Ознакомительная версия.
Ключевым принципом неолиберальной «реформы» как на глобальном, так и на национальном уровне была НЕОБРАТИМОСТЬ. Это значит, что раз созданные структуры, правила и отношения в принципе невозможно уже скорректировать. Система не имеет обратного хода. Ни один из неолиберальных международных документов не предусматривает процедуры отмены принятых решений или выхода из договора отдельных стран. Раз отмененные механизмы регулирования принципиально не подлежат восстановлению.
Мало того что регулирование в принципе поставлено вне закона (парадоксальным образом – именно тогда, когда сам капиталистический класс начинает все больше в нем нуждаться), но и сами институты разрушены. Механическое их воссоздание уже невозможно, да и бесперспективно. Новый уровень развития рынка требует и новых форм регулирования. Проблема в том, что создание новой институциональной системы «с нуля» не просто сложно, но предполагает гораздо больший уровень радикализма, гораздо более острые конфликты, а главное, столь же масштабное разрушение неолиберальных порядков.
При всем желании буржуазия не сможет выйти из этой институциональной ловушки самостоятельно. Как и в 30-е годы XX века, единственным способом разрешения этого конфликта является резкое усиление и радикализация левых.
Кризис начала XXI века является не просто очередным конъюнктурным спадом в рамках «естественного» рыночного цикла. Он представляет собой результат долгосрочных процессов, происходивших в капиталистической экономике на протяжении по крайней мере двух десятилетий, и ставит под вопрос господствовавшую в эту эпоху неолиберальную модель. Иными словами, речь идет о ярко выраженном системном кризисе. XX век знал по крайней мере два таких кризиса – в 1929–1933 и в начале 1970-х годов. Оба раза кризис завершился становлением новой модели капитализма (в первом случае – кейнсианской, во втором – неолиберальной), но оба раза под угрозой было само существование системы. Хотя основная угроза системе и в 1929–1933 и в 1970-е годы исходила слева, но одновременно поднимались и ультраправые силы. В годы Великой депрессии нацизм пришел к власти в Германии, фашистская угроза была совершенно реальна во Франции. Показательно, что именно в это время сталинский режим в СССР принял окончательно тоталитарную форму. Репрессии и централизованно-замкнутая экономика стали ответом Сталина на кризис мирового рынка. Революционные движения «красных тридцатых» тоже потерпели неудачу, но социал-демократические реформы в Европе и в США изменили облик капитализма к началу 1950-х годов.
В 1970-е годы левая альтернатива была представлена чилийской и португальской революциями. Радикальные движения, потерпевшие неудачу в 1968 году, казалось, готовы были обрести второе дыхание. Но именно в это время неолиберальная модель впервые была реализована на практике военными диктатурами в Латинской Америке. Поражение левых, ставшее очевидным к концу 70-х годов, предопределило исход кризиса.
На сей раз левые имеют шанс взять реванш. Исторически левые всегда выполняли двоякую роль в рамках капитализма. С одной стороны, они боролись за качественно новое общество, за социализм. С другой стороны, они реформировали капитализм и тем самым по существу спасали его. Сказанное относится не только к реформистам, но и к революционерам. Парадоксальным образом одно было невозможно без другого. Реформа требовала воздействия на систему «извне», как в политическом и социальном, так и идеологическом смысле. Без альтернативной идеологии невозможно было сформулировать и новые идеи, которые затем ложились в основу реформистских программ. Кризис капитализма в 1929–1934 годах завершился широкомасштабной реформой. Кризис 1970-х годов кончился буржуазной контрреформацией. Чем закончится кризис начала XXI века?
Неизбежность возвращения левых на политическую авансцену очевидна даже с точки зрения долгосрочных интересов самой буржуазии или, по крайней мере, определенной ее части. Причем те левые партии и политики, что приняли правила игры 1990-х годов, становятся совершенно беспомощными перед лицом кризиса. Они не могут предложить что-то значимое трудящимся классам, но не способны уже и эффективно обслуживать правящие круги. На передний план выходят более радикальные силы. Что смогут они предложить?
Точно так же, как и в прежние эпохи, среди левых формируются два течения. Одни стремятся преодолеть капитализм, другие – улучшить его.
Кризис начала XXI века заставляет переосмыслить итоги века XX.
Глобализация, воспетая тысячами журналистов и аналитиков, отнюдь не является чем-то новым для капитализма. Еще в 1970-е годы Иммануил Валлерстайн показал, что капитализм первоначально возникает именно как глобальная система. Национальные капитализмы (или пресловутые «локальные рынки») начинают развиваться позднее именно под воздействием процессов, произошедших в «мироэкономике». Капитализм цикличен, и это не относится только к рыночным «бизнес-циклам» подъема, спада и восстановления, наблюдаемым так или иначе каждое десятилетие.
Речь идет о куда более глобальных и масштабных процессах. В 1920-е годы великий русский экономист Николай Кондратьев, анализируя динамику цен за полтора столетия, обнаружил своего рода «длинные волны» капиталистического развития. Слова о том, что «история повторяется» (вдобавок, еще и в виде фарса), стали банальностью по отношению к политическим событиям. Но это даже в большей степени относится к экономической истории.
Периоды глобализации – это время экспансии торгового и финансового капитала, эпохи, когда господствует идеология свободной торговли. Они сопровождаются варварским использованием людей и ресурсов, бурным «накоплением капитала», впечатляющими технологическими новациями, от которых никак не улучшается жизнь большинства населения.
Заканчиваются такие периоды продолжительными кризисами, военными конфликтами и революциями. По окончании подобных потрясений капиталистическая мироэкономика восстанавливает равновесие, но на сей раз господствующее положение занимает промышленный капитал, пользующийся активной поддержкой государства. Да, местные рынки начинают играть решающую роль в развитии. Но происходит это не само по себе, не потому, что бизнесмены, разочарованные в мировой экономике, бросаются вкладывать деньги у себя на родине, а потому, что меняются правила игры. Условием развития местных рынков являются протекционизм и государственное регулирование.
Первый цикл глобализации совпал с Великими географическими открытиями. Тогда же появляются первые транснациональные корпорации. Когда в середине XVI века английский король Эдуард VI отправляет экспедицию на поиски северного морского пути в Китай, он пишет сопроводительное письмо, попавшее в конечном счете не к китайскому императору, а к московскому царю Ивану Грозному. Это письмо представляло собой краткое изложение доктрины свободного рынка, мало отличавшееся от рекомендаций, которые привезли в Москву четыре столетия спустя эмиссары Международного валютного фонда.
За экспансией XVI века последовал кризис XVII века, сопровождавшийся русской Смутой, Тридцатилетней войной в Германии, гражданскими войнами в Англии и Франции. Европа вышла из кризиса под знаменем «меркантилизма», который как господствующая идеология равно господствовал при дворе французского «короля-солнца» и московских Романовых. Это была идеология протекционизма, поощрения национального производителя, государственного вмешательства. Начался экономический подъем XVIII века, кульминацией которого стала промышленная революция в Англии.
Аналогичный цикл мы наблюдаем в XIX–XX столетиях. После промышленной революции лидирующая Британия навязывает всему миру свободную торговлю. Либеральная экономика достигает расцвета, но уже в 1870-е годы начинается затяжная депрессия. Выхода из нее искали в колониальных захватах и гонке вооружений. Положение дел лишь усугублялось. XX век начался с войн, кризисов и революций (не только в России, но и в Мексике, Китае, Венгрии, Германии). После чего начинается эпоха «кейнсианства». Нетрудно догадаться, что теория Дж. М. Кейнса, овладевшая умами мировых лидеров в концу 1930-х годов, была интеллектуально более развитой версией все того же «меркантилизма».
Технологическая революция на рубеже XX и XXI веков, казалось, вновь вернула нас к свободной торговле и глобализации. Но ненадолго. Отличительной чертой нынешней, третьей глобализации является то, что, несмотря на невероятные масштабы и огромный идеологический шум, она оказалась гораздо менее длительной, чем предыдущие, исчерпав свои возможности за какие-то 25 лет. Капитализм опять в кризисе. Это кризис структурный. И даже если рыночная конъюнктура несколько улучшится, трудности преодолены не будут. Впереди эпоха экономической депрессии, социального кризиса, политической и военной нестабильности.
Ознакомительная версия.
