Зависимость от долл.ой зоны дает финансам и финансовой политике Вашингтона преимущество, которое все чаще приводит к столкновению интересов США с интересами других стран. Обменные курсы — это показатель соотношения сил в скрытой войне за финансово-экономическое превосходство. Когда за первые четыре месяца 1995 года доллар обесценился по отношению к иене и марке аж на 20%, это ввергло в хаос мировую экономику и спровоцировало новый спад в Европе и Японии. Управляющие портфелями запаниковали и конвертировали свои инвестиции в марки и иены, вследствие чего падение не ограничилось долларом и все европейские валюты упали в цене по отношению к франку и марке. Внезапно зарубежные доходы немецких компаний стали намного ниже, чем они рассчитывали. Deimler, Airbus, Volkswagen и тысячи других фирм опубликовали цифры понесенных убытков и объявили, что в будущем они предпочтут инвестировать за рубежом. И вновь специализированные журналы, такие как «Бизнес уик», «Хандельсблатт» и «Экономист», стали писать о «бессилии центральных банков» перед лицом превратностей триллионного валютного рынка, дневной оборот которого почти вдвое превышает объединенные резервы всех центральных банков.
При беспристрастном рассмотрении стремительное падение обменных курсов выглядело неоправданным. Фактическая покупательная способность доллара соответствовала цене, скорее, 1,80, чем 1,36 марки, по которой он продавался. Более того, для краткосрочных займов на финансовом рынке процентная ставка доллара на один процент превышала ставки теперь высоко котировавшихся марки и иены. Экономисты всех мастей недоумевали. Марсель Штремме, валютный эксперт Германского института экономических исследований в Берлине, даже заявил, что обменному курсу доллара «нет никакого логического объяснения». Ведущий экономист МВФ Майкл Мусса заметил лишь, что «рынки безумствуют».
Нелогично? Иррационально? Инсайдеры этой валютной игры расценивают такую ситуацию совершенно по-другому. К примеру, Клаус-Петер Меритц, возглавлявший тогда торговлю валютой в Deutsche Bank, не долго думая увидел в падении доллара «сознательную политическую стратегию со стороны американцев», направленную на преодоление слабости экспорта путем удешевления собственной продукции на зарубежных рынках[155]. Другими словами, обменный курс доллара стал для США оружием в борьбе с Японией и Германией за долю на мировом рынке.
Звучит как теория заговора, но это вполне возможно. Огромное большинство глобальных игроков на денежном рынке — это американские учреждения со всемирной инфраструктурой. Они, очевидно, не пляшут под дудку своего правительства, но в высшей степени охотно следуют в фарватере Феда[156] и его президента Алана Гринспена. Помимо того, даже самые прожженные спекулянты не скрещивают мечи с этим крупнейшим в мире эмиссионным банком, потому что его долларовые резервы неограниченны. «Директору Феда достаточно позвонить тому или иному конгрессмену и сказать, что США не заинтересованы в стабилизации «зеленых», утверждает Меритц. Дилеры быстро сообразят что к чему и позаботятся об остальном. Косвенным образом данная стратегия поддерживается и двумя могущественнейшими людьми Америки. Так, во время всемирного кризиса доллара в апреле 1995 года президент Клинтон дал понять, что для того, чтобы остановить его падение, США, возможно, «не предпримут ровным счетом ничего»[157]. Незадолго до этого, на слушаниях в Конгрессе, Гринспен изложил перспективу снижения базисной ставки, которого так и не произошло[158]. В обоих случаях рынки получили явный сигнал, что центральный банк и правительство хотят, чтобы курс доллара упал. Профессор экономики Франкфуртского университета Вильгельм Ханкель тоже видит в падении доллара всего лишь «разумную валютную политику США». В мире слабых валют, пораженных инфляцией, доллару угрожает опасность переоценки, и вашингтонские стражи денег, своими высказываниями занижая курс доллара, «сплавляют проблему другим странам»[159]. Столь же очевидно отношение к данной проблеме экономических советников Гельмута Коля. Вопреки своей обычной осторожности в отношениях с Большим Братом по ту сторону Атлантики, канцлер лично выразил протест против обструкционистской валютной политики Вашингтона и открыто охарактеризовал ее как «совершенно неприемлемую» без особого, впрочем, успеха.
Экономическая статистика за 1995 год зафиксировала победу долларовых стратегов. Рост экономики Германии составил лишь половину ожидаемого показателя; ослабление доллара послужило поводом для массовых увольнений. Япония понесла более существенный урон. Ее чистая прибыль от торговли с Соединенными Штатами за какие-то двенадцать месяцев сократилась на три четверти, в стране началась дефляция, при этом число безработных удвоилось[160]. Гринспен и министр финансов Рубин отошли от жесткой линии только осенью 1995 года, когда они уже были уверены в достижении желаемого результата. В сентябре центральные банки трех стран снова начали поддерживать доллар согласованными покупками: обменный курс медленно двинулся вспять, и к лету 1996 года колебался у отметки в 1,48 марки.
Выходит, что валютные рынки отнюдь не безумны: они следуют мановениям дирижерской палочки Алана Гринспена. Растерянность же экспертов свидетельствует лишь о том, насколько их теории игнорируют тот факт, что даже в киберпространстве всемирных финансов действующими лицами являются те, кто или обладает властью, или обязан подчиняться таковой и сопутствующим ей интересам. Не все центральные банки одинаково бессильны перед Молохом рынка. Напротив, они подчиняются четкой иерархии в соответствии со своими размерами. На вершине — Федеральный резервный банк Нью-Йорка. За ним следуют Японский банк и Bundesbank, которые, в свою очередь, доминируют в зонах иены и немецкие марки.
Партизанская война в финансовых джунглях
До сих пор глобализация, во всяком случае, на финансовых рынках по большей части ограничивается американизацией остального мира. Для таких профессионалов в области торговли, как Меритц, в этом определенно есть резон: «Может быть, это та цена, которую нам приходится платить за американскую интервенцию для нас на Балканах». И все же ущерб, причиняемый этой зависимостью экономике, огромен и содержит в себе риск для самих Соединенных Штатов. Чем безжалостнее американский гигант насаждает свое превосходство, тем больше вероятность защитной реакции со стороны других. То, что может случиться, если правительство какой-либо страны чувствует себя обманутым, уже продемонстрировала Малайзия. Вот уже много лет руководимая премьер-министром Махатхиром Мухаммадом, она наряду с Сингапуром построила наиболее успешно развивающуюся экономику в Азии. Кроме того, Махатхир — любитель беспрестанных нападок на высокомерие, декаданс и империалистические планы Запада. В 1988 году он, похоже, собирался нанести удар по исконной вотчине своего противника — валютному рынку.
Началось все с того, что малайзийский центральный банк, Bank Negara, понес значительные потери. Политика высокой процентной ставки, проводившаяся администрацией Рейгана, на протяжении ряда лет, подстегивала обменный курс доллара. Затем американцы на секретной встрече в нью-йоркском отеле «Плаза» с представителями центральных банков Японии, Великобритании и Западной Германии согласились на совместную интервенцию, чтобы вновь понизить обменный курс. Последовало хаотическое падение чуть ли не на 30%. Взбешенный хозяин Negara, Тан Шри Дато Джафар ибн-Хус-сейн, когда-то работавший в аудиторской фирме Price Water-house, не преминул заметить, что накопленные Малайзией долл.ые резервы теперь стоят намного меньше и не по ее вине. Выступая в Нью-Дели, он с негодованием заявил, что соглашение, заключенное в «Плазе», «коренным образом изменило игровые ставки»[161].
Отныне он сам перестал уважать неписаный закон, согласно которому первоочередной задачей всякого центрального банка является обеспечение стабильности; на самом деле, заручившись поддержкой Махатхира, он обратил это правило в его противоположность, развязав финансовую партизанскую войну. Обладая всеми привилегиями центрального банка— неограниченным кредитом, оптимальным доступом к информации, властью наблюдательного органа, Negara успешно воспользовался ими для спекуляций против валют стран «большой семерки». Для Малайзии с ее огромными, почти неограниченными инвестициями это было не так уж сложно. Операция состояла в том, чтобы продавать валюту одновременно десяткам банков траншами по 100 миллионов и более, вызывая неожиданный для всех крах обменного курса. Когда тот опускался достаточно низко, компьютерные программы в торговых залах начинали автоматически фиксировать убытки дилеров, исполняя приказы стоп-лосс[162]. Прежде чем волна продаж спадала, Negara опять покупал и срывал солидный куш.
