Ознакомительная версия.
С 1988 года начало разворачиваться широкое движение гражданского протеста.
Только в первой половине года было подано около 1000 заявок на проведение манифестаций; на промышленных предприятиях прошло почти пять десятков политических забастовок.
Летом того же 1988 года по Центральному телевидению Китая в прайм-тайм был показан шестисерийный документальный фильм «Элегия о Желтой реке».
Чтобы читатель понял: что это означает, пусть представит, как советское ЦТ в том же году показывает многосерийную постановку по «Архипелагу ГУЛАГ».
Идея «Элегии» была не столько в том, что социализм — это плохо (это считалось видимо, уже само собой разумеющееся).
Открыто провозглашалось ее изначальное убожество и неспособность к развитию. Чтобы добиться хоть какого-то прогресса, страна, по мнению авторов фильма, должна отбросить свое тысячелетнее наследие «неуместное в современном мире», срочно введя у себя свободомыслие, многопартийность и свободу слова. И, разумеется, отстранив КПК от власти.
Как написал позже один из западных аналитиков, «Более рискованного, взрывного, и противоречивого сгустка идей вообразить себе было невозможно».
Что характерно, руководство КПК, которому наши политологи потом задним числом припишут почти сверхчеловеческую прозорливость, умудрилось вообще не заметить этого фильма — его повторили еще несколько раз.
Итак — подсчитаем: в наличии имелось мощное движение за тотальную либерализацию всего и вся, кровавые национальные конфликты, разочарование значительной части общества в существующем строе, и экономические проблемы включая дефицит товаров (и это в рыночной экономике).
Наконец — два молодых динамичных лидера, соперничающих друг с другом, но одинаково жаждущих принять власть у прежнего руководства, и активно перестраивать страну — Чжао Цзыян и Ху Яобан (у последнего был даже тот самый ельцинский ореол безвинно обиженного).
Подведя итог — мы шли параллельными курсами, и КНР если и отставала от России, то ненамного.
И вряд ли кто-то решиться спорить, что итог из этих предпосылок вытекал тот же, что и у нас.
Но история как это и бывает, неожиданно сделала резкий поворот, застав всех — включая и участников — врасплох.
15 апреля 1989 года внезапно умирает Ху Яобан.
А 18 апреля первая студенческая манифестация появилась на площади Тяньаньмынь. Была она невелика — около 1000 человек. И одним из главных их требований была… отменить «несправедливое» постановление о снятии покойного с должности генсека КПК (так сказать, посмертно реабилитировать) и провести достойные похороны.
Одно это говорит — как надеялись противники существовавшего в Китае режима на этого человека. Не имею ввиду ничего такого — но представим, что будущий президент РФ по независящим от него причинам сходит с дистанции перед выборами депутатов РСФСР в том же году.
Прикиньте возможную реакцию нашей демократической общественности, и уже не кажется удивительным, что весть о смерти проштрафившегося партийного деятеля вывела на улицы тысячи, а потом и сотни тысяч.
(Это несравненно больше, нежели придут к «Белому дому» в августе 1991 года.)
Впрочем, первоначальные требования были быстро забыты, по мере ураганного роста числа демонстрантов.
Уже 20 апреля на площади собрались больше ста тысяч человек, и у властей осталась два выхода — либо применить масштабное насилие, либо вступить в переговоры.
Но правительство не сделало ни того ни другого, проявляя откровенную нерешительность, мало-помалу переходящую в растерянность.
А между тем ситуация осложнялась с каждым днем.
26 апреля — спустя 10 дней после начала событий — «Женьминь Жибао» объявила происходящее, в стандартных партийных формулировках, «откровенным покушении на власть», «заговором», «нарушением общественного порядка». Утверждалось, что «кучка людей» стремиться ввергнуть Китай в хаос, и «под демократическими лозунгами попирает законы демократии».
На фоне людского моря на площади, статья выглядела откровенным издевательством.
Это стало крупнейшей ошибкой властей — на следующий день на Тянаньмынь собралось уже более полумиллиона человек.
Раскол и растерянность в верхах, с каждым часом обострялись.
Чжао Цзыян в беседе с представителем Азиатского банка развития, сообщил, что необходимы переговоры с демонстрантами, и более того — что студенты требуют того же, что и само правительство — борьбы с коррупцией и демократизации.
Умному достаточно — Чжао Цзыян заявил о претензии на единоличную власть, и полное устранение прежнего руководства. (У нас ведь было также — молодой энергичный генсек против «геронтократов»).
Он же отдал приказ о том, чтобы информация о демонстрации появилась на Китайском ЦТ.
Тем временем на главной площади Пекина творилось нечто невообразимое. Люди, словно завороженные происходящим, втягивались в него, как будто и в самом деле имело место некое злое колдовство.
Сочувствие демонстрантам захватывало все новые слои общества. Сын одного из членов политбюро, прогулявшись на площадь, по возвращении заявил отцу: «Это — революция».
Напомним — на дворе год бархатных революций в Восточной Европе, и Китай имел все шансы оказаться еще одним звеном в этой цепочке. А вернее — пережить свой «Великий Август».
К концу апреля число демонстрантов превысило все показатели эпохи Мао.
Учащиеся, затеявшие все это отныне оказались в меньшинстве (более того — целый ряд пекинских вузов на сходках принял решение отозвать своих студентов с площади).
В толпе преобладали случайные прохожие, люди, в той или иной мере сочувствующие лозунгам, рабочие, служащие, даже крестьяне из пригородов. Но больше всего было совсем других: к тому моменту в столице скопилось около миллиона молодых безработных.
Именно они стали главной ударной силой грядущего кровопролития — все последовавшие «ужасные бесчинства» (как деликатно выразились западные наблюдатели) были делом именно их рук.
Растерявшиеся власти заговорили о том, что происходящее — результат происков зарубежных спецслужб.
И, как признают иностранные обозреватели, агенты ЦРУ и тайваньской разведки на площади присутствовали, но их роль будто бы ограничивалась лишь передачей денег.
Позволю усомниться, особенно с учетом того, что в 1991 между «Белым домом» и американским посольством поддерживались весьма плотные контакты, и той информационной поддержки, включая данные радиоперехватов ЦРУ, которую получали наши демократы.
Под влиянием событий в Пекине, начались демонстрации в других городах: прежде всего, как ни странно в Шанхае — на богатом и благополучном юге.
Стало ясно — если власти не вмешаются сейчас, то перспектива падения КПК и всего существующего режима становится неизбежной.
30 мая власть попыталась мирно вытеснить людей с площади, но массы людей просто остановили колонны бронетехники своими телами.
И тогда — только тогда — было принято решение — ударить по мятежникам всеми наличными силами — пока еще не поздно.
В ночь с на июня части 29 армии китайских вооруженных сил вошли в город.
Как и каким образом было принято решение пустить армию в ход, неизвестно до сих пор. По ряду сообщений, это произошло по настоянию «старой гвардии».
Если так, то эти 70–80 летние ветераны КПК, несколько десятков стариков, фактически спасли Китай. Эти старцы очень хорошо помнили — что сделали со страной такие же бешеные юнцы меньше чем два десятилетия назад.
И что ждало КНР если бы не эта праведная жестокость — жестокость во спасение, видно из случившегося потом.
Как только войска начали выдвижение, на их пути как по волшебству возникли баррикады из автобусов, частных легковушек и такси, а внешне хаотичные толпы мгновенно организовались в настоящие подразделения, готовые закрыть путь танкам, став живым щитом, однако, вооруженным не только решимостью, но и «коктейлем Молотова».
Однако, китайские генералы действовали куда грамотнее, нежели их советские коллеги два года спустя в Москве.
Танки и бронемашины атаковали толпу на максимальной скорости, и прошли сквозь нее, даже не заметив; а баррикады были расстреляны с дальних дистанций.
Но это было лишь началом. В центре Пекина — отметим, по свидетельству иностранцев, а не данным китайского официоза — вспыхнуло настоящее сражение.
Свидетели сообщали о стрельбе по армии из сотен и тысяч автоматов и гранатометов, о множестве убитых солдат и полицейских, чьи тела носили следы жестоких истязаний, об улицах, буквально забитых горящей бронетехникой.
Выстрелы в разных частях города — включая и артиллерийский огонь, слышались еще несколько дней.
Согласитесь, все это не очень напоминает мирное движение гражданского неповиновения, и подавление безоружных студентов!
Ознакомительная версия.
