Ну, ладно… Долженствование… Что дальше?
Дальше сдержанность и скромность, скромность и сдержанность. Иначе все превращается в шутовство самого худшего типа. И, увы, я вижу, как это шутовство начинает заполнять те социальные ниши, которые в любом кризисном обществе (а наше общество именно такое) предназначаются для другого.
Экзистенциальная этика (а именно о ней идет речь) не существует в отрыве от экзистенциальной же философии.
Эта философия основана на понятиях «серьезность» и «ответственность». Это, между прочим, очень непросто. Серьезность предполагает отсутствие мальчишества. И точное понимание своего места в процессе (рис. 12).
Ты — рядовой гражданин, частное лицо. Над тобой — законно избранный национальный лидер. Рядом с ним — его команда (ареопаг). Если ты теряешь дистанцию и, тем более, пытаешься бегать рядом с этим «ареопагом», то ты — этот самый шут. Мальчишка с гонором. Муха, которая хочет сказать: «И мы пахали!»
Ты хочешь противостоять чему-то губительному? Будь серьезен и скромен. Но — коль уж ты полез в такую профессию — БУДЬ серьезен и скромен. БУДЬ!!!
Рис. 12
А что значит быть? При такой-то расстановке, которую ты сам только что описал?
Источник бытийности — в изображенной мною картине. Точна ли она? Если да, то источника нет. Но ведь в целом-то она такова!
Значит, есть какая-то деталь, не учтенная этой картиной. И ее надо учесть, ибо в ней источник бытийности. Что же это за деталь? Политический «Олимп»… Да, он реален и несомненен… Но есть ли что-то над ним? Над этим самым «Олимпом», на который вознесены соответствующие лица…
Как дать ответ? Это ведь совсем непросто и с научной, и с политической точки зрения.
Опыт общения с «олимпийцами» самого разного рода, полученный мною в 80-е и 90-е годы, говорит, что люди этого типа (как в России, так и в мире) крайне болезненно воспринимают любые картины, в которых что-то есть НАД их «Олимпом». Неважно, как называется это «что-то». Хуже всего, если речь идет о какой-то волевой сущности.
Но даже если это не волевая сущность, а что-то другое — все равно неприятно. Потому что ты на «Олимпе», а тут — причем над тобой — еще какие-то непонятные «облака».
«Облака плывут… Облака…»
Куда плывут? Зачем плывут? Почему плывут?
У Галича так вообще как-то все неполиткорректно…
«В милый край плывут, в Колыму…»
«Облака плывут в Абакан…»
А в общем-то, куда бы они ни плыли, все равно неприятно.
Первый и решающий вопрос касается, конечно, «волящей надсущности». Есть ли она в нынешнем мире, такая действительная над-воля? (рис. 13).
Рис. 13
Любой мальчишка, научившийся бойко писать аналитические статьи полуграфоманского уровня, вам распишет эту волю «от и до». Расскажет, как устроена мировая закулиса и что она вытворяет. А любой национальный лидер вам скажет: «Да пошла она подальше, ваша закулиса! Я пашу-пашу — и нет ее вовсе. Всё разруливают очень земные, несовершенные люди».
Поверьте мне, это не наша отечественная проблема. Джордж Буш, Ангела Меркель, Гордон Браун или Николя Саркози так же болезненно воспринимают любые картины, в которых хотя бы косвенно фигурирует какая-то над-воля. Не зря это все называется «конспирология». В этом и впрямь есть и мальчишество, и оскорбительность. И, главное, несерьезность.
Но если сейчас, по прошествии 22 лет, в течение которых я активно соприкасался с политикой, меня спросят: «Существует ли реальное облако над-воли над Олимпом?» — то я скорее отвечу «да». Я буду сомневаться, я буду отвергать линейные схемы — всяких там масонов и прочее. Но я считаю, что проектная воля есть. И что она в какой-то степени управляет миром. Я не берусь указать, в какой степени. И уж точно знаю, что не на 100 процентов. Но что-то такое есть. И без учета этого «что-то» можно долго не ошибаться, а потом один раз ошибиться. И это будет иметь катастрофические последствия.
Но даже если этого нет, то есть еще другое «облако».
Вы можете отрицать проектную волю как фактор формирования реальности. Об этом идут бесконечные споры. Я участвую в них, повторяю, более 20 лет. Я много раз спрашивал, как может не быть этой воли хотя бы в виде воли могущественных транснациональных экономических субъектов? А мне отвечают: «Видели мы, видели, как эти могущества гнутся перед главами государств!»
Ну, что сказать? Что «оба правы»? Что есть другая воля? Что никуда не делись проектные субъекты, которые хотят реализовать ту или иную форму мироустройства? Что они не «скурвились», не разменялись на гедонизм? А мне ответят: «А если разменялись? А если скурвились?»
Короче, это долгое обсуждение. В каком-то смысле оно стало делом моей жизни, и потому я понимаю, насколько оно долгое. И понимаю тех, кто это отрицает.
Но процессы-то отрицать вроде бы совсем невозможно!
И если вы взялись заниматься процессами, заниматься ими как скромный гражданин и исследователь, то вы обязаны быть и на земле (понимая место и дистанцию и не впадая в мальчишество), и в этом процессуальном облаке (рис. 14).
Рис. 14
Тут сразу возникает вопрос: «Вы что, занимаетесь ревизией дистанции?» Ответ очевиден: облако ею занимается, а не человек.
Метеоролог, изучающий облака, — не Господь Саваоф. Но если он не будет изучать облака, они, как минимум, станут источником метеорологической угрозы. А как максимум… Другие ведь не перестанут облака изучать и заниматься метеорологией разного рода. Политической в том числе. И мы, наконец, знаем, что есть и такое понятие — «метеорологическое оружие».
Пушкин не раз высказывался по сходному поводу в своих стихах. И в тех, которые касаются творчества и не связаны напрямую с политикой. Но косвенно — связаны («Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»). И в тех, которые аллегорически повествуют о подобной коллизии («Волхвы не боятся могучих владык»). И в тех, где все сказано напрямую, без экивоков, хотя крайне деликатно и уважительно («И истину царям с улыбкой говорить»).
Процессы идут, и раскрывать их содержание надо. И с позиций определенного социального знания. И с позиций определенного опыта. Никакого надувания щек тут нет. Есть желание с предельной скромностью, предельным тактом и предельной отстраненностью указать на реальные риски, которые могут превратиться в беду. А беда эта — буду повторять еще и еще раз — коснется не только политического Олимпа, но и большинства наших граждан.
Обсуждая это, я не хочу назидать. Я предлагаю к рассмотрению модели. В данном случае — модели конфликтов. Это моя профессия — конфликтология. И в каком-то смысле это неизымаемая компонента моего жизненного пути.
Состояние элиты — это существенный фактор в устойчивости системы. Система — Россия. Одно состояние элиты — одна системная устойчивость, другое состояние — другая системная устойчивость. И как же этим не заниматься? Мне возразят: «Этика не может быть абсолютно абстрактной. То, что вы заявили, это идеология. А этика — это там, где конкретные люди». Что ж, готов согласиться с подобной позицией, поскольку люди в этике, о которой я говорю, тоже есть.
Интересы человека — сложная штука. Есть интересы человека как такового, а есть интересы этого же человека как члена узкой или широкой группы, члена определенного класса, наконец, гражданина своей страны. Человек защищает свои интересы. Какие интересы он защищает и как?
Человек может быть зашорен, зациклен на очень узком круге собственных интересов. В Верховном Совете РСФСР в 1993 году два влиятельных аппаратчика, приближенных к Хасбулатову, руководившему этим самым Верховным Советом, вели непримиримую аппаратную борьбу. Они тщательно просчитывали свои позиции: кто из них сколько времени провел в кабинете, кого когда попросили подежурить в приемной. Скажете — нормально, война элит. И впрямь нормально, но с одной оговоркой. Это происходило 29 сентября 1993 года, здание Верховного Совета был оцеплено колючей проволокой. В нем уже были отключены вода и электричество.
Другой высокий чин в том же Верховном Совете кричал: «Меня назначил аж Съезд народных депутатов! И теперь меня никто не может снять! Потому что Съезд снова не соберут». Через четыре дня этот человек был в тюремной камере.
Лица, участвующие в игре (а элитный конфликт является частным случаем игры), могут находиться с этой игрой в очень разных отношениях. Участие участию рознь. Лица могут создавать ситуации или реагировать на них. Они могут действовать стратегически или ситуационно. В их поле зрения может находиться вся картина или ее часть. Любому лицу всегда кажется, что оно участвует в игре именно как лицо. А оно может участвовать иначе. Игра может продиктовать лицу свои законы. Навязать лицу игровую роль или маску.
