Но цифры никуда не делись, хотя они уже не первой свежести. «Новая газета»42 опубликовала данные по почти 170 предвыборным проектам, профинансированным напрямую президентской администрацией. Только 24 проекта потянули на общую сумму 193 миллиона долларов. Официального опровержения не последовало. Поэтому ничто не мешает нам просто так, ради развлечения, попробовать умножить указанную сумму, скажем, на восемь. Получается миллиард 554 миллиона долларов. Неплохие деньги даже по меркам избирательной кампании в США, просто астрономические, фантастические для страны, где минимальная пенсия около 15 долларов (к тому же ее еще и не выплачивают в срок). И наконец, необходимо заметить, что эти деньги были отняты как раз у пенсионеров, не спросив у них даже разрешения. Теперь понятно, почему председатель ЦИКа Николай Рябов, обязанный проконтролировать, чтобы кандидаты не вышли за установленные законом пределы расходов, сразу после выборов был назначен послам Чехии.
Следовало бы добавить, что эти суммы соответствуют большой доле государственного бюджета России. Полтора миллиарда долларов – это около половины годового займа МВФ в 1996 году. Почему же эти колоссальные расходы нигде не зафиксированы? Как и кем составляется бюджет? Кто контролирует расходы? Почему зюгановские коммунисты, возглавляющие многочисленные парламентские комитеты и избравшие своего товарища председателем Думы, не забили в колокола? И как объяснить недоумевающему – как мне кажется – стороннему наблюдателю, что КПРФ голосовала за бюджет 1996 и 1997 годов вместе с жириновцами и черномырдинской партией «Наш дом – Россия», оставив выступившее против «Яблоко» Григория Явлинского в одиночестве? Неужели никому опять не придет в голову, что российские избиратели были три или четыре раза подряд обмануты запугиваниями о коммунистической угрозе? Неужели никто не подозревает, что западных меценатов обвели вокруг пальца теми же криками «Волки! Волки!»? И что, следовательно, мы все сделали ставку на воровской режим, неспособный ничего реформировать, умеющий только грабить и не имеющий ни малейшего намерения – и умения – построить демократическое правовое государство?
Кто объяснит все эти мелочи Фредерику Форсайту до того, как он напишет новый роман о России? И кто расскажет об этом Уильяму Клинтону, благополучно переизбранному на пост президента США в тот же день, когда Борис Ельцин был прооперирован на сердце?
Глава 12. Трубадуры – доморощенные и зарубежные
Через каких-нибудь три года американцы смогут ездить в Сочи и в Самару так же просто, как в Чикаго или Кливленд… Приехав сюда, в Москву, они получат возможность останавливаться в отелях с отличным обслуживанием, есть в «Макдональдсах», больше того – брать напрокат американские автомобили и звонить по телефону домой, не испытывая обычных затруднений… Если бы три года тому назад я представлял себе Москву такой, какая она сегодня, – эти сотовые телефоны, новые автомобили западных марок и десятки ресторанов и клубов с умеренными ценами… Если бы я предположил, что за три года большинство крупнейших предприятий США в Москве будут ежегодно удваивать объем торговли с Москвой и свои прибыли и что дела с Россией будут вести более 700 американских фирм, имеющих свои представительства по всей стране – от Петербурга до Хабаровска, меня бы в глаза вежливо назвали мечтателем, а за спиной – просто сумасшедшим«43. Эти пророческие и восторженные слова принадлежат бывшему американскому послу в Москве Томасу Пикерингу, а произнес он их накануне своего окончательного отъезда из России.
Перед нами одна из наиболее типичных хвалебных од, какие нам доводилось слышать в последние годы. А резюмировать их можно, пожалуй, так: Россия хороша (и будет оставаться таковой) в той мере, в какой она похожа (и будет похожа впредь) на Америку. Пусть американские бизнесмены, приезжая сюда за барышами, которые из года в год удваиваются, чувствуют себя здесь как дома. Или просто даже дома, без «как»… Дело тут не столько или не только в изяществе стиля, не в обязательной вежливости, вынуждающей бедного дипломата кривить душой в интересах своего государства или своей команды. Нет, здесь чувствуется энтузиазм или, выражаясь сдержаннее, удовлетворение человека, убедившегося, наконец, что все безделушки в столовой стоят на буфете на своих местах. «Энтузиазм души, – как сказал бы Иосиф Бродский, – пребывающей в „летаргическом сне», ибо только в таком состоянии можно думать, будто Америка, страна, никогда не знавшая ничьего господства, может служить образцом для другой страны, феодалы которой не один век целовали туфлю ханов, а цари неизменно были автократами». Хотя, – замечу сразу, – я вовсе не уверен, что в конце XX века «проходимость» демократии, скажем, у жителей Арканзаса или Миннесоты выше, чем у населения Башкирии или Алтая.
«Человека, – сказал еще Бродский, – должно утешать хотя бы понимание, жертвой чего он является, когда ему приходится иметь дело с такой страной, как Россия»44.
Рассуждения Бродского подходят и к социологии, и к экономике, и к политике. Только вряд ли Пике-ринги разных широт могут достичь такой глубины мысли. От них ускользают – скажем прямо, непростые – замечания автора «Первого философического письма» Петра Чаадаева, писавшего: «Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей – годы». В конце этого письма он задается вопросом, «не нелепость ли господствующее у нас предположение, будто этот прогресс народов Европы… мы можем себе сразу усвоить, да еще не дав себе ясного отчета в том, как он совершился»45.
Пожалуй, поразительно, что представления о быстром, легком прогрессе стали главной отличительной чертой русской радикал-либеральной интеллигенции спустя полтора века после инвективы Петра Чаадаева. Они что, не читали «письма»? Да нет же, читали! Все читали, но не хотели задуматься, поразмыслить над ним из-за свойственной им обломовской лени и высоко-думных, «гениальных» идей, в атмосфере которых они варились. Где-то там, далеко, было нечто, именовавшееся «цивилизацией». И ее хотели добиться любой ценой, пусть даже ценой жизни последнего русского человека, пока вообще еще есть жизнь на Земле. Скорее, скорее, нельзя терять времени! Двойная, тройная ошибка. Потому что «спешить» было нельзя. Большевики уже попробовали добиться рождения ребенка за три месяца, и дело кончилось плохо. И если сидели интеллигенты в своих, как писал Бродский, «кухнях с облупившимися стенами, со стаканом в руке и иронической гримасой на лице»46, то еще и потому, что большевики потерпели поражение, а не победили. Много раньше это пробовал сделать и Петр Первый, И тоже потерпел поражение.
Но еще большей ошибкой, и Бродский разглядел ее еще до падения советского коммунизма, – было то, что если чужую «цивилизацию» скопировать с абсолютной точностью совершенно невозможно, то уж совсем ни к чему подражать ей в момент, когда она сама начала «задумываться» над своими проблемами и своей ограниченностью. Неужели вся проблема состояла в том, чтобы лучше приодеться? Или есть гамбургеры из «Макдональдса»? Не думаю, что именно этого хотели «шестидесятники», которые мечтали об «оттепели» и по-своему достойно сражались за нее. В действительности они знали, что Запад задумывается над своими проблемами и своей ограниченностью, но представляли себе это смутно. Да, они путешествовали, но смотрели на все разворачивавшиеся перед ними чудеса с открытым ртом и с сердцем, сжимающимся от обиды, что им такое недоступно; ведь они пребывали в глубокой уверенности, что их, заслуживающих все это, несправедливо обошли. Они не могли смотреть на реальность критически, так как для того, чтобы критиковать, надо быть свободным, а как можно быть свободным, если история обрекла тебя на изоляцию?
Здесь любопытнее всего не столько их простительная наивность (и их непростительное высокомерие), сколько тот факт, что нынешние представители «цивилизации», бывшей миражем для русских, говорили главным образом о ресторанах, словно основные ценности Запада, который они имеют честь представлять, это какие-то подливки, спагетти и суфле с сыром. Не только Пикеринг ставит «Макдональдсы» на одно из первых мест в списке показателей благополучия. Взять хотя бы такой заголовок в американской газете:
«Несмотря на угрозы, похоже, что демократия стала выше Ельцина. Да, в стране есть рестораны»47. Читателя наводят на мысль, будто величие демократии придают рестораны. Такая настойчивость не может не породить некоторых сомнений. А что, если это действительно так? Подобных перлов столько, что хоть на нитку их нанизывай. Появляется искушение собрать их на вечную память, чтобы они не исчезли в великой и все поглощающей пучине забвения.
