовать своей линии. В случае германской мобилизации мобилизовать флот; в случае первых же провокационных действий перерезать германские железнодорожные коммуникации с Европой и бросить им вызов». Он предлагал послать флот на Балтику. Но Черчилль ощущал слабость своих планов. В «Мировом кризисе» он прямо писал, что западные союзники могли продержаться три первых года первой мировой войны только потому, что огромная армия царя сковала немцев с востока. Об этом следовало помнить. Советский Союз стоял на тропе нацистских завоеваний, каждый мог прочитать это в «Майн кампф».
Черчиллю не нужно было доказывать, что он противник большевиков, — это знали все. Но теперь речь шла о выживании Британской империи. И он открыто говорил и в палате общин, и повсюду, что нуждается в пяти миллионах солдат Красной Армии как оплоте против вермахта. «Россия представляет собой колеблющийся противовес на весах мира. Мы не можем даже измерить поддержку, которая может поступить из Советской России… Наша задача: максимум возможного сотрудничества. Разумеется, в свете прошлого опыта трудно ждать ее автоматической помощи. Но надежду в возникающей ситуации дает то, что Советская Россия в высшей степени затронута амбициями нацистской Германии. Никто не может сказать, что не существует солидной общности интересов между западными демократиями и Советской Россией… Величайшей глупостью, которую мы могли бы совершить, был бы подрыв нашего естественного сотрудничества с Советской Россией». Выход для Британии — забыть идеологические распри и сформировать тройственный союз с Францией и Россией.
Чемберлен, размышляя о позиции своей страны в создавшейся обстановке, продолжал полагать, что Россия, а не Германия, представляет собой главную угрозу западной цивилизации. Окружение Черчилля сопротивлялось тому, чтобы тесно связать себя с судьбой Польши. Бусби писал Черчиллю: «Это самый сумасшедший шаг, когда-либо предпринятый нашей страной. Лорд разговаривал с Гитлером более часа, и когда фюрер сказал ему, что намерен использовать Польшу как трамплин для вторжения в СССР, он увидел в глазах Гитлера «безошибочно определенные признаки сумасшествия». Гитлер заверил Бусби, что Германия «не намерена атаковать Британию и Британскую империю, но если Англия станет польским или русским союзником, у него не будет выбора». И теперь, к ужасу Бусби, Чемберлен давал «неожиданные безоговорочные гарантии Польше без каких-либо гарантий русской помощи». Бэзил Лиддел-Гарт, крупнейший военный теоретик, полагал, что гарантии Польше — «глупый, бессмысленный и провоцирующий, плохо обдуманный жест», который «отдает судьбу Британии в руки хозяев Польши, людей сомнительных и переменчивых убеждений». В знак протеста Лиддел Гарт ушел с поста военного корреспондента «Таймс». Дафф Купер записал в дневнике: «Никогда в нашей истории мы не отдавали в руки одной из малых стран решение о вступлении Британии в войну». Ллойд Джордж был определенно против гарантий Польше в 1939 году. Он говорил о них как об очевидной глупости, как об иррациональном акте.
Гитлер был весьма удивлен действиями англичан. Выступая на спуске линкора «Тирпиц» в Вильгельмсхафене, он сказал: «Я решительно настроен идти намеченным путем… Если же кто-нибудь захочет померяться с нами силами, немецкий народ всегда готов принять этот вызов: мы готовы и исполнены решимости». На совещании своих генералов он выразился оптимистически: «Мы без труда удержим Польшу в изоляции, несмотря на все происки врагов, если нам удастся напасть первыми и нанести тяжелые удары». Первым шагом к победе является деморализация противника. Гитлер использовал свое пятидесятилетие. По центру Берлина 20 апреля прошли шесть армейских дивизий и 600 танков.
В Лондоне еще не знали, что 3 апреля 1939 года верховное командование германской армии издало директиву в отношении Польши, в которую были вписаны слова Гитлера: «Приготовления нужно осуществить таким образом, чтобы операция могла быть произведена в любое время, начиная с 1 сентября». На следующий день, 4 апреля, Чемберлен пригласил Черчилля на обед в честь полковника Бека — польского министра иностранных дел. Черчилль задал Беку только один вопрос: «Вы будете возвращаться в Польшу в вашем специальном поезде через Германию?» Когда тот ответил утвердительно, Черчилль заметил: «Я думаю, что пока у Вас еще есть время для этого». Черчилль хотел подчеркнуть экстренность момента, — времени оставалось все меньше.
На рассвете 7 апреля 1939 года итальянские войска выступили против Албании. Подобно тому как Чехословакия была прецедентом агрессии против Польши, агрессия против Албании являлась прелюдией итальянских действий против Греции и Югославии. Черчилль полагал, что Англия не должна оставлять эти страны на произвол судьбы. В противном случае Германия и Италия усиливались до такой степени, что могли перерезать «сонную артерию» Британской империи — путь через Суэцкий канал, ведущий к Индии и доминионам. Черчилль написал Чемберлену 9 апреля 1939 года: «Сейчас мы накануне решения будущего для Балканского полуострова. Если государства, находящиеся здесь, останутся уязвимыми для германского и итальянского давления, то в конечном счете они будут вынуждены искать способы достижения соглашения с Берлином и Римом. Наши позиции здесь будут утеряны. Мы будем привязаны к Польше, но изолируем себя от других стран, лишимся надежд на создание союза, который был бы для нас спасением».
Тем временем президент Рузвельт направил личное послание Гитлеру и Муссолини, предлагая двум диктаторам пообещать миру не предпринимать новой агрессии в течение 10 или даже 25 лет. Вначале Муссолини отказался читать этот документ, а затем прочел и заметил: «Вот вам и результат детского паралича». Гитлер проявил к неожиданному заморскому посланию не больше уважения.
Безотносительно к оценке роли Сталина в ходе поляризации сил в Европе, следует отметить, что британская односторонняя гарантия Польше не могла не убедить его в том, что лидер Запада — Британия — предпочитает союз с Польшей улучшению отношений (не говоря уже о союзе) с СССР. И если вокруг Польши состоится новый Мюнхен, то западные державы постараются устранить Советский Союз (как это уже произошло в Мюнхене). Отсюда возникает вопрос: не состоится ли этот «новый Мюнхен» за счет «аморфного Востока»?
Как резюмирует английский историк А.Буллок, «английские гарантии Польше вызвали возмущение как в Берлине, так и в Москве. Хотя англичане и вели с Россией переговоры о способах предотвращения агрессии в Восточной Европе, они не информировали русских ни о своих планах, ни о своем решении в одностороннем порядке принять декларацию. Литвинов почувствовал, что это известие делает его собственное положение крайне шатким; отмахнувшись от попыток британского посла объясниться, он заявил, что все его усилия, направленные на укрепление советско-английского сотрудничества «на данном этапе потерпели поражение», что с Советского правительства довольно, и впредь «оно будет считать себя свободным от каких бы то ни было обязательств».
Почему примирители бросились к Польше, не успев договориться с СССР? Согласно Лиддел Гарту, Галифакс, правая рука Чемберлена, полагал, что Польша в военном смысле ценнее России. И это мнение преобладало на Даунинг-стрит тогда, когда, по словам Лиддел Гарта, польские генералы «все еще связывали все свои надежды с огромной массой кавалерии и были убеждены в возможности конных атак. В этом отношении их идеи отстали от своего времени на восемьдесят лет, поскольку бессмысленность кавалерийских атак была доказана уже во время гражданской войны в Америке». Поляки отмобилизовали тридцать пехотных дивизий и двенадцать кавалерийских бригад. В Берлине уже подписали планы выступления против Польши девяноста восемью дивизиями, командиры которых вполне осознавали значение моторизованной техники.
Возможно, беседы с Беком несколько отрезвили Чемберлена. Премьер спросил польского лидера, куда, по его мнению, будут нанесены следующие удары Гитлера? Бек с отсутствующим выражением лица предположил, что, видимо, речь пойдет о колониях. Чемберлен поинтересовался, может ли СССР оказать помощь Польше. Бек ответил, что любая форма ассоциации между Польшей и Россией будет означать войну между Польшей и Германией. Может ли Польша гарантировать помощь Румынии? «Пусть та будет предоставлена сама себе, — ответил Бек. Он пошел в своем самоослеплении еще дальше: «Риббентроп… недавно заверил меня, — сказал Бек, — что Германия не претендует на Данциг». Ослабил ли Польшу захват немцами чешских заводов «Шкода»? Вовсе нет. В области военного снаряжения Польша большей частью обеспечивает себя сама, она даже поставляла орудия Великобритании. Это было слишком даже для Чемберлена, который знал, по крайней мере, то, что в Британии не видели польских пушек. Бравада Бека дорого стоила его стране.
