По телевидению показывают, что на московских шлюзах – управляющие колеса чуть ли не дореволюционные. Что их взрывали в войну, потом сваривали – и они все еще работают. Если на этих шлюзах, упаси бог, что-нибудь случится – Москву затопит. Население слушает… Начальство слушает… ФСБ слушает… Хоть бы хны!
Проблема технического недовоспроизводства уже тянет на сотни миллиардов, если не на триллионы, долларов. То есть бюрократически программируется экономика деградации. И это – при высоких ценах на нефть. А все рассуждают о программах развития.
Словом, во всем – от семьи до страны (прямо по Энгельсу) – тактические проекты комфортно решаются. А стратегические не решаются вообще. Купить шубу, платье, косметику… поехать в Турцию купаться – это пожалуйста. Квартиру себе или детям – фиг! И так во всем. Стратегия на нуле. Причем стратегия – не как особо вкусное пирожное, а как хлеб насущный. Стратегия как набор условий, минимально необходимых для того, чтобы была страна.
При этом политики рассуждают весьма специфически. Они дают оценку, исходя из социальной температуры. А не из характера заболевания. Население терпит, социальная температура низкая. Значит, все хорошо. Население перестает терпеть – социальная температура высокая. Значит, все плохо. Но, как известно, не каждая смертельная болезнь сопровождается высокой температурой.
Что представляет собой формат организуемой жизни?
Если этот формат действительно является форматом ликвидации, форматом организации стай и Пустыря, – то его надо менять.
Если население его терпит – то это еще ужаснее, чем если бы оно его не терпело. Потому что оно терпит деградацию и смерть. Может, даже кайфует от деградации и смерти. Ну и что? Тем сложнее вести его, это население, дорогой жизни. А если этой дорогой его не вести, то не надо говорить о великой стране, о стране вообще… Нельзя, в конце концов, бесконечно лгать по столь болезненным и очевидным вопросам.
Я вовсе не призываю вернуться к советским решениям. Тем более, что это крайне проблематично, а сами решения имели серьезные изъяны. Я только знаю, что если других решений нет, а эти решения как-то что-то решают, то лучше эти, чем никакие. И, в любом случае, я знаю, что при отсутствии решений наступит смерть.
Идут процессы – демографические, социальные, культурные, духовные… Боюсь этого слова – но буквально антропологические. Они все – нисходящие. Они все несовместимы с наличием страны, с продолжением российской истории. Хотим страну, хотим историю – надо эти процессы остановить. Что? Они зашли слишком далеко, и эта остановка несовместима с демократией? Тогда придется решать проблемы грубым мобилизационным способом. Желательно, самым эффективным, самым гибким, самым мягким из приводящих к решению. Но если так далеко залетели, что только жесткие способы приводят к решению – значит, нужны жесткие.
Только я прошу не путать нынешний мягкий управленческий кайф, содержащий элементы специфических полицейских технологий, – и грубую мобилизационную схему, о которой я говорю. Потому что этот кайф (уже осуждаемый всем миром, как диктатура) ничего не решает по существу. Он создает видимости. А также способствует тактическим успехам самого разного рода. Материально-личным, в том числе. Но он уводит от реальности. Он размещает всю политику вне нее. И это главный промежуточный вывод (рис.4).
Обсуждается проблема миграции. Гайдар что-то лепечет: "Пусть негры въезжают, китайцы, ислам – неважно, нужна рабочая сила. В США тоже въезжали". Но в США работал "котел". Он переплавлял негра, славянина, англичанина, немца, итальянца, француза – в американца. Это и есть Проект Модерн. По сути, это значит, что новый образ жизни, полученный в США, стирал этнический опыт хоть негра, хоть немца – и создавал новую программу иного, более высокого качества. Программу американскую. Для того, чтобы такую программу создавать, надо иметь высочайший приоритет автохтонного над въезжающим.
А если лидер национал-большевиков Лимонов растаптывает всю русскую литературу и говорит о Пушкине – "шоколадный карлик Пушкин", и при этом призывает бороться за Касьянова – то, простите, какая НАЦИЯ? Какой НАЦИОНАЛ-большевизм? Национал-большевизм – вообще дело сомнительное. А если разбирать по существу – что это все такое?
Скажут: "На Западе тоже есть проблемы". Конечно, есть. Но там продолжается воспроизводство со сбоями. Здесь же воспроизводятся только сбои. Воспроизводятся дисфункции! Они воспроизводятся, а не наличествуют параллельно с воспроизводством. Какой-то очень странный молодой генерал на высоколобом и весьма престижном клубе долго рассуждал, что русским вообще ничего не нужно – ни армии, ни технологий. Потому что у них в Байкале очень много пресной воды. А вода станет главным ресурсом XXI века.
Все время хотелось спросить генерала: "Почему ты считаешь, что это твой ресурс? Вот уже Олбрайт говорит, что русские слишком большой кусок заглотнули – и ресурсов, и территории. Хорошо, понадобится завтра вода. За ней придут другие – соседи или еще кто-то из "сильных мира сего". И они скажут, что это их, а не твое. Ты что сделаешь? Либо утрешься, либо предъявишь адекватные силовые аргументы. Но чтобы их предъявить, нужна армия. А значит, ВПК, наука, население, причем грамотное и хоть относительно здоровое, консолидирующие ценности и мало ли еще что…".
Глядя на генерала, я понял, что спрашивать не нужно. Что его речь – это какая-то странная комбинация фанатизма и глубокой самоиздевки. И мне начинает порой казаться, что не только его речь так построена. А и речь большинства наших современных политиков. Но такое построение речи не может не свидетельствовать об определенном построении сознания, мышления, психики.
И тогда, конечно, возникает вопрос: кто на кого давит? Что такое этот прессинг? Это усилие, направленное на сдвиг? Или фиксация наличествующего? Если наша политика приведет к тому, что Сибирь, например, обезлюдит полностью, то китайское вторжение или американское предложение продать Сибирь за триллион долларов – все это чем будет? Фиксацией нашего результата или отдавливанием нас с территории жизни на территорию смерти? Нас отдавливают – или мы отступаем? Может, нам помогают отступать, это отдельный вопрос. Но пока мы не признаем, что речь идет не о прессинге вообще, а в каком-то смысле о фиксирующем прессинге – ничего не изменится.
Между тем, официоз говорит прямо обратное: "Россия стала восходить, процветать, это не устраивает недругов, и они наезжают". Почему она стала восходить? В чем она стала процветать? Где тут кончается самообман и начинается пиар? Пока что ограничусь вопросами. И продолжу рассмотрение основной темы.
Часть третья. Реальность – и ее воздействие на пиар (он же – идеология)
Возникает некая идеологическая (шире – пропагандистская, культурно-лингвистическая) Система. Если она – сама по себе, а реальная витальная проблематика – сама по себе, то что происходит? Как одно с другим сочетается? (рис.5).
Острота нерешения стратегических витальных проблем – это один параметр уравнения. Назовем его – О.
Другой параметр – время нерешения. Назовет этот параметр – Т.
Само же уравнение таково (рис.6).
Здесь h – это константа износа самоизолировавшихся идеологических систем.
Первая из таких систем, взятых на вооружение в постсоветской России, была системой демократической или либеральной, как хотите. Можно еще назвать ее "системой Гайдара". Она подняла все возможные О в уравнениях жизни на недосягаемую высоту. И, тем не менее, она держалась на протяжении почти восьми лет. И окончательно "износилась" только к концу 90-х годов, чему в немалой степени помог кризис 1998 года.
Окончательный износ системы определяется по моменту, когда население начинает концентрированно издеваться (смеяться или, как сейчас говорят, "стебаться") над системообразующими конструкциями. В этом, кстати, разрушительная роль анекдотов. Помешать населению стебаться не может никакой страх. Единственное, что может продлить жизнь идеологической системы – это подкрепления. У советской системы их было сколько угодно: реальные успехи индустриализаций, определенный рост уровня жизни, победа в войне и многое другое. Подкрепления продлевали жизнь системы. Но этих подкреплений было недостаточно. Нужно было модернизировать саму систему. И не обязательно смягчать. Ее можно было развивать. Но это входило в противоречие с интересами правящих групп. И… однако не это составляет тему нашего сегодняшнего анализа.
Идеологическая система русского потребительского либерализма "а ля Гайдар" в чистом виде продержалась очень недолго. Призраки Скокова, Сосковца, Лебедя бродили на ее полутрупе задолго до ее кончины. Высказывание Чубайса по поводу "последнего гвоздя в гроб коммунизма" было сугубо психоаналитическим. Подсознание Чубайса уже чувствовало, что есть гроб, и есть последний гвоздь. Вопрос был в том, чей гроб и чей гвоздь. Начать свой пиар в как бы коммунистической газете "Завтра" через десять лет после фразы про "последний гвоздь" – что может быть показательнее?
