даже тогда, когда Москва оказывалась перед лицом надвигающегося крушения той или иной из ее восточноевропейских коммунистических систем. Когда в 1953 г. были предприняты попытки свергнуть восточногерманский режим, та же самая американская администрация, которая ранее провозгласила политику «освобождения» Восточной Европы, не сделала ничего, чтобы сдержать Советский Союз военным путем. Она не вмешалась и тогда, когда венгры в 1956 г. действительно свергли поставленных Советами правителей и провозгласили свою страну нейтральной. 12 лет спустя Соединенные Штаты остались столь же безучастными, когда они заранее получили информацию о том, что Чехословакии грозит советское военное вторжение. Лишь в конце 1980 г., когда казалось, что Советский Союз намерен вторгнуться в Польшу, Соединенные Штаты приняли предупредительные меры. В отличие от позиции, занятой в 1968 г., администрация Картера преднамеренно заявила во всеуслышание о приготовлениях Москвы к интервенции; организовала согласованное международное давление на Кремль, чтобы заставить его отказаться от этого (со стороны союзников США и даже друзей Москвы вроде премьер-министра Индии Индиры Ганди); заблаговременно известила руководителей «Солидарности» о необходимости принять меры предосторожности; рассматривала даже возможность продажи оружия Китаю, а затем спокойно предупредила Москву о «роковых» последствиях подобной акции. Уверенность в правильности таких шагов, вероятно, окрепла в результате энергичной американской реакции на советское вторжение в Афганистан год назад.
Соединенные Штаты сосредоточили усилия в Восточной Европе на стратегии косвенного вмешательства с долговременной целью ослабить эффективность советского контроля. Первым и главным орудием этих усилий является созданная я США радиостанция «Свободная Европа». За три с половиной десятилетия она нарушила советскую монополию на информацию, предназначенную для восточноевропейского населения. Хотя невозможно точно измерить воздействие передач радиостанции «Свободная Европа», в ряде случаев, особенно если взять Польшу, Венгрию и Чехословакию, разоблачение жестокости организованной по сталинскому образцу тайной полиции прямо способствовало политическим потрясениям в правящих кругах, а также постоянному и неофициальному давлению внутри стран, направленному на реформу системы. Если бы не было передач радиостанции «Свободная Европа» и ряда сопутствующих информационных и обменных программ, жители восточноевропейских стран наверняка стала бы податливее в политическом отношении.
Соединенные Штаты проводили также политику дифференцированного подхода к восточноевропейским странам. Тем восточноевропейским режимам, которые придерживались более умеренной внутренней политики или проявляли больше независимости от Москвы во внешней политике, они предоставляли некоторые экономические привилегии, а также расширяли с ними обмены и политические контакты. Польша (до объявления военного положения) и Венгрия извлекала выгоду из дифференцированной политики вследствие внутренних реформ, а Румыния и подлинно независимая Югославия – вследствие их внешней политики. Все они стали объектами особого политического поощрения со стороны США и более привилегированных экономических отношений с ними.
Тем не менее общий подход США состоял в том, чтобы не выступать открыто против советского главенства в регионе и даже не вызывать растущего беспокойства Советского Союза. По крайней мере для части политических деятелей США регион представлял второстепенный и преимущественно утилитарный интерес. Кое-кто предпочитал не слишком раздражать Советский Союз и придавал гораздо большее значение возможному американо-советскому примирению. Другие, подчеркивая первостепенное значение Германии, пошли ради нее еще дальше, даже допуская действия, которые подтолкнули бы Восточную Европу в советские объятия. Свое крайнее проявление эта точка зрения нашла в начале 50-х гг. в посвященном перспективным проблемам секретном американском меморандуме. В нем говорилось об урегулировании отношений после третьей мировой войны. В меморандуме, допускавшем возникновение непредвиденных обстоятельств, возрожденной, воссоединенной и перевооруженной Германии придавалось первостепенное значение с точки зрения интересов США.
Если бы это соображение стало тогда известно, оно в значительной мере облегчило бы советское господство над Польшей и Чехословакией. Но в большинстве случаев американские руководители рассматривали Восточную Европу как регион периферийного геополитического интереса, имеющий значение лишь в связи с основной (причем оборонительной) борьбой против советского господства над Западной Европой.
В противоположность этому советская политика в Центральной Америке и Карибском бассейне была тактически более смелой, хотя в широком плане она оставалась также стратегически осторожной. Советский Союз не создавал коммунистического режима на Кубе, но, как только он возник, Москва не колеблясь поддержала его. События в бухте Кочинос стали водоразделом. Столь большая робость, характеризовавшая действия американского президента и его советников в районе непосредственной близости от континентальной части Соединенных Штатов, могла вызвать единственную, но крайне важную в стратегическом отношении мысль: если не провоцировать Соединенные Штаты на поспешное и чрезмерно активное противодействие, то Москва может с малым для себя риском постепенно расширять связи со все более коммунистической Кубой. Пределы этих расширявшихся связей обозначились гораздо яснее спустя полтора года – во время кубинского ракетного кризиса 1962 г. На сей раз отступить пришлось Москве, что воспринималось как триумф США. Однако ценой ему была гарантия того, что просоветский режим на Кубе не будет свергнут. Таким образом, Соединенные Штаты дали молчаливое согласие на существование советского опорного пункта в Западном полушарии при условии, что Москва не будет искать ему большого военного применения.
Поэтому в конечном итоге долговременным результатом кубинского ракетного кризиса явились тактическая победа Соединенных Штатов и стратегический успех Советского Союза. С Кубы убрали советские ракеты, но просоветский режим сохранился. Менее чем за десять лет советские МБР по своему военному значению более чем компенсировали ракеты средней дальности, которые Москва попыталась тайком ввезти на Кубу, в то время как Куба стала приобретением Советского Союза как регионального, так и международного значения. Кубинские вооруженные силы действовали в качестве советских марионеток в Африке, позднее Куба способствовала возникновению революционных беспорядков в Центральной Америке. Постепенно росла советская уверенность в том, что Куба надежно защищена от американской интервенции, и Москва начала все более открыто расширять свое военное присутствие на острове, одновременно определяя Кубу как «составную часть мировой системы социализма», если воспользоваться высказыванием Брежнева, сделанным в июне 1972 г. И все же Кремль продолжает воздерживаться от максимальных обязательств в деле обеспечения безопасности Кубы. Хотя Восточная Германия и Вьетнам, действуя, вероятно, с благословения и от имени Москвы, заключили в начале 80-х гг. военно-политические договоры с Кубой, никакого официального договора по вопросам безопасности между Москвой и Гаваной подписано не было.
Кремлевские руководители, по-видимому, будут и впредь осмотрительны в Центральной Америке, особенно в свете итогов американских президентских выборов 1984 г. В начале 1985 г. советские опасения, что Вашингтон усилит давление на Никарагуа, были очевидными. Во время первой администрации Рейгана военное вторжение США на Гренаду в 1983 г. наглядно продемонстрировало возродившееся стремление США применять силу в регионе. За это время Советский Союз расширил связи с Никарагуа: поставки военного снаряжения восточным блоком возросли (по стоимости) с 6 до 112 млн. долларов в год, а число кубинских военных советников достигло 3 тыс. Однако после выборов в 1984 г. Москва умышленно понизила идеологический статус никарагуанского режима, характеризуя его лишь как
