Да! Это крупнейший рыночный мыслитель и организатор рыночного переворота Егор Гайдар! Он прочитал много книжек, написал свои и захотел сделать то, что другие делают. Он требовал в лжекоммунистической газете «Правда», будучи заведующим экономическим её отделом: «Надо зажмуриться и прыгнуть в рынок!» В этом его роковом требовании ошибок больше, чем слов. Во-первых, он сам прыгать в рынок не стал. Рынок ему не нужен. Он давно всё берёт «по потребности». Во-вторых, они столкнули в рынок тех, кто прыгать не хотел. В-третьих, и зажмуриваться они не стали, они с открытыми глазами столкнули народ. В-четвёртых, они засорили глаза и сознание народа своей научной ложью. В-пятых, по своим «научным способностям» они назвали ту неопределённость, в которую они столкнули народ, рынком, и сейчас кто во что горазд врут, что же это такое. В этом коротком призыве бывшего заведующего экономическим отделом журнала «Коммунист» с точностью до наоборот выражается коммунистический лозунг: «от каждого по способности, каждому по потребности». Он выражает загнивание, когда власть попадает в руки научного ничтожества с потребностями, развитыми выше мировых требований. «От великого до смешного – один шаг».
«Надо зажмуриться и прыгнуть в рынок!» - через двадцать три года отчётливо видно, какое это было откровенное издевательство над народом и откровенное презрение всех этих совков.
Соратники Гайдара говорят о его стойкости и умении держать удар. И это действительно так, этого не отрицают даже его враги. Понятие «держать удар» взято из бокса, когда боксёру со всей силы бьют кулаком в лицо, а он и глазом не моргнёт. «Держать удар» в экономике – нечто иное. Доктор экономических наук хорошо «держит удар» тогда, когда ему плюют в глаза, а он говорит: «Божья роса! Надо зажмуриться и прыгнуть в рынок!»
Вот так доктора, профессора и академики захотели сделать ту экономику, которой они обучали студентов на своих лекциях, про которую они сами читали и писали и которую другие делают. Гайдарам ответил Джон Соррос: «Они начали строить капитализм, не зная, что это такое». С помощью западных единомышленников они столкнули нас в пропасть, мы летели в неё десять лет, производство сократилось в три раза, разворовано почти всё, долетели до дна, потом немного поднялись за счёт чрезмерных цен на нефть и газ, а теперь опять летим, зажмурившись. Это дно раньше называлось депрессией и означало угнетённое состояние производства между окончанием спада и его подъёмом. Гайдары назвали его стабилизацией, это их вклад в науку, и ждут её как манны небесной. «Мы обречены на стабилизацию!» - амбициозно восклицал по телевизору «желающий сделать как лучше» Чубайс, когда получил очередной займ Запада.
Соратники Гайдара (то бишь его подельники) вместе с независимыми СМИ в день смерти назвали его Великим Спасителем и перечислили его подвиги: спас страну от кровопролитной гражданской войны, спас от голода, спас от мировой термоядерной войны, спас от эпидемий и т.д. и т.д., но западные покровители и хозяева–партнеры оценивают подвиги Гайдара по-другому. Профессор Колумбийского университета и лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц так сказал про «Егора и его команду»: «Величайший парадокс в том, что их взгляды на экономику были настолько неестественными, настолько идеологически искажёнными, что они не сумели решить даже более узкую задачу увеличения темпов экономического роста. Вместо этого они добились чистейшего экономического спада. Никакое переписывание истории (как это делает Чубайс) этого не изменит».
Экономический советник Гайдара Джеффри Сакс ещё точнее определил подвиги своего ученика-недоучки, а заодно и свои собственные: «Главное, что подвело нас, это колоссальный разрыв между риторикой рыночных реформаторов и их реальными действиями… И, как мне кажется, российское руководство превзошло самые фантастические представления марксистов о капитализме: они сочли, что дело государства – служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег и поскорее. Это не шоковая терапия. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей».
Словом, мнение внятных наблюдателей на Западе совпало с нашим: рыночными реформами разворовано всё дочиста, разграблены, а также уничтожены в процессе приватизации огромные материальные и духовные богатства, созданные многими поколениями нашего народа.
«Интеллигентская сволочь!» - сказал в своё время о таких Ульянов-Ленин. «Истерический хлюпик, называемый российским интеллигентом», - также сказал он. И как же интеллигенция ненавидит его за это! Она его также ненавидит за то, что он в своё время отправил за рубеж «целый пароход» её выдающихся мыслителей, среди которых, по её мнению, было много гениев. Насчёт количества гениев споров быть не может. Всё, что ими написано, можно поднять, прочесть и сосчитать. Удивляет единица измерения: «целый пароход!». Это сколько? Это, видимо, меньше «Титаника», так как он к тому времени уже утонул. Это, скорей всего, все пассажирские каюты на грузовом пароходе. Стало быть, «целый пароход мыслителей» - это два-три десятка голов.
Я это клоню к тому, что если опять снарядят подобную экспедицию и соберут всех академиков яковлевых, аганбегянов, шаталиных, всех докторов наук гайдаров, лацисов, чубайсов, бурбулисов, то они не поместятся на таком гиганте, как теплоход «Иван Франко». А если с ними отправить их произведения, то понадобится всё Балтийское пароходство. Во как интеллигенция разрослась на теле народа! Можно сказать, что социализм сам себя угробил, допустив развитие на своём теле такой заразы.
Поэтому далеко не все работники умственного труда или выразители человеческого духа причисляют себя к интеллигенции. «Мой отец и дед, – пишет бывший узник совести профессор Зиновьев, – были мастеровыми людьми в области строительства. Я мастеровой в области логики».
«Русского интеллигента не поймёшь, – писал Чехов, – чего он хочет, то ли демократии, то ли осетрины с хреном».
«Если интеллигент что-нибудь делает из принципа, значит через полчаса он сам и все окружающие должны принимать валерьянку», - писал Макаренко.
«Интеллигенция принесла народу в 100 раз больше зла, чем добра», - говорил Лев Великий.
Ломоносов, Пётр Первый, Лев Толстой, Александр Суворов, Александр Невский и огромное множество все тех, кто составили русскую славу не были интеллигентами. Они не хотели, а могли, они не знали, а делали. Мастеровыми людьми были множество курчатовых, королёвых, ильюшиных, шолоховых, калашниковых и им подобных.
Вот и я от имени мастеровых людей выразил наше недавнее прошлое и настоящее. В выражении «интеллигентская сволочь» не нужно двух слов, это одно и то же. Я везде употреблял первое, более благозвучное слово, хотя имел в виду второе, более точное.
О.Л. Гусаревич
1 Олег Янковский всеми признан как талантливейший актёр. Но признание проститутки лучшим образом русской женщины стало ложкой дёгтя в его бочке талантов. Признанием проститутки лучшим женским образом Янковский обесчестил себя. Но бесчисленные друзья Янковского (а у него нет недрузей) молчаливо решили эту ложку дёгтя не заметить и считать его великим. Я так не считаю. (Прим. авт.)
(Продолжение. Начало в NN3-7)
Мигущенко пытался изображать дело так, будто оказать противодействие Кривоносову означало чуть ли не поднять настоящий бунт. Мигущенко в свое оправдание сослался на единоначалие капитана и невозможность вмешательством в его распоряжения подрывать дисциплину на судне. Не нужно тратить много слов, чтобы разоблачить всё лицемерие и всю несостоятельность таких рассуждений. «Что я мог сделать, если капитан не соглашался организовать спасение?» — спрашивал Мигущенко, прикидываясь наивным человеком. Что вы могли и должны были сделать, гражданин Мигущенко? Я, не колеблясь, отвечаю, отвечаю со всей решительностью и категоричностью: «Вы должны были властью помполита снять капитана с поста, вы должны были запереть его в каюту, как чумного, как прокажённого, как врага корабля, как врага советского народа». (Голоса из публики: «Правильно, совершенно верно!»)
Мигущенко этого не сделал, он прикрылся формальной отговоркой, он пытался нас запугать призраком бунта. «Я, — говорил он, — помполит, я обязан поддерживать дисциплину на судне и не поднимать бунта против капитана». Но ни о каком бунте речи не было и быть не могло. Речь шла не о бунте, а о том, чтобы сковырнуть гнилой прыщ, вскочивший на теле советского флота. Что должен был сделать помполит в той обстановке? Он должен был потребовать у капитана исполнить свой долг, действовать по всем правилам морской нравственности, морской службы, морского советского долга; он должен был заставить капитана подчиниться этому требованию или устранить капитана. Не может быть никакого сомнения, что Кривоносов немедленно бы уступил. Если бы Мигущенко, опираясь на единодушный протест лучшей части команды против действий капитана, занял в этом вопросе более решительную позицию, подлинно большевистскую позицию, Кривоносов был бы смят этим натиском честных и решительных людей. Мигущенко же действовал совсем обратно своему долгу. Он, как выразился Михель, либеральничал с Кривоносовым, потакал ему, действовал с ним заодно, вместе с ним предал «Советский Азербайджан», предал своих товарищей.
