Если бы не это обстоятельство, зачем книги писать? Рефлексиями этими самыми заниматься? В конфликте участвуют серьезные люди. Они все знают до тонкостей. И не за счет рефлексий (участь стороннего наблюдателя), а непосредственно, на собственном опыте (что Гуссерль и называл перцепцией, подчеркивая разницу между нею и рефлексией).
Все так… Однако люди знают себя таковыми, каковы они есть. Игра делает их другими. Они сами могут не узнать себя в игровом зеркале. Но игра идет. И если не царит надо всем, то, по крайней мере, очень сильно трансформирует содержание происходящего. Одно дело, если люди просто дерутся. Другое — если дерущиеся находятся на платформе, которая куда-то медленно едет и на самом деле едет прямиком в пропасть. А дерущиеся так увлечены, что не ощущают этого движения.
Да и вообще, ощутить медленное движение платформы легче со стороны. Является ли указание на факт движения платформы в пропасть нарушением этики или ролевых функций? А если платформа устроена так, что накал конфликта активизирует механизм сползания платформы в пропасть? Вообразите себе дрезину, на которой один дерущийся стоит на одном плече качалки, а другой — на другом. Чем чаще и активнее они толкают друг друга, тем активнее едет дрезина.
А если к дрезине подцеплено нечто под названием страна? Что в этом случае этично, а что нет?
Приведенные соображения не отменяют профессиональную этику. Ограничения на жанр описания элитных конфликтов остаются. Но не надо говорить, что описание неэтично вообще.
Что же касается ограничений, то я давно уже выработал для себя некий моральный кодекс аналитика элиты. Что же это за кодекс?
ПЕРВЫЙ ПРИНЦИП МОРАЛЬНОГО КОДЕКСА, О КОТОРОМ Я ГОВОРЮ, КАСАЕТСЯ КАЛИБРОВКИ ДАННЫХ.
Профессионал всегда калибрует данные во имя успеха исследования. Но профессионал, имеющий дело с людьми, калибрует эти данные еще и потому, что в каком-то смысле калибровка позволяет ему защитить людей, которых он, видите ли, исследует.
Тут — либо-либо. Либо ты аналитик элиты, либо пиарщик. Пиарщик с ходу заявит: «Как известно, такой-то элитарий сожительствует с инопланетянином и ворует для него в ресторанах серебряные ложки». Он при этом не скажет, откуда ему это известно. Он даже не сошлется на какой-нибудь «Компромат. ру», куда перед этим запихнет соответствующую анонимку. Он на то и пиарщик, чтобы продавать идиотам свой тухлый товар как истину в последней инстанции. Потому он избегает классификации данных. Все его данные, даже самые липовые, должны получать статус абсолютной истины без верификации. Иначе как продашь-то?
Кодекс аналитика элиты не просто не позволяет аналитику стать пиарщиком (по крайней мере, на время исследования, а желательно и вообще). Такой кодекс требует от аналитика специальной морально-профессиональной гигиены против пиара. Аналитик элиты не только не имеет права становиться пиарщиком. Он, должен быть антипиарщиком в каждой фразе, каждом фрагменте своего текста.
А что значит быть антипиарщиком? Как не только научно или не только этически, а именно комплексно, на уровне профессиональной этики, осуществлять «антипиарную гигиену»?
В первую очередь, постоянно оговаривать все на свете. Прежде всего, тип получаемой тобой информации.
Какова возможная классификация?
Есть три класса данных, которые аналитик элиты использует и по отношению к которым он профессионально и этически обязан осуществлять калибровку, то есть указание на принадлежность данных к тому или другому классу.
Первый класс данных — это факты («класс Ф»). Что такое факты? Такого-то числа такого-то года такое-то лицо назначено на такой-то пост. Это подтверждено официальной государственной информацией… Такого-то числа такого-то года подписан такой-то указ или такая-то официальная бумага с реквизитами. О наличии этой бумаги сообщили официальные источники.
Вы сообщаете некоторые факты? Оговорите, что это факты. Вплоть до формализации, которая может показаться избыточной. Вот этот факт — Ф-1, этот — Ф-2. И так далее. И все это именно данные из одного и того же класса. А вот это уже другой класс данных. Какой же?
Второй класс данных — это сведения («класс С»). Сведения — это почти что факты. Но это не совсем факты. Одновременно сведения — это совсем не домыслы. Это не слухи, не сплетни, не инсинуации, не реклама.
Такого-то числа такого-то года такое-то лицо… Родилось, поступило в институт, проходило службу в армии, построило семью… То есть человек родился там-то и там-то. Имеет такой-то социальный генезис. Почему надо проводить границу между фактами и сведениями? Потому что сведения могут быть проблематизированы, а факты нет. Указ о назначении или снятии — это неоспоримый факт. А социальный генезис — это официальные сведения. Или сведения из других источников.
Что если на самом деле человек проходил службу не в стройбате, как это где-то записано, а в элитных частях? Что если он не «тянул лямку», а проходил спецобучение? А записано в его анкете нечто иное.
Или, к примеру, так называемое социальное происхождение («из крестьян», «из служащих»). В раннесоветскую эпоху по служебной лестнице могли двигаться только люди, имеющие «правильное» социальное происхождение. А были даже и «пораженцы» (имелось в виду поражение в социальных правах). Что если имярек скрыл свое подлинное социальное происхождение по этим, исторически обусловленным, обстоятельствам?
В более позднюю эпоху имел значение так называемый «пятый пункт». Что если человек маневрировал в этом вопросе из тех же соображений, связанных с вертикальной мобильностью?
Итак, сведения, в отличие от фактов, подлежат проблематизации. Но такими проблематизациями не следует злоупотреблять. Есть увлеченные проблематизаторы, любители указывать на то, что у того или иного лица могли быть мотивы для искажения сведений. Кто-то говорит о мотивах Ю. Андропова, связанных с советской регламентацией в вопросе об этническом генезисе. Кто-то говорит о мотивах В. Молотова, связанных с советской регламентацией в вопросе о социальном генезисе. Кто-то проблематизирует другие типы сведений. Например, задается вопрос: «Где данное лицо находилось во время Великой Отечественной войны? Что за пробел? Понятно, где находились Брежнев или Андропов. Но где находился, например, Черненко?» Могут быть и более сложные вопросы. Например, вопрос об участии и неучастии тех или иных советских военачальников в гражданской войне (Буденный участвовал в ней и его возвышение понятно, а каков канал вертикальной мобильности, например, Малиновского?).
Сведения могут быть социально логичными и странными, противоречащими логике эпохи. Они могут быть пустыми и любопытными. Но это уже касается обработки сведений. В любом случае, сведения — это сведения.
Биографические данные, санкционированные самим обладателем данной биографии, его официальными биографами, официальными источниками, знакомящими общество с этими биографическими сведениями, обладают достаточно высокой достоверностью и могут быть выделены в отдельный класс. Внутри класса есть элементы (С-1, С-2 и так далее).
Можно рассматривать подклассы внутри класса «Сведения». Говорить об официальных сведениях. О достоверности неофициальных сведений, имеющих определенный источник. А также просто о достоверности сведений. В последнем случае аналитик элиты ничего не комментирует. Он просто говорит: «Я этим сведениям полностью доверяю». И точка. Аналитика элиты — такая вещь, в которой читатель многое вынужден принять на веру. Но для этого он, прежде всего, должен доверять личности самого аналитика. Иначе чтение работ по данной тематике — это пустая трата времени.
Третий класс данных — это мифы («класс М»). Все, что не является фактами или сведениями, является мифами. Вам хочется считать нечто сведениями, но вы не всегда имеете на это право. Имейте мужество признать, что это все же миф. И сообщите об этом — дайте индекс конкретному элементу используемого вами информационного конгломерата. Вот этот элемент — Ф-4. Этот — С-5. А этот… он не из класса Ф, не из класса С. Он из класса М (М-1, М-2 и так далее).
Признав это, вы не отбрасываете информацию. Не превращаете ее в мусор. Вы начинаете препарировать мифы. То есть выделяете в них значимое и незначимое. Но вы делаете это по законам, которые действуют в классе М, а не вообще в любом информационном массиве.
Вы отбрасываете явную «туфту». А дальше подразделяете оставшееся на «мифы-активки» (информацию, требующую учета дезинформационной игры), «мифы-шифровки» (обмен информацией внутри «элитного междусобойчика» с использованием языка посвященных), «гипермифы» (то есть абсолютно зашифрованные послания, адресующие к каким-то источникам, причем трактуемым строго определенным образом).
Мифы многолики и многомерны. Но они — мифы. Мифы, повторяю, — это не информационный мусор, который надо выкидывать на свалку. Но это и не то, что можно брать на веру. Это первичное сырье для особой («мифологической») герменевтики. У мифа есть цель, источник, адрес. Он организован в соответствии с определенными законами. Он несет на себе отпечаток авторского стиля. Мифы в чем-то как люди. Они могут быть колкими, сухими, поджарыми. И наоборот — жирными, расплывчатыми. Они аранжируются какими-то красотами или избегают их.
