в то же время, в полной аналогии с природой географической, ни Европой, ни Азией…
Параллели между условиями географическими и культурно-историческими можно продолжить и далее. В этом отношении особенно интересно сопоставление именно «Европы и Евразии». Европе неизвестны ни столь высокие, ни столь низкие температуры, какие являются общим правилом в климате России-Евразии. Нельзя ли констатировать в духовной жизни последней известного параллелизма этой широте амплитуд термических колебаний? Не является ли характерным для российско-евразийской культуры, не служит ли отличием российско-евразийской души некоторое сочетание такой душевной темноты и низости с такой напряженностью просветления и порыва, которое недоступно европейской душе и неизвестно в европейской культуре, уравновешенной и законченной в своей, относительно узкой, духовной амплитуде?..
Замена имени «Россия» именем «Евразия» имеет для нас значение также и в применении к тому конкретно-историческому противопоставлению «Европы и России», «Европы и Евразии», о котором мы говорили в предыдущем. Совершенно очевидно, что в неромано-германском мире, в отношении которого мы ставим вопрос, не является ли «Евразия» или «Россия» той силой, которая способна свергнуть с себя безусловное подчинение «романо-германской» культуре и устранить слепое подражание «европейскому» образцу, «кошмар… всеобщей европеизации», – совершенно очевидно, что в этом мире этнографическая Россия играет центральную и определяющую роль. Но было бы совершенно неправильно то культурно-историческое противопоставление, нарастание которого мы можем осязать в современности, сводить к противоположению Европе России как этнографического целого.
* * *
Противоположение это питается и в идеологическом, и в милитарном отношении силами не одной этнографической России, но целого круга примыкающих к ней туранских, монгольских, арийских, иверских, финских народов. Силы этих народов частично способствовали созданию российской мощи и культуры, они действуют и в явлении большевизма; между тем в явлении этом, несмотря на его отвратительное и дикое лицо, несомненно заложены элементы протеста некоторого неромано-германского мира против романо-германского культурного и иного «ига».
Даже исключительно в целях учесть такое соучастие нероссийских элементов в некотором общем с этнографической Россией действии было бы правильно Россию, в ее противопоставлении «Европе», именовать «Евразией». Но в существе вопрос ставится шире. К границам России примыкает ряд народов и стран, которые, не входя в пределы России и стремясь в большинстве случаев сохранить полную свою политическую от нее независимость, связаны, однако, с Россией некоторой общностью духовного склада и отчасти расовых и этнографических свойств.
Страны эти не являются «романо-германскими», но в ряде случаев так же, как и Россия, служили и служат объектом «европеизации». В то же время многие из них заключают в своем прошлом и настоящем залог духовного своеобразия. Народы и страны эти, весьма вероятно, могут стать союзниками России или примкнуть к ней в ее культурно-историческом противоположении «Европе». Не исключено, что это случится (а отчасти уже и имеет место) в отношении некоторых славянских народов, турок, персов, монголов, застенного Китая…
Интересно отметить, что эти народы занимают территории, на большей части своего протяжения приближающиеся по своему географическому характеру к природе России-Евразии. Например, климаты плато Малой Азии, Ирана и северо-западного Китая близко подходят к климатическим типам Евразии – например, по количеству осадков или по амплитуде термических колебаний. Страны эти принадлежат к числу горных областей, отделяющих равнинное пространство Евразии от низменностей Азии, – областей, часть которых входит в пределы России; их близость по географическому характеру к природе России-Евразии иллюстрирует факт отсутствия определенных естественных границ между Евразией и Азией.
Существование же этих стран в их географическом и культурно-историческом сближении с Россией дает нам новое основание в нашем разборе соотношений между романо-германскими и неромано-германскими культурами говорить не о России, но именно об «Евразии»…
Нет ничего невероятного в том, что противоположение «Европы и Евразии» вовлечет в свое лоно также и некоторые народы «Азии». Но, допуская возможность подобного расширения рамок мирового протеста против романо-германской агрессии, следует оговориться, что расширение этих рамок на такие народы, как индусы или китайцы, отнюдь не означает расширения их до пределов всего «Человечества». Ибо индусы или китайцы в смысле потенций культурно-исторического противопоставления отнюдь не однохарактерны, например, неграм, австралийцам или папуасам…
Но и того расширения рамок, возможность которого допускаем мы, совершенно достаточно, чтобы обосновать вопрос: поскольку Россия в своем противопоставлении «Европе» вовлекает в свой лагерь целый ряд иных нсроссийских народов, не означает ли для этих народов такое вовлечение простую смену ига «романо-германской» культуры игом культуры российской? Отвечая на такой вопрос, следует прежде всего отметить, что и народы Евразии не однохарактерны друг другу; их культурные потенции различны, и, например, то, что может относиться к тунгусам, не относится к башкирам и киргизам, а тем более к туркам и персам. Жизнь жестока; и на слабейших народах Евразии может тяготеть российское иго, однохарактерное игу романо-германскому…
Но в отношении народов, не лишенных культурных потенций, важнейшим фактом, характеризующим национальные условия Евразии, является факт иного конструирования отношений между российской нацией и другими нациями Евразии, чем то, которое имеет место в областях, вовлеченных в сферу европейской колониальной политики, – в отношениях романо-германцев и туземных народов. Евразия есть область некоторой равноправности и некоторого «братания» наций, не имеющего никаких аналогий в междунациональных соотношениях колониальных империй. И «евразийскую» культуру можно представить себе в виде культуры, являющейся в той или иной степени общим созданием и общим достоянием народов Евразии. Но мыслима ли подобная общность культурного созидания и достояния в отношении романо-германцев и, например, негров банту или хотя бы малайцев?..
* * *
В каких же реальных формах может произойти тот «переворот… в психологии» и будет протекать та «борьба… без каких бы то ни было компромиссов», которая должна освободить неромано-германские народы «от наваждения романо-германской идеологии»? Чтобы такая борьба могла осуществиться, из-под действия «переворота… в психологии» должны быть обязательно изъяты, как мы стремились показать в предыдущем, романо-германские техника и наука. В противном случае романо-германские пушки весьма скоро и радикально возвратят самоутвердившийся народ под «ненавистное иго». Иными словами, «переворот… в психологии» может касаться именно и только «идеологии»…
Кн. Трубецкой говорит об «эгоцентризме, проникающем собою всю культуру романо-германцев» и «заставляющем видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное». В эгоцентризме кн. Трубецкой усматривает «роковой недостаток» романо-германской культуры. Его программа «борьбы… без каких бы то ни было компромиссов» сводится именно к тому, что «европеизированные неромано-германские народы при воспринимании европейской культуры вполне могут очищать ее от эгоцентризма».
Согласно сказанному выше, такая «чистка» может относиться только к идеологии. И поэтому, если ставить вопрос о реальном осуществлении «программы» кн. Н. С. Трубецкого, то следует задаться вопросом: возможно ли освободить от эгоцентризма национальную идеологию того или иного
