Накануне 1917 года российская элита представляла собой эдакий расовый коктейль с сильным нацменским привкусом – Империя свято хранила и развивала традиции Московии. Княгиня З. Шаховская с характерным удовлетворением вспоминает, что в Екатерининском институте для благородных девиц вместе с нею учились армянка, грузинка, татарка, калмычка и – коронный номер! – "самая красивая девочка нашего класса Ариадна Шенк, дочь крещеного еврея, вероятно получившего дворянство(!), так как институт был "привилегированным" заведением… Отцы многих инородных девочек занимали посты более значительные, чем мой отец… "Грузинка" или "калмычка" звучали для меня также, как "рязанская" или "новгородская" (особенно "новгородская" – А.Ш.)…" После этого оставалось лишь запеть: "Широка страна моя родная… нет для нас ни белых, ни цветных". И вскоре запели. Хором.
"…не смешно ли представить, чтобы Англия объявила английскими лордами бесчисленных индийских раджей или князьков своих черных, желтых, оливковых и красных подданных? – вопрошал в 1908 году М. Меньшиков. – А мы ведь именно это сделали с татарскими, армянскими, грузинскими и прочими будто бы князьями, приравняв их к потомству Владимира Святого (что, впрочем, логично, учитывая темное происхождение Владимира – А.Ш.)… В то время как свой господствующий(!) народ обращали в рабство – ни один еврей, ни один цыган не знал, что такое крепостное состояние. В то время как господствующий(!) народ секли все, кому было не лень – ни один инородец не подвергался телесному наказанию. За инородцами, до отдаленных бурят включительно, ухаживали, устраивали их быт, ограждали свободу веры, давали широкие наделы (еще бы хану Нахичеванскому не быть патриотом "Великой России"! – А.Ш.), тогда как в отношении коренного, господствующего(!) населения только теперь собираются что-нибудь сделать (даже отмена крепостного права положение русских, по сути, не изменила – А.Ш.)…какой-нибудь слесарь-еврей, несмотря на черту оседлости, мог путешествовать по всей России, до Самарканда и Владивостока, а коренной, русский слесарь еще сейчас связан, точно петлей, тем, вышлют ему паспорт из деревни или нет (как известно, позже, в Советской России колхозник не мог покинуть родное село, поскольку его паспорт лежал в сельсоветском сейфе – А.Ш.)… Всероссийский национальный союз (об этой организации речь пойдет ниже – А.Ш.), исходя из мысли, что государство есть господство, ставит первой задачей господство русской народности, но какое уж тут господство! Для начала хоть бы уравняли нас в правах с господами покоренными народностями!"
М. Меньшиков первым совершенно правильно понял положение дел: Россия не для русских. Но он не разглядел, что это не отклонение от нормы, не ошибка в Проекте, а норма, основной параметр Проекта, изначально чуждого русским по своей расовой (азиатской) природе. "Господство русских", "русское государство" – это спущенные сверху пропагандистские тезисы, дымовая завеса, на протяжении веков скрывавшая от русского человека азиатскую суть пленившей его Системы. Такой же пропагандистской ширмой стал и послевоенный сталинский тезис о русских как "руководящем народе Советского Союза". В действительности русский народ – объект и раб Проекта; наша субъектность и свобода погребены под новгородскими руинами. С конца ХV века у нас нет ни национальной государственности, ни национальной политики. Это чувствовал и М. Меньшиков, по сути признавший, что Россия для русских – мачеха: "…русская политика всегда делала вид, что она строго национальна, до такой даже степени, что самое сомнение в этом показалось бы тогда преступным. Но в действительности под флагом прекрасных намерений все время шла политика глубоко антинародная, поражающая исторические интересы нашего племени" (1911).
Это и неудивительно. Прислушаемся хотя бы к гимну Российской империи "Боже Царя храни", ныне все чаще звучащий на патриотических "тусовках". В нем нет слова "русский", хотя гимн и именовался "национальным". Царь именуется "православным", но так ведь и татарин Борис Годунов был православным. Гимн империи – это евразийский гимн (кстати, в советском гимне есть упоминание о "Великой Руси", безотказно подкупающее патриотов; об этом лукавстве мы еще скажем). И не случайно, что на открытии Первой Государственной Думы в апреле 1906 года, в зале, оглашенном вышеупомянутым гимном, из адреса, направленного императору, депутаты исключили слова "русский народ" – "чтобы не задеть другие национальности". И при этом историк-монархист С. Ольденбург видит в церемонии открытия Думы демонстрацию "величия и красоты Императорской России". Прошло почти сто лет – и в нынешней Госдуме депутаты-азиаты набрасываются на Жириновского за частое произнесение им слова "русский"… Что империя, что эрэфия – все едино.
"Куда ни взгляните, высшая раса вытесняется низшей…" – так в русской публицистике до Меньшикова не говорил никто. Объективно М. Меньшиков, решительно выступивший с расовых позиций, отверг Евразийский Проект. Кровь – вот символ веры М. Меньшикова, сбросившего духовный гнет византизма и, таким образом, совершившего освободительную революцию в русской мысли. В отличие от православно-монархических идеологов, считавших, что религия и государство создают народ, М. Меньшиков утверждал: "Власть может почитаться самодержавной и в то же время быть бессильной (явный намек на императора Николая II – А.Ш.), чтобы справиться с анархией умов и воль и упадком духа народного, того, что французы называют гением расы. И православие, и самодержавие не создают этого гения, а сами черпают из него свою силу, свою истину и красоту" (1911). То есть народ творит веру и государство, а не наоборот. Можно, конечно, спорить о том, в какой степени именно русский народ явился творцом православия и самодержавия, но несомненно, что все истинное и прекрасное в них идет от арийского расового корня.
М. Меньшиков решительно выступал против политики т.н. русификации, справедливо полагая, что такой псевдоимпериализм ведет к дальнейшему подрыву расовых основ русского народа. Используя свой излюбленный образ, он писал: "Обрусить все нерусское" значит разрусить Россию, сделать ее страной ублюдков, растворить благородный металл расы в дешевых сплавах (собственно, это и есть конечная цель Проекта – А.Ш.)" (1912). В связи с языковым аспектом русификации уместно вновь обратиться к Л. Вольтману (с его книгой "Политическая антропология", вышедшей в России в 1905 году, М. Меньшиков, скорее всего, был знаком): "…навязывание языка может, однако, вести и к гибели нации, когда посредством его в культурное и кровное общение вводятся малоценные расовые элементы и путем более сильного размножения вытесняют более благородную расовую ветвь. Этим объясняется замечательный исторический факт, что язык может сохраниться, между тем как раса, говорившая на нем первоначально, поредела или совсем погибла". Яркой иллюстрацией к этим словам служит современная Москва – почти сплошь "обдорско"-ублюдочная, но при этом русскоговорящая, зачастую даже без акцента. Благодаря русскоязычности, распространенной "от Москвы до самых до окраин", любой "обдор" может объявить себя русским – и это не вызовет возражений. Поголовное русскоязычие объективно способствует размыванию русской этничности. Вот и известный еврей Лев Новоженов не хочет ехать в Израиль, "на родину предков", поскольку уверен, что "родина человека – это язык…" (Вестник ЕАР, №5, январь 1999).
М. Меньшиков, в отличие от других правых, не выступал против идеи автономии Финляндии, Грузии, Армении, Бухары и пр.; напротив, он ратовал за такую автономию, дабы расово чуждая стихия была в ней локализована. Великий публицист сознавал, что Россия, по существу, не Империя, а Антиимперия, поскольку в ней попран базовый имперский принцип: господство высшей расы на основе разделения, т.е. апартеида. "Метрополия и колония – были одно и тоже. Нельзя было отличить, где кончается метрополия и начинается колония", – пишет о Российской империи профессор Лондонского университета Д. Хоскинг. На отсутствие в России "четкой границы между метрополией и колонией" указывает и Д. Галковский. Остается лишь добавить, что эта смазанность – не изъян Проекта, а один из его базовых евразийских параметров, позволяющий всевозможным "обдорам" веками господствовать над русскими и паразитировать на них. "Покорив враждебные племена, – пишет М. Меньшиков, – мы, вместо того, чтобы взять с них дань, сами начали платить им дань, каковая под разными видами выплачивается досель. Инородческие окраины наши вместо того, чтобы приносить доход, вызывают огромные расходы. Рамка поглощает картину, окраины поглощают постепенно центр… Англичане, покорив Индию, питались ею (естественно, ведь основа британского имперского проекта не евразийская, а арийско-расовая – А.Ш.), а мы, покорив наши окраины, отдали себя им на съедение. Мы поставили Россию в роль обширной колонии для покоренных инородцев – и удивляемся, что Россия гибнет! (В действительности гибнет не Россия, а русские, обреченные Проектом "на съедение" – А.Ш.)".
