Но перейдя въ публицистическую обработку — въ особенности на материкѣ, въ частности въ Россіи — англійская государственная формула, какъ это бывало уже не съ однимъ англійскимъ частичнымъ обобщеніемъ, претерпѣла существенное преобразованіе. Она стала отвлеченной нормой, общимъ сужденіемъ: мы воюемъ за государственную самостоятельность всякой націи, за идеалъ этническаго государства, который долженъ благополучно разрѣшить наболѣвшія задачи. Такая формула казалась преисполненной чистаго духа народолюбія и права; ее вдобавокъ поддерживали отзвуки эпохи борьбы за національную самостоятельность и объединеніе Греціи, Италіи, Венгріи, Германіи; и, наконецъ, она казалась верхомъ соблазняющей мудрости, маня нейтральныя страны выгодными пріобрѣтеніями.
* * *
Лозунгъ государственнаго выдѣленія національностей съ самаго начала возможно было поддерживать лишь въ едва-ли подобающей для общей нормы односторонности. Правда, иной англійскій публицистъ — по крайней мѣрѣ въ началѣ войны — высказывалъ готовность даже на героическіе выводы, даже на отдачу Германіи нѣмецкихъ земель Австріи. Но все же этотъ героизмъ не доходилъ до примѣненія его, напр., и къ Италіи: Тріентъ съ Тріестомъ ей предлагали; но вѣдь и Мальта, и Сардинія, и Ницца, и Тессинъ населены итальянцами, а Савойя даже дала свое имя династіи. Само собой разумѣется, что увлеченіе формулой, примѣненной къ Трансильваніи и Буковинѣ, не дошло до распространенія ея на южную Бессарабію. Но распространять лозунгъ на Востокъ отъ Италіи и не распространять его на западъ или югъ или сѣверъ — не значитъ ли признаваться въ неподобающей для лозунга половинчатости. Послѣдовательность же оказалась бы не только непріемлемой, но и вызвала бы справедливыя нареканія и противодѣйствія, притомъ исходящія не изъ однихъ только интересовъ наличнаго обладанія, но еще и изъ серьезныхъ задачъ государственности. Не наводитъ ли это уже съ перваго подхода на мысль какъ о неосуществимости, такъ и о несовершенствѣ лозунга этнической государственности, — и даже о неполной искренности тѣхъ, кто его въ радужной обобщенности поддерживаетъ.
И замѣчательно, что и вербующая сила этого лозунга для государствъ, въ интересахъ которыхъ онъ, повидимому, былъ созданъ, оказалась до крайности ничтожной. Можно было питать обоснованную надежду на то, что южныя нейтральныя государства вступятъ въ борьбу на сторонѣ тройственнаго согласія, но самая исторія ихъ колебаній и проволочекъ ясно обнаруживаетъ, насколько этническая идея не оказалась для нихъ безраздѣльно увлекательной. Ибо не слѣдуетъ думать, что, вопреки осознаннымъ интересамъ, ихъ удерживало опасеніе быть раздавленными двойственнымъ союзомъ. Если они и могли колебаться относительно шансовъ войны, то уже давно все больше разсѣивалось сомнѣніе въ томъ, что ихъ то вмѣшательство рѣзко склонило бы вѣсы на сторону соглашенія. И тѣмъ не менѣе они не вмѣшивались, — не потому, что опасались быть раздавленными, и уже во всякомъ случаѣ не только поэтому, а отчасти и потому, что не уяснили себѣ до конца, на чьей сторонѣ ихъ ожидаетъ большая выгода. Здѣсь дѣйствовало не только уже отмѣченное соображеніе, что этнически близкое населеніе эти государства имѣютъ въ различныхъ странахъ; здѣсь дѣйствовало и то соображеніе, что вообще государственные интересы не связаны исключительно или главнымъ образомъ съ присоединеніемъ этнически родственнаго населенія. Конечно, не однимъ націоналистамъ и романтикамъ Италіи лестно пріобщить Тріентъ и Тріестъ; но интересы родины — въ глазахъ итальянца — требуютъ овладѣнія и Далмаціей и албанской Валлоной для обезпеченія за собой полнаго господства въ Адріатикѣ; требуютъ расширенія и укрѣпленія африканскихъ владѣній, требуютъ утвержденія на восточныхъ островахъ Средиземнаго моря. И для этого тоже имѣется своя — не національная, такъ имперіалистская — традиція; это вѣдь страны, нѣкогда колонизованныя Римомъ, это давнее достояніе латинской державы. Вообще традиціи, хотя и обосновываются уже свершившимся прошлымъ, отнюдь не представляютъ изъ себя гранитной незыблемости. Долго жившіе народы имѣютъ обыкновенно въ своей исторіи возможность выбора традиціи заднимъ числомъ; и уже отъ обстоятельствъ зависитъ, на чемъ остановиться и что возвести въ непоколебимый — хотя и безъ труда замѣстимый — завѣтъ.
И не одна Италія находится въ такомъ положеніи. Болгарія, можно думать, какъ одинъ человѣкъ жаждала возвращенія этнически родственной Македоніи; но едва-ли многимъ слабѣе настойчивость, хотя, повидимому, блѣднѣе страстность, съ которой она домогалась этнически чуждыхъ Кавалы и Адріанополя. Да и Сербія, стремясь къ родной Босніи, не отказывалась отъ Македоніи и стремится къ берегу моря «безъ различія національности», да и Румынія, мечтая о румынскихъ земляхъ Венгрш, прихватила незадолго этнически болгаро-турецкій край, выказывая себя заинтересованной въ вопросѣ о Дарданеллахъ; Греція же рвется къ господству надъ островами, Византіей, прибрежной Малой Азіей, и тоже выставляетъ традицію, ибо и ея предполагаемые предки были нѣкогда хозяевами этихъ странъ[4].
Можно, конечно, говорить о жадности этихъ малыхъ государства Но и жадность иной разъ есть только естественное проявленіе нормальнаго роста сильныхъ организмовъ, жизнеспособныхъ, культуроносныхъ, творчески цѣнныхъ для человѣчества; и не такъ просто съ перваго взгляда опредѣлить, что здѣсь соотвѣтствуетъ законной жаждѣ культуроноснаго роста, что — только прожорливости, не встрѣчающей серьезныхъ препятствій силы. Вѣдь не могла же въ самомъ дѣлѣ свободная Англія отказаться отъ аннексіи Кипра, нужнаго ей, какъ ей нуженъ Гибралтаръ, и Мальта, и Суэцъ для охраны своихъ великихъ путей, безъ которыхъ зашатается ея державная мощь, а съ нею вмѣстѣ и культурная тяга великаго народа. И какой русскій человѣкъ отречется отъ дѣла Петра, прорублившаго окно въ Европу занятіемъ этнически чуждыхъ провинцій?
А если бы, съ другой стороны, кому либо вздумалось разнести тріединую въ этническомъ отношеніи Швейцарію по тремъ этнически родственнымъ ея частямъ сосѣдямъ, то не трудно представить себѣ то геройское сопротивленіе, которое встрѣтило бы здѣсь примѣненіе этнической идеи, и не понятно-ли заранѣе то возмущеніе, которымъ отвѣтило бы на него міровое общественное мнѣніе. Да вѣдь и Франція никогда не собиралась, не собирается и теперь, аннектировать этнически родственную ей часть Бельгіи, хотя это и соотвѣтствовало бы торжеству идеи этнической государственности. И одно только предположеніе, что Германія намѣревалась присоединить фламандскія провинціи, какъ этнически родственныя, встрѣчало разумѣется, не сочувствіе, а негодованіе не однихъ только этническихъ идеалистовъ.
Требованія свободной жизни и самосохраненія государствъ, культурныя и экономическія потребности населенія, — тысяча запросовъ и правъ входящихъ въ его составъ лицъ, группъ, народовъ — не совпадаютъ съ географическими линіями этническаго разселенія; и подчинить этническимъ соображеніямъ всѣ остальныя — значитъ жертвоватъ правами и интересами, благосостояніемъ и культурой людей и народовъ, тѣхъ самыхъ этническихъ группъ, которыхъ будто хотятъ облагодѣтельствовать идеаломъ этническаго государства.
* * *
Но и помимо отмѣченныхъ сторонъ ближайшее разсмотрѣніе лозунга этнической государственности должно обнаружить, что въ общей своей формѣ онъ и вообще по самому существу неосуществимъ въ тѣхъ освободительныхъ цѣляхъ, которыя ему приписываются.
Въ самомъ дѣлѣ, онъ заключается въ томъ, чтобы въ одинъ организмъ собрать разсѣянные по разнымъ государствамъ члены одной этнической особи и эту особь освободить отъ подчиненія или отъ соучастія въ чужомъ по національному составу государствѣ. И вотъ хорошо ли это или не хорошо, но достаточно присмотрѣться къ составу странъ, о которыхъ идетъ рѣчь, чтобы убѣдиться въ томъ, что это невозможно.
Немного есть странъ, — внѣ странъ давнишней культурно-государственной объединенной жизни, — которыя были бы населены одною національностью. Націи на протяженіи вѣковъ въ особенности на востокѣ и юго-востокѣ Европы — вѣчно тасовались, вѣчно переплетались; а быстрота и легкость общенія и передвиженія только убыстряетъ и усугубляетъ этотъ процессъ и понынѣ. Люди передвигаются, населеніе переливается со все большею легкостью. И распредѣлить эти территоріи по этнографическому признаку представляется объективно невозможнымъ. Конечно, имѣются территоріи, сплошь засеяныя одною націей; но нерѣдко они вкраплены, или въ нихъ вкраплены территоріи съ инонаціональнымъ или многонаціональнымъ составомъ такъ, что онѣ оказываются въ полномъ смыслѣ слова черезполосными.
