Ознакомительная версия.
— Видите ли, Мухин-сан, — сказал один из них, — японские фирмы никогда своих сотрудников не увольняют до пенсии, как бы трудно фирме не было. Фирма, владеющая метро, внедрила автоматы по продаже билетов, в связи с чем высвободились кассиры, но их нельзя уволить. Вот фирма и поставила их на контроль билетов, пока из фирмы не уволится достаточно пенсионеров, чтобы обеспечить рабочими местами высвободившихся кассиров. Тогда фирма поставит и автоматы контроля.
Через пару лет я вновь попал в Токио и убедился — на входе и выходе из метро уже стоят автоматы, которые не только впускают пассажиров, но и не выпускают их, если они проехали больше, чем заплатили. Что характерно, я ведь знал об этом правиле японских фирм, но совершенно не учел его и полагал, что это что-то не в порядке со здравым смыслом руководителей токийского метрополитена, а японцы, даже будучи металлургами, тем не менее, сразу же сообразили, в чем дело, и немудрено, поскольку это их японская особенность, это их жизнь.
Так вот и с немцами. Читаешь в их воспоминаниях описание поступления в армию, описание карьеры и не можешь понять, почему в жизни мемуариста произошло то или иное событие, почему он возмущается тем, что оставляет тебя равнодушным, и никак не реагирует на то, что тебя удивляет? А он — немец, ему это обыденно и понятно настолько, что он не видит нужды специально останавливаться на разъяснении сути события, но тебе-то от этого не легче… Тебе приходится чесать затылок в догадках, почему бы это могло быть так?
Вторая трудность заключена в проблемах перевода. Даже в СССР, который имел прекрасных переводчиков с любых языков, профессиональная специфика не всем переводчикам давалась, и не всегда. Скажем, в первых изданиях Мюллера-Гиллебранда 1958 года название танка 38t (38-го года, чешский) переведено как «38-тонный», мемуары Бруно Винцера «Солдат трех армий» 1971 года предваряет сообщение, что Винцер «штабс-офицер бундесвера», но штабс-офицеров не бывает — есть штаб-офицеры и штабс-капитаны. (Вообще-то «штаб» — это руководящий, в русской армии штаб-офицеры следовали за обер-офицерами — за старшими офицерами и предшествовали генералам, а «штабс» — это помощник, штабс-капитан — помощник командира роты (капитана) по строевой части.)
И совсем начался кошмар в настоящее время, когда издательства из экономии поручают делать переводы немецких авторов с американских изданий на английском языке. Тут-то уж переводчики-умельцы такое творят! Дело в том, что американцы, переводя на английский, уже врут и применяют свое видение дела там, где оно совершенно не соответствует немецкому, скажем, ефрейторов именуют капралами, что совершеннейшая глупость, а когда потом этот текст переведен с английского на русский, то тут вообще не поймешь, о чем речь.
Вы, неверное, обратили внимание, что американские традиции широким потоком входят и в жизнь России, особенно в жизнь российских придурков. К примеру, были у нас институты и университеты, и всем было понятно, о чем идет речь. Академии же, кроме Академии Наук, были только военные и духовные, поэтому в нашем понимании академия дает образование выше высшего. Теперь у нас везде сплошь и рядом академии при на глазах ухудшающемся уровне подготовки их выпускников. Это типично американская традиция, ведь в США чем никчемнее контора, тем громче у нее название. Скажем, полицейская школа, в которой вас за полгода научат регулировать уличное движение, имеет громкое название «академия». Действительно же мощные учебные заведения США носят достаточно скромные названия типа «Гарвардский университет» или «Массачусетский технологический институт».
Поэтому, когда в переводе с «американского» начинаешь читать биографии немецких генералов, то поражаешься количеству училищ и академий, которые они закончили, и это при том, что у немцев вообще не было никаких военно-учебных заведений ни в нашем, ни в американском понимании того, что такое военно-учебное заведение.
Еще один момент, выходящий за рамки первых двух, — это дебильная тяга нашей интеллигенции к иностранным словам. Откуда эта тяга, понятно. Дело в том, что с момента своего образования, интеллигенция представляла собой сообщество людей, с одной стороны, получивших какое-то, часто гуманитарное образование, а с другой стороны, абсолютно импотентных по деловым качествам — не способных реализовать никакое практическое дело. Единственный выход от интеллигенции — это болтовня в устном или письменном виде, в связи с чем интеллигенция и нашла себя в средствах массовой информации (книгах и газетах) с момента, когда эти средства стали оказывать определяющее влияние на общество.
Однако люди привыкли внимать умным людям, а те, кто не способен к решению практических задач, таковыми изначально не являются. Возникла проблема, как уверить читателей, что интеллигенция, способная только болтать, представляет из себя нечто умное? Решение возникло, надо думать, на уровне инстинкта интеллигента — надо болтать «научно» и «высокоинтеллектуально», т. е. так, чтобы это было мало понятно, но создавало впечатление какой-то немыслимой образованности болтающего, такой образованности, при которой болтающему уже узок родной язык и он вынужден болтать на каком-то общечеловеческом волапюке, хотя на самом деле интеллигент просто меняет слова русского языка на иностранные.
Строго говоря, вводить в свой язык иностранные слова приходится в случаях, когда они входят в страну вместе с новой техникой, технологией или явлениями. Однако задача любого русского не закреплять эти слова в нашем языке, а немедленно найти или изобрести им аналоги с русскими корнями, и делать это для того, чтобы смысл этих слов был понятен человеку, выросшему в среде русского языка. В противном случае, если иностранные слова описывают некие явления и понятия, а не просто предметы, то со временем исконное значение этих слов в русском языке может измениться до совершенно неузнаваемого (поскольку суть слова изначально непонятна), и в результате в русском и иностранном языках похожим словом будут описываться совершенно разные явления и понятия. Несколько примеров.
В нашей армии, как и в иностранных, воинское звание «лейтенант» гораздо младше звания «майор», вот и попробуйте узнать у любого военного, жизнь которого проходит среди воинских званий, почему же тогда воинское звание «генерал-майор» младше воинского звания «генерал-лейтенант»? Я еще не встречал военного «профессионала», который смог бы на этот вопрос ответить. И причина в том, что слова «лейтенант», майор, генерал» — это слова чужого языка, смысл которых забыт и резко изменен в русском языке, в связи с чем эти слова теперь описывают совершенно не те понятия, которые они имели в латинском и французском языках. При этом использовать эти слова в русском языке не было ни малейшей необходимости, поскольку описываемые этими словами понятия можно было без проблем описать словами с русскими корнями.
При этом, если тыкать пальцем в этот идиотизм, то армия в нем занимает хотя и почетное, но далеко не первое место. На первом месте по использованию непонятных русскому слов, находится без сомнения такая сфера деятельности, как наука. Вот тут уж раздолье для интеллигентствующих идиотов, более того, искажение понятий в науке ведется осмысленно, с целью закрепления своего паразитирующего места у бюджетной кормушки. Отвлечемся на такой пример.
При исследовании того, из чего состоит все живое на земле, как оно устроено и действует, ученые вполне добросовестно впали в заблуждение и решили, что наследственные признаки передаются некими, невидимыми в тогдашние слабые микроскопы частицами — «единицами наследственности», размер которых, как писала МСЭ в 1936 году «…очень мал, диаметр — приблизительно 0,02-0,06 микрона». Надо было обладать умом академика Т.Д. Лысенко, чтобы философски оценить этот бред и назвать его чепухой в условиях, когда весь «научный мир» вопил о наличии генов, а американец Морган за этот бред ухитрился даже Нобелевскую премию получить. Ну, хорошо, заблуждение есть заблуждение, с кем не бывает. Но зачем было русские понятные слова «частица» или «единица наследственности» менять на греческое «ген»? В результате заблуждение генетики кануло в Лету после того, как с развитием исследовательской техники убедились, что никаких генов нет. А вот ученые, изучающие гены, остались и благополучно объедают бюджет уже 60 лет, не принося никому ни малейшей пользы. Тут мне не поверят — как же так можно, если стало очевидно, что никаких генов нет? Отвечу: оно было бы очевидно, если бы звучало по-русски, т. е. понятно нам.
Сейчас же ситуация такая: частиц, диаметром 0,02-0,06 микрона, передающих наследственные признаки, нет, а гены — есть! Чтобы в этом убедиться, откройте, к примеру, словарь иностранных слов, в котором утверждается, что гены существуют, что это (выделено мною — Ю.М.): «материальный носитель наследственности, единица наследственной (генетической) информации, способная к воспроизведению и расположенная в определенном участке (локусе) данной хромосомы..»
Ознакомительная версия.
