Из нарастающего на Западе социально-экономического и национально-культурного кризиса нет иного пути, кроме социализма, но социализм на Западе является моветоном. У нас ситуация лучше, потому что социализм у нас — это важная составляющая менталитета.
Для простого человека социализм — это ностальгия, которую эрэфия не смогла никак изжить. В советское время можно было ностальгировать по Российской империи, но было понятно, что всё это уже далеко позади. Советский человек уже не хотел жить как рабочий при царе. Эрэфия не смогла создать что-то лучшее, поэтому социалистическое наследие (хотя в СССР и не было социализма, но существовал социалистический проект), некая культура социалистического мышления, гуманистические корни социализма живы. Причём даже не только марксистские элементы социализма, потому что мы изучали Чернышевского, Герцена, сохранилось многое от общинных традиций самоуправления, это тоже всё пока не умерло.
Наследие социалистического проекта может помочь и в деле ремодернизации. мы должны настигнуть то, что было разрушено буржуазно-феодальными кланами за 1990-2000-е годы. К сожалению, процесс регресса продолжается, вся эта телевизионная пропаганда «брежневского» типа о том, что мы достигли огромных успехов или хотя бы остановили падение, — это, к сожалению, не подтверждается материалом. У них, как выяснилось, ГЛОНАСС не работает — это как символ эпохи. Они это уже не умеют делать, потому что и здесь люди назначаются по феодальному принципу, по принципу блата и коррупции — поэтому даже инженерное сословие не может реализоваться в этой системе.
Но нам нужно не просто остановить регресс. Наша задача — создание социалистического сектора, способного производить потребительский продукт лучше, чем другие секторы. Двигаясь во втором эшелоне перехода к новому обществу, мы стоим перед развилкой: либо окончательный срыв в «третий мир» с межэтнической резнёй и экологической катастрофой, либо переход от ремодернизации в решению всё тех же социалистических задач, которые оказались не по зубам «перестройке». Но всё равно нельзя двигаться вперёд, не преодолев барьер.
Социалистическим ядром ремодернизации могут стать разные элементы, например наукограды в собственном смысле этого слова (не путать с нынешними распилочно-отсосочными государственными программами, когда в какой-либо город просто кидаются деньги только потому, что «там есть ВПК», — развалившиеся, с огромными трещинами, через которые всё и растекается между карманами чиновников). Настоящие наукограды — это альтернативные поселения, в которых всё — от детского сада и кафе до сложного производства — посвящено разработке и внедрению нового продукта. Внутри этого сектора вообще не действуют привычные законы конкуренции, они могут быть заменены соревнованием, то есть борьбой не за выживание и деньги, а за престиж.
Возможности для создания таких систем есть и сейчас, но феодальные элиты не в состоянии даже понять, о чём вообще идёт речь, поэтому только в ходе определённой ремодернизации всё это сможет как-то состояться. В этом мы можем найти и союзников среди либералов, которые отчаялись, столкнувшись с феодалами. Капиталист даже при желании не может налаживать производство в существующих условиях, когда государство устроено в виде системы крыш. Отчаялись они и потому, что у них отняли выборы для элиты, — к чему мы должны быть достаточно равнодушны. Я, разумеется, с возмущением смотрю на фальсификацию выборов, потому что я не люблю обмана. Но это не наша игра. Даже если бы сейчас были честнейшие выборы, на которых бы, скажем, победили КПРФ и «Яблоко», душа бы моя не преисполнялась восторга, потому что ни там, ни там нет социализма. Но то, что нас вместе с либералами должно беспокоить больше, — это феодальное беззаконие. Как только вы начинаете выстраивать что-то альтернативное, приходит рэкет (причём чаще всего в погонах), и вы ничего не можете сделать.
Может получиться, что случится дестабилизация потому, что от Кремля отвернутся покровители из рядов мироправителей. Ни для кого не секрет, что та элита, которую мы сейчас имеем, — это топ-менеджеры территории «Россия» в корпорации «Земля». Как выразился один высокопоставленный чиновник, «Мы хотим иметь своё место в совете директоров корпорации “Земля”», это их философия. Но сейчас их пускают разве что в приёмную. Поэтому они и лаются так по телевидению на Америку, потому что в Америке сейчас придёт новое начальство, и нужно будет показать ему, что «мы-де враги старого». Но если у мирового начальства начнутся большие проблемы, то та ниточка, на которой они висят наши топ-менеджеры, тоже может лопнуть. Тогда их начнут рвать свои, может произойти какая-нибудь смута.
Поэтому меня не пугает «бархатная революция». Но, в отличие от либералов, нам, левым, нужно нечто большее. Я критикую «оранжевую революцию» не потому, что она несёт нестабильность. Стабильность регресса — это зло. Но в ходе «оранжевой революции» огромный потенциал уходит в свисток, а он мог бы сделать полезную работу. Когда телевизор и социальные проблемы выведут народ на улицы, у нас появится большая и серьёзная задача, к которой мы должны готовиться заранее. Нельзя допустить, чтобы люди свалили одних олигархов, чтобы привести других и разойтись с чувством выполненного долга. В случае развития «оранжевых» процессов важно, чтобы на этом фоне появились красные пятна — например, Советы, которые берут на себя контроль над выполнением социальных требований «майданов». А можно и без майданов — лишь бы низовая самоорганизация взяла на себя контроль над ситуацией в районе, на предприятии и т. д.
Необходимо перевести «оранжевую» революцию в «советскую». Кстати, развитие советской самоорганизации может стать и способом предотвращения «оранжевой революции» как излишней.
Наш лозунг, и понимание того, что нужно делать, здесь очень простые — советская самоорганизация. Я не против профсоюзов, не против вообще правозащитной деятельности. Но эта деятельность имеет смысл для левых прежде всего в увязке с движением к социализму.
Протестная активность сближает либералов и тред-юнионистов, а последние сейчас крайне распространены в левом движении, которое от этого становится не красным, а скорее розовым. То, чем занимается ИКД, и о чём мы постоянно спорим с Карин Клеман: нужно или нет вносить социализм в протестное движение? Я считаю, что это жизненно необходимо, потому что когда этих же самых людей морковкой свободы поведут на улицу, они уже должны держать в голове сформированную социалистическую идею, идею самоорганизации, самоуправления, изменения структур. А если мы только в момент подъёма начнём об этом говорить, то наш голос просто не будет услышан в общем скандировании популярных фамилий. А если мы будем скандировать: «Советы!» и все будут понимать, о чём это и что нужно делать, то есть шанс продолжить движение.
Здесь возникает вопрос, связанный опять-таки с социализмом и с так называемой советской идеей. Насколько я понимаю, социализм в вашей интерпретации выступает как некая система ценностей, отношений и общественного пространства…
Социализм — это система социальных отношений. Но, конечно, она основана на ценностях и идейной традиции. Я как раз только что закончил свою книгу о социалистических идеях. Сначала я хотел написать книгу о XXI веке, у меня довольно много статей на эту тему. Но у нас, историков, так принято, что для начала нужно было рассмотреть источники и литературу. Источники — понятно, это тенденции общественного развития, а литература началась тогда, когда начали писать об отношениях, следующих за капиталистическими. Социализм возник на перекрестье ценностей гуманизма, справедливости и духовности. Я человек верующий, и заветы Христа, по мне, вполне социалистичны и даже коммунистичны.
Но социализм при этом настаивает, что осуществить такие этические заветы можно, если к тому есть общественные условия. И мы должны бороться за создания системы отношений, которая поможет человеку жить в соответствии с высокими ценностями.
Во-первых, социализм — это общество без классового разделения, без господствующей элиты и трудящихся классов. Господствующий класс тоже выполняет определённые полезные функции, но при этом сам определяет, что полезно, а что нет, и в этом отношении он явно выделяется своей склонностью к тому, чтобы паразитировать. Это разделение было в СССР — и поэтому это был не социализм, это разделение было и есть в Швеции — и поэтому это тоже не социализм. Можно меня спросить: почему это я вдруг присвоил себе такое право говорить, что такое социализм? Я имею на это право, потому что я пользуюсь критерием отцов социализма. Они сообщили нам, что такое социализм. Маркс, Прудон, Бакунин, Герцен — все они согласны в этом. И когда товарищ Сталин сообщил, что он построил социализм, многие за рубежами СССР с этим не согласились — то, что построено, не соответствует критерию отсутствия эксплуататорских классов (господствующей элиты). Это как сейчас фирмы рекламируют продукцию: мы применяем нанотехнологии. Вот социализм Сталина — это такие же самозваные нанотехнологии, реклама, под которой нет реальности социализма. Итак, если социализм — это общество как минимум социального равноправия, мы можем сделать следующий, чисто логический вывод — это общество под контролем самого общества. Феодализм — общество под контролем феодальной элиты. Капитализм — общество под контролем капиталистической элиты, капитала как структуры. Социализм — это то общество, тот социум, который контролирует сам себя. И здесь есть ряд серьёзных претензий к марксистской теории: если общество развивается по единому плану, значит, каждый подчиняется плану, значит, все должны подчиниться воле плановиков. Социализм не может быть строго централизован — иначе возникает управленческая каста. Социализм может состоять из самоуправляющихся сообществ, которые связаны сетью координации. И здесь мы — марксисты и постнародники, постанархисты — социалисты в широком смысле слова, можем согласиться друг с другом. Мы можем по-разному вырабатывать и понимать механизмы самоуправления, но всем должно быть ясно: как только возникает каста, господствующая элита, о социализме не может быть и речи.
