Игорь влюбчивым не был. А тут голова пошла кругом. Пора бы ему подняться и уйти. А он от стула отлепиться не может.
— Я опасался, что ничем не смогу помочь стройке… — слова срывались с языка сами по себе, и так, сами по себе, вдруг ляпнули столь дерзко и нагло, что Игорь вздрогнул: — Но, если жениться на прорабе — по моему, это… это и есть помощь стройке.
— Очередное заблуждение, — холодно ответствовала Огнежка. Прорабы любят пианистов…
Игорь поднялся порывисто, выскочил в коридор, заходил из одного конца в другой, наталкиваясь на людей. «Еще раз мне по мордасам».
Поостыв, вытер повлажневшее лицо платком. Вернулся к мыслям, ради которых и отправился к Огнежке «Мне вывели». «Ему намазали… за чей счет?»
«Намазка» не замазка…» Эдак пройдет несколько лет — и Александр Староверов, честный парень, кадровый рабочий-строитель, станет рвачем, а то и захребетником или отчается, удерет отсюда куда глаза глядят…»
В тот же день и ударила «молния». Она появилась возле портального крана. Углем на фанерном щите начертали: «Строим — ломаем, очки втираем». Под заголовком рисунок: Силантий и Тихон Инякин подпирают плечами падающую стену.
«Молния» провисела с четверть часа, не более. Затем она пропала куда-то. Но на подмостях только о ней и говорили…Тихон Инякин бросил рубанок и отправился к Чумакову.
— «Немой»-то что натворил! «Молнию» видел? Кончать надо с крановщиком. Выводи за штат или хочешь, я им займусь.
— Займись, ты знаешь, куда писать… Не мне тебя учить!
Белая, со следами пальцев, дверь управляющего была защелкнута на замок, но ключ торчал снаружи. По утрам стало моросить. Сгустился туман. Прожекторы и огромные, как кувшины, электролампы гасили поздно — капли дождя сверкали в рассеянном свете фиолетовым огнем.
«Погодка нелетная», — невесело усмехнулся в один из таких дней Игорь, пытаясь разглядеть что-либо внизу. Он работал почти вслепую, по голосу…
От огромного нервного напряжения клонило в сон.
Так бывало с ним разве что перед вылетом на караван. Обычно летчики сновали в это время по землянке взад-вперед, рассказывали что-либо нарочито беззаботным голосом. А Тимофею хотелось спать. Его отвлек от полудремы мальчишеский возглас: «Вира!..»
Игорь глянул вниз. Корпус начисто закрыло от него мерцающим серебристо-фиолетовым потоком.
Игорь тронул рычаг, и почти в тот же момент над корпусом прозвучал страшный, крик:
— А-а!
Игорь стремглав, едва не сорвавшись с мокрых перекладин, спустился вниз.
Оказалось, кто-то зацепил отсыпавшегося с перепою Тихона Инякина за брючный ремень, и Игорь вздернул его над подмостями метра на три.
Тихон висел, схватившись за трос и изгибаясь червяком.
— Эт-то т-тебе так не пройдет! — выговорил бледный Тихон, когда Игорь опустил его на подмости.
Игоря немедля вызвали в контору и объявили приказ: «Отстранить от работы за хулиганство».
— Чтоб на корпусе тебя, вражина, больше не видели, — объявил Чумаков, прищурясь. — Слыхал ай нет?!
Игорь вернулся к своему крану, сдал смену и вскочил на подножку грузовика, который погромыхивал вдоль корпусов.
— Подбрось к Ермакову!
У паренька, шофера грузовика, который мчал Игоря по волнистым буграм, вверх-вниз, как на катере, при упоминании о Ермакове даже голос потеплел. А он, Игорь, до сих пор не может точно и твердо сказать, что за человек Ермаков. Возгласы «Ермак! Ермаков!» производит на стройке тот же эффект, что на флоте «полундра!» «Как же поступит Ермаков? Подтвердит чумаковский приказ?»
Игорь услышал за дверью шум, веселый голос Чумакова:
— Тихон, через себя его!
Он решительно вошел. Посередине кабинета пошатывались, неестественно изогнувшись и обхватив друг друга волосатыми, широкой кости руками Тихон Инякин и Ермаков, багровые от напряжения, с вылезшими из брюк нижними рубахами.
«Этого еще не хватало!» Игорь пытался заглянуть за плечи людей, обступивших Ермакова и Инякина.
«Для пущей демократичности он что ли?»
После университета Игорь трудно привыкал к таким сценам, он искал в них преднамеренность, хитрый умысел Ермакова — и зря.
Ермаков никогда не отказывал себе в удовольствии прижать лопатками к полу Инякина или других кряжистых стариков — каменщиков, плотников, бригадиров, когда те при встрече с ним замечали усмешливо, что он, Ермаков, потолстел, обрюзг, размяк в своем кресле и вообще «не тот, что был».
Стоило Ермакову услышать что-либо подобное, как он «заводился с полуоборота», как говаривал Инякин.
Нынче именно это и произошло.
— Подножку ему, Тихон! — советовал Чумаков. — Сергей Сергеич; животик подберите!
Ермаков некогда занимался в спортивном обществе «Спартак» борьбой самбо. Он и сейчас еще мог, потоптавшись возле Инякина в полуобнимку с ним и выждав момент, ухватить его за руку повыше локтя; пригнуться, валя его себе на плечи животом вниз, как мешок, и кинуть спиной на паркет «мельницей»: испытанным приемом — броском через плечо.
Раз! — и ноги Инякина описали в воздухе полукруг, как мельничные крылья.
Но Инякин хоть и тяжел был, да ловок. Он то и дело выскальзывал из-под Ермакова. Рубаха Инякина задралась, напружиненные мускулы груди каменели, он с досадой смотрел на рыхлую, как ему казалось, отвыкшую от работы руку Ермакова, которая почему-то отжимала его тело к паркету, как железный рычаг.
Острый запах разгоряченных тел забивал даже запахи табака и масляной краски.
Ермаков приподнял голову, чтобы, по обыкновению, завершить единоборство какой-либо шуткой, но, заметив Игоря, выпрямился и спросил, поправляя сбившийся набок галстук.
— Ты что ж это, Некрасов?
Инякин немедля оказался на ногах и зачастил, словно его только что оборвали на полуслове:
— Это они с Тонькой сговорились… Она меня подцепила за ремень, не иначе… Э, да кто ее не знает! Где Тонька, там и рвется. Ее подзуди — на нее управы не будет.
Ермаков обнял Инякина за плечи, провел к двери, сказав на прощание: — В следующий раз на подмостях не храпите, ваше костлявое высочество! От вашего храпака у Тоньки, наверное голова заболела.
Вернувшись к своему письменному столу, вокруг которого рассаживались прорабы и начальники стройконтор — участники прерванной летучки, он повторил с упреком:
— Что же это ты, Некрасов?.. Да я не про Тихона! Кто его подцепил и зачем — разберемся… Я про стенку Староверова. Мы-де очки втираем. Нехорошо! Я же сам приказал сломать ее.
— Кривую стенку, Сергей Сергеевич, засняли для всех газет. Для телевидения. Втерли очки Генеральному. Bы знаете об этом?
— Он все в политики лезет! — вскричал Чумаков. — А политического сознания в нем ни на грош. Да! То, что стена кривая, об этом кто знал?.. Я да ты да мы с тобой. А подстегнула бы она через фотографию миллионы строителей. Вот, мол, вам пример для подражания. Полдома за смену вымахали! Нет в вас коммунистического… этого… Хрущева надули? Это… оплошка. Злой случай. И, заметь, единственный…
«Случай?!» Игорь вдруг подумал: явись он на стройку «котом в мешке», ему нечего было бы сейчас возразить… Он достал из своего штурманского планшета стопку зеленых бумажек, молча положил их перед Ермаковым.
Ермаков надел очки, повертел в руках мятые наряды Силантия и счета Инякина, подобранные по просьбе Игоря Огнежкой. Присвистнул, как будто раньше и догадаться на мог: деревянные, для перил, завитки заказаны Инякину чуть ли не на пятилетку вперед. Староверову выплатили по принципу «чи работай, чи стой».
Ермаков молча протянул наряды Чумакову, тот принял их безбоязненно, тут же соврал вдохновенно, что Староверову вывели вовсе не за стену, а за сверхурочное..
— Твои предложения? — перебил его Ермаков.
Чумаков пожал плечами. Никаких предложений у него, разумеется, не было. Он сделал рукой неопределенный жест, который, по-видимому, означал: «Чего языками-то трепать, в другой раз выведем —.комар носа не подточит.
Ермаков взглянул на Игоря:
— Вы что скажете?
Отношения с Некрасовым были еще неопределенными, и он говорил ему то «вы», то «ты».
Игорь встал:
— Предлагаю сменить бригадира.
Кустистые, торчком, брови Ермакова полезли вверх. Сменить?! Силантия?! Который руководит бригадой только на его глазах четверть века! Это была такая нелепица, что Ермаков забыл даже, что хотел выругал Чумакова. Он поднялся, беззвучно шевеля толстыми губами, бранясь почему-то про себя, как с удивлением и досадой отметил Чумаков: «Баб нет, кого он совестится!» Взяв в руки указку, Ермаков неторопливо прошел вдоль развешанных на стенах кабинета графиков и планов, исполненных в красках.
Оглянувшись на Игоря, он пробасил, преодолевая неприязнь:
