где разворачивается титаническая борьба между двумя полярными взаимоисключающими метафизическими основаниями человечества: Бытием и сознанием. За Бытие – так называемые элиты, но при этом у них нет поэтапно разворачивающегося внематериального и сверхматериального проекта. У радикалов, которые стоят на стороне сознания, такой проект есть, потому что радикалы – это носители эсхатологической идеи.
Эсхатология указывает на Последние времена. Доктрина финализма – это просто слегка отредактированное переиздание эсхатологии. В условиях такой поляризации всё, кроме этих двух борющихся полюсов, будет подделкой и симулякром, – и империи, и национальные государства.
Сегодня будем говорить о великих империях и куда они сегодня пришли…
Это очень интересная тема, поскольку она волнует очень многих наших современников. У очень многих людей империя ассоциируется с силой, цветением, праздником некой политической мужественности, антилиберализмом, то есть торжеством над всеми такими проклинаниями…
То есть всем тем, о чём сегодня мечтают сограждане нашей страны…
Да, многие мечтают. И американцы мечтают, и у англичан есть ностальгия. Некоторые левые или антиглобалисты называют сегодняшний мировой порядок Империей с большой буквы, не уточняя, какая это империя: США ли это или это вообще некая мировая система, уже оторвавшаяся от какой-то квалификации. Но при этом надо сказать, что империя – это вчерашний день, несмотря на весь флёр, весь аромат этого грозно звучащего слова. Империя сегодня уже перестаёт работать. А для того чтобы это понять, нужно вспомнить, откуда она вообще взялась, когда она появилась.
По большим историческим меркам «империя» – сравнительно недавняя вещь. Но как сравнительно недавняя? Вот я лично считаю, что империю как концепт создал Александр Македонский. Некоторые мне возразят, что Македонский реагировал на великую Ахеменидскую империю, на Иран, который был самым первым в этом качестве. Но ни Древний Египет, ни Иран не были империями. Это были просто архаичные монархии, которые экспансионистски расползались. Они расползались, раздвигали свои границы в региональном пространстве. В общем-то, Иран всё равно был региональный.
Первым, кто создал империю в классическом смысле слова, был Македонский, потому что он соединил реально Восток с Западом, он создал эллинизм как некий интеллектуальный ключ к мировой цивилизации (не к какой-то там конкретной матрице, а к мировой цивилизации). Он Платона и Аристотеля превратил в некий код, с помощью которого можно было дешифровать абсолютно всё что угодно: хоть буддизм, хоть индуизм, хоть империю инков, если бы она попалась ему на пути. Это был универсальный общечеловеческий код. В этом тайна эллинизма и в этом ключ империи. Но не только.
Кто у нас был Александр Македонский, кто были его диадохи? Это самое главное для понимания: они были воинами. И куда бы ни приходил Македонский, он унижал, свергал и отстранял жрецов. Пришёл он в какой-то полис эллинский типа Афин – сразу ногой по треножнику Пифии, пришёл в Иран – потушил огни Персеполиса. Всюду, куда бы он ни приходил Македонский, он унижал местную клерикальную братию.
Может, во многом потому, что он сам себя считал божественным?
А почему он считал себя божественным? Потому что он вырывал с корнем, выдирал с кровью этот статус у жрецов, которые определяли, кто божественный, кто не божественный. Это уже после него появились кесари, которые заставляли приносить себе жертвы, курить фимиам, называли себя «живыми богами». Это всё после него.
А вообще жреческая каста правила миром безвозбранно. Вообще-то она и сейчас правит на самом деле, но это неочевидно для обычных людей.
Жрецами мы можем назвать идеологов сегодня?
Нет. Конечно, нет. Это метафоры современного либерального политикума. Они не работают. Жрецы есть жрецы. Это те, кто работает с «благодатью», кто работает с определённым сакральным пространством, кто является наследниками жрецов старого калибра, старой закваски. Они и сегодня при делах, они и сегодня контролируют ситуацию. Но дело в том, что в определённый момент этот жреческий «глобализм», который был до Македонского, в архаическую эпоху, стал испытывать мощные кризисные явления. И поднялась каста воинов, которая была «служебной», которая была встроена в иерархию. Если мы вспомним «Республику» Платона, он описывает – как рупор и пресс-секретарь жречества, – как на его взгляд было бы идеально. Вверху стоят философы, мудрецы (под «философами» он имел в виду не профессоров в университете, на кафедре, а носителей сакрального знания), и они правят всем. Ниже стоят воины, которые обеспечивают их власть жёстким применением насилия, санкционированным сверху. И дальше – ремесленники, торговцы и так далее. Все традиционные общества были построены таким кастовым образом. И каста – это врождённая тема. Все люди рождаются либо воинами, либо жрецами, либо ремесленниками, либо торговцами. Все рождаются в кастах, но действенными являются только две: жрецы, которые созерцают, и воины, которые действуют, жертвуют собой и другими.
И в какой-то момент воины вышли из повиновения и бросили вызов. В лице Македонского это был первый такой акт: сын Филиппа, провинциального монарха, не тирана, но из легитимной династии Аргеадов, – особо из себя ничего не представлял. Но он стал глобальной фигурой: соединил Европу, Индостан, Центральную Азию, Северную Африку, Египет, Вавилон, – такие центры соединил в колоссальное человеческое сверхпространство. Причём когда? За 300 лет до рождения Иисуса Христа: это вообще, можно сказать, архаическое время. И он заложил очень многое. Вот то, что мы сейчас пользуемся универсальным языком, который понятен от Китая до Испании и Великобритании, – в этот универсальный язык включается и Африка, и исламский мир, и Европа, – это всё последствия экспансии Македонского. Потому что он превратил Аристотеля в систему мышления, которой пользуются все.
Она развалилась, потому что мир был не готов к империи, потому что жречество было ещё очень сильным, потому что местные матрицы, управляемые жрецами, тут же взяли верх: диадохи пошли на поводу у местных жрецов, местных метафизических традиций. И их тут же столкнули друг с другом: классический пример Птолемеев, которые стали зависимыми целиком от древнеегипетской традиции. И это всё развалилось до Рима. А Рим был уже пересмотром этой имперской темы, продолжением восстания воинов против жрецов. Никто не будет спорить, что воины в Риме стояли социально выше: жрецы были никто и звать никак – какие-нибудь авгуры [24], над которыми все смеялись и которые
