Можно сколько угодно иронизировать по поводу позднего прозрения лидеров официальных профсоюзов, но нельзя не увидеть в происходящем определенной тенденции. Рабочее движение растет снизу, причем не только за счет появления новых организаций. Вышедшая из-под контроля инфляция становится «спусковым механизмом», который порождает все новые и новые конфликты.
В таких условиях борьба за изменение Трудового Кодекса действительно становится важнейшим политическим вопросом 2008 года.
Представители Всероссийской конфедерации труда -крупнейшего объединения свободных профсоюзов, куда входят и работники всеволожского «Форда» - заявили о предстоящем начале широкой компании за реформу кодекса. На 18 марта в Москве планируется митинг в поддержку этих требований.
«Социальный мир», царивший в России на протяжении большей части 2000-х годов закономерно заканчивается новым всплеском классовой борьбы. Парадокс в том, что одно предопределило другое. Тот самый рост экономики, который первоначально сделал трудящихся спокойными и послушными, в конечном счете, спровоцировал новые требования низов. Такова логика капитализма.
Специально для Столетия
http://www.stoletie.ru/obschestvo/bastakaketobudetporusski.htm
РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО
Противостояние рабочих и администрации на заводе «Форд» во Всеволожске завершилось компромиссом. Заработную плату повысили, не на треть, как требовал профсоюз, но на 16-20% в зависимости от категории работников. Пользуясь боксерской терминологией, можно сказать, что для забастовщиков это была «победа по очкам».
Не менее важный итог событий на «Форде» состоит в том, что рабочее движение привлекло к себе внимание публики. О нем стали говорить и писать, на него стали смотреть - кто с надеждой, кто с опасением. По существу, рабочее движение оказалось пока первым и единственным действительным проявлением гражданского общества в современной России. Не искусственного, созданного на западные гранты или заседающего в муляжной Общественной палате, а реального, формирующегося снизу.
Хозяева предприятий реагируют на требования рабочих с закономерным раздражением. Хотя и тут есть различия. Западные менеджеры привыкли вести переговоры с забастовщиками. Совершенно иначе ведут себя управленцы и собственники, представляющие отечественный капитал. Во время стачки работников Мурманского морского порта «разбирались» с ними силами внутренней охраны. А когда забастовка была объявлена в более крупном и значимом для экономики Новороссийском порту, к усмирению смутьянов по просьбе руководства подключили местное ГУВД. По словам лидера Конфедерации труда России Александра Шепеля, чем более влиятелен владелец предприятия, тем более агрессивным оказывается вмешательство властей. Одни привлекают для борьбы с профсоюзом службу охраны, другие вызывают ОМОН, третьи используют Генеральную Прокуратуру.
Начавшись в транснациональных компаниях, стачечная волна понемногу перекидывается на «старые» советские предприятия. Примером может быть итальянская забастовка на Качканарском горно-обогатительном комбинате. Компания утвердила новую редакцию Коллективного договора на 2008 год. Изменились разделы, касающиеся оплаты труда, отдыха сотрудников, охраны труда и организации производственного быта. Обещали в случае выполнения производственного плана проиндексировать зарплату до конца года ещё на 29%.
Легко догадаться, что успехи, достигнутые в одном месте, вызывают цепную реакцию требований в других. Растущая напряженность на предприятиях ставит в сложное положение Федерацию независимых профсоюзов России, где всё ещё числится большинство работников. Официальные профсоюзы никогда не испытывали желания бастовать. Однако на низовом уровне члены ФНПР всё более втягиваются в борьбу за свои права. Первичные организации, проявляющие слишком большое рвение, почти всегда оказываются в конфликте с вышестоящей организацией. Но для сохранения лица нужны и примеры «успешной борьбы». Проблема в том, что, пропагандируя успехи, например, профсоюза Качканарского ГОКа, руководство ФНПР провоцирует другие свои организации последовать примеру горняков.
Такая же двусмысленность наблюдается и в позиции ФНПР по Трудовому Кодексу. С одной стороны, этот кодекс был разработан и принят при прямом участи федерации, закрепляет её привилегированное положение. А с другой стороны, сегодня он вызывает растущее раздражение не только у активистов свободных профсоюзов, но и у многих членов ФНПР. Отражая эти настроения, лидер официальных профсоюзов Михаил Шмаков поддержал требование о пересмотре кодекса. А заместитель председателя ФНПР Олег Нетеребский на прошлой неделе выступил с публичной критикой действующего законодательства. По его словам, начать забастовку, не нарушив закон, у нас фактически невозможно, а к тому же не существует механизма мирного урегулирования споров. Нынешние законы дают судам возможность объявлять все без исключения стачки незаконными по формальным основаниям.
Можно сколько угодно иронизировать по поводу позднего прозрения лидеров официальных профсоюзов, но лучше поздно, чем никогда. Рабочее движение растет снизу, причем не только за счет появления новых организаций. Вышедшая из-под контроля инфляция становится «спусковым механизмом», которые порождает всё новые и новые конфликты.
Легко предсказать, что борьба за изменение Трудового Кодекса грозит стать важнейшим политическим вопросом 2008 года. Руководство Всероссийской Конфедерации Труда (крупнейшего объединения свободных профсоюзов, куда входят и работники всеволожского «Форда») заявило о предстоящем начале широкой кампании за реформу кодекса. «Социальный мир», царивший в России на протяжении большей части 2000-х годов, закономерно заканчивается новым всплеском классовой борьбы. Парадокс в том, что одно предопределило другое. Тот самый рост экономики, который первоначально сделал трудящихся спокойными и послушными, в конечном счете, спровоцировал новые требования низов. Такова логика капитализма.
Специально для «Евразийского Дома»
Всегда на пороге
Вылететь из аэропорта Курумоч было совершенно невозможно. Туман парализовал воздушное движение. Впрочем, здесь это обычное дело - какой-то очень умный человек догадался устроить взлетно-посадочную полосу в ложбине, которая заволакивается туманом регулярно.
Ждать погоды не было никакой возможности. На вопрос о том, долго ли продлится нелетная погода, местные философски отвечали: может, и скоро распогодится… а может, вообще… Это загадочное «вообще» наводило на грустные мысли. Но в Москву надо было все же возвращаться.
Сдав билет, я поймал такси и направился на железнодорожный вокзал Самары. Как только машина въехала на улицы города, она чуть не провалилась в яму. Это было хуже, чем на сельской дороге.
«У нас в Самаре самые плохие дороги в России!» - провозгласил таксист, почему-то с гордостью.
«Ну, с этим многие города могут поспорить», - возразил я.
Таксист обиделся. «Нет. Хуже, чем в Самаре, не бывает. Таких ям и выбоин, как у нас нигде нет! Ни у кого!»
Таксист был, разумеется, не прав. Но как это по-русски - гордиться самыми большими ямами…
У нас вообще порой непонятно, когда мы гордимся, а когда жалуемся. Первое легко превращается во второе, и обратно. В этом смысле философы, публицисты и общественные деятели недалеко ушли от самарского таксиста. Мы то и дело слышим, какая у нас несчастная страна. Самая ужасная, дикая, бедная, отсталая. Но тут же - порой из тех же уст - звучит другая тема: самая крутая, самая могучая, выдающаяся, передовая, страна будущего, страна размаха и возможностей… Общее в обоих рассуждениях будет только одно - «самая, самая».
Самооценка русского идеолога временами выглядит совершенно шизофренически. То, что в одном повествовании предстает как торжество высокого духа, для другого рассказчика выглядит примером убожества. Тезис о «внутренней свободе» дополняется повестью о «прирожденном рабстве». Завистливое восхищение «Европой» и «Западом» плавно переходит в самоуверенные и наглые заявления о собственном превосходстве, обезьянье заимствование сменяется самолюбованием и агрессивными криками о том, что нам никто не нужен, мы сами себе образец и вообще у нас особый «русский путь».
Мы то ползаем в прахе, то «встаем с колен», но почему-то все время ощущаем себя в промежуточном, полусогнутом положении.
Так все же, мы богатые или бедные? Передовые или отсталые? Мировая империя или захудалая провинция? Нет, можно, конечно, примирить противоположности мещанским резонерством - мол, с одной стороны, с другой стороны. Или ссылкой на диалектику. В одно и то же время и так, и вроде бы этак. Правильные будут рассуждения. Только эмоционально неудовлетворительные. Ибо вся суть в нажиме на слово «самая». Соединение крайностей. Перепады оценок. Воплощенное противоречие.
