Помню, как однажды Людмила Улицкая назвала мои взгляды «антиинтеллигентскими».
Несколько месяцев спустя Татьяна Толстая корила меня за то, что я «презираю интеллигенцию».
Насколько я понимаю, Людмила Евгеньевна и Татьяна Никитична относятся друг к другу сложно — а тут, надо же, сошлись.
На самом деле, к интеллигенции я отношусь с огромным почтением — но, к сожалению, этот класс русских людей, сумев пережить даже советскую власть, не смог пережить девяностые и «нулевые». Частью интеллигенция была деморализована и развращена, частью маргинализирована, а оставшиеся в прямом смысле слова — вымерли.
За интеллигенцию себя выдают теперь те, кого мы любовно называем «прогрессивной общественностью». Сами себя они именуют «либералами».
А теперь послушайте, что писал Юрий Олеша про интеллигенцию: «У нас есть специальность — интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берёт на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг…»
Здесь — внимание. Тот класс людей, что мнит себя сегодня интеллигенцией, и те, кого совместно считают интеллигенцией Т.Н.Толстая и Л.Е.Улицкая:
а) не сомневаются в своей правоте;
б) не страдают в том смысле, о котором говорил Олеша;
в) не раздваиваются, а последовательно отстаивают исключительно собственную правоту;
г) никогда не берут вину на себя;
д) никогда не раскаиваются — даже в тех вещах, в которых виноваты самым очевидным образом;
е) и, наконец, если представления о подвиге, скажем, А.П.Чехова («будет война — поеду врачом на войну»), не вступали в противоречия с представлениями о подвиге в народе — то нынешние представления о подвиге в среде «интеллигенции» в самом лучшем случае могут вызвать в народе удивление.
Путать либеральных интеллектуалов (и либеральных антиинтеллектуалов) с русским интеллигентом — очень серьёзная и грубая ошибка.
У Татьяны Никитичны Толстой хороший вкус.
Если она подойдёт к зеркалу и серьёзно объявит: «Я — русский интеллигент!» — она первая захохочет в своей замечательной манере. До слёз нахохочется, и потом будет долго приговаривать негромко, смахивая счастливую слезу: «…Ох ты, господи… угораздит же такое сказать… ох…»
Это действительно смешно.
(Теперь по очереди подводите к зеркалу всю либеральную рать и заставляйте их громко произносить эту фразу: «Я — русский интеллигент!» Всякий раз можно хохотать до колик. Удар может хватить от смеха. Даже не будем перечислять эти фамилии, уже смешно.)
* * *
Поэт Лев Рубинштейн говорит: «Ценность русской культуры и мысли — в умении смотреть на себя глазами европейца. На этом строилась вся русская культура и литература, всё лучшее в ней было европейским. В этом смысле утверждать, что Россия не Европа, глупо. Если истреблять европеизм в культуре, уничтожим культуру вообще».
Радикально сформулировано, но в целом есть тут своя правда. Просто можно и наоборот это формулировать. Русский человек смотрел на себя глазами европейца, естественным образом оставаясь русским. Именно поэтому он и создал свою великую культуру, одну из величайших мировых культур. Если истреблять русское в культуре и натянуть европейские глаза на всего русского человека, уничтожим культуру вообще.
Это же элементарная мысль, да? Её просто нужно переворачивать время от времени и любоваться на неё с двух разных сторон, а не с одной.
Нам нужно взирать на себя глазами европейца, ОК. А европеец пусть иногда измеряет себя на русский аршин, хотя бы пытается, ему тоже не помешает.
И всё будет как надо.
Но вот Рубинштейн продолжает дальше: «Мы наблюдаем, что Украина специфично, неровно (вай, вай, как тонко формулируется! «специфично и неровно» — значит: немного постреливая, попрыгивая и устраивая по пути всякие безобразия. — З.П.), но двинулась в сторону Европы. Осознала себя как политическая нация. Россияне не являются политической нацией».
Ну, это же шедеврально, правда? Чтобы осознать себя политической нацией, надо двигаться в сторону Европы. Иначе — вы сброд просто. Не идёте в Европу — нечего вам ловить.
А как же эта Россия существует тысячу лет, со своими монастырями, со своим Рублёвым, Радонежским, Аввакумом, Пушкиным, Серафимом Саровским, Римским-Корсаковым и Репиным? Не как политическая нация? Эти люди что — все на пустом месте выросли?
Территория — есть, история — есть, какие-то смутные победы — есть, а политической нации нет, ах.
…И наше едва сложившееся согласие со Львом Рубинштейном сразу рассыпается во прах. Бах.
Вы можете представить — постараться и представить, намечтать, что, размышляя, Лев Рубинштейн, или кто там, кто угодно, скажет, только скажет, обронит в пылу: …русские смотрят на себя глазами европейца, в этом их сила — но Европе иногда не помешает измерять себя на русский аршин…
Мир бы перевернулся. Мир бы поскакал вскачь.
* * *
Я уважал этого человека, пока он был в тюрьме. Он так красиво и достойно вёл себя, сложно было не уважать.
В своё время я закончил «Школу публичной политики» — его детище. Там была симптоматичная команда (советник Ельцина Георгий Сатаров и прочие ему подобные), но я думал: пока Михаил Борисович Ходорковский сидит в тюрьме и пишет оттуда про «Левый поворот», называет себя «русским националистом» и передаёт приветы Эдуарду Лимонову — ему сложно контролировать, кто здесь занимается его Школой и его активами.
И вот он вышел.
Ну и какой, прости господи, «левый поворот»? Какой «я русский националист»? С кем он собирается всем этим заниматься, с этой своей командой, которую он собрал? «Алик, слышь, Кох — ты будешь у нас за левый поворот отвечать. Умеешь рулить? Рули налево. По национализму главная журналистка Латынина. Юля, ты ведь тоже русский националист?»
Боже ж ты мой. Людей, больше ненавидящих «левые повороты» и «русский национализм», чем его команда, — в природе не существует.
Все эти персонажи, пока он сидел в тюрьме, делали вид, что никаких заявлений про «левый поворот» не было, они их не замечали. Улицкая с ним переписывалась, потом ещё один писатель грузинского происхождения — они и словом не обмолвились по этому поводу. Видимо, все они догадывались, что «Миша вернётся и всё будет по-старому».
Собственно, они были правы.
* * *
На Украине запретили к показу фильм Алексея Учителя «Восьмёрка», снятый по моей повести. Это первый российский фильм, который там подвергся цензуре. То ли оттого, что я веду себя некорректно по отношению к Майдану, то ли оттого, что Алексей Учитель подписал письмо в поддержку права Крыма на самоопределение, то ли оттого, что в фильме действуют российские омоновцы, которые украинцам сильно напоминают «Беркут».
Запретили и запретили, не беда.
Зато в Киеве состоялась презентация арт-проекта «Украинский культурный фронт».
Во-первых, на культурном украинском фронте имеет место интерактивная инсталляция «Осторожно русскіє!» (почему-то без знаков препинания). Там всяких титушек выставляют, ватников в георгиевских ленточках и прочий глум. Интересно, Михаил Ходорковский эту выставку посетит? Он как раз в Киеве сейчас. Надо ему сходить обязательно.
(Стоит ли предполагать, какой была бы реакция нашей просвещённой публики, когда б выставка «Осторожно украинцы» шла в самом модном московском культурном центре?)
Во-вторых, нам сообщают, состоялась пресс-конференция «Те, кто зажгли огонь…» — встреча с деятелями культуры и художниками, которые первыми бросили «коктейли Молотова» на ул. Банковой 1 декабря (тогда была попытка штурма президентского дворца) и подожгли первый автобус МВД на ул. Грушевского 19 января.
Ну а что, страна должна знать своих героев.
«Здравствуйте, я художник, я первым из числа концептуалистов поджёг милиционера!» — «Расскажите, как это было? Он сгорел целиком? Частично?.. Как он себя вёл при этом?»
* * *
Украинствующий хохол — не наш брат, ласковый и щедрый украинец, с его борщом, с его песней, с его лукавством, с его чертями, с его всем, — а классический украинствующий хохол, решивший, что он сворует русскую историю и то, что можно унести из русской культуры — Чайковского, Булгакова, Ахматову, Утёсова и академика Королёва заодно, сделает соседскую историю своей, спрячет Рюриковичей за пазуху, на одном знамени напишет какой-то нелепый, из Ильфа-Петрова, «Конотоп», а на другом — «Бандера» — и пойдёт со всем этим в Европу, чтобы стать европейцем, невзирая на оселедец, очаровательные сельские привычки и шаровары, — этот хохол: оживший ад Гоголя.
Николай Васильевич лежит в гробу вместо Фомы, и тут входит Вий с лицом Порошенко, с телом Тимошенко, с глазами Тягныбока, с речью Кличко. Гоголь пытается проснуться и не может проснуться. Гоголь силится позвать на помощь Пушкина, а Пушкин не идёт.
