Могучая и навязчивая пропаганда не минует бесследно. Как пишет Наоми Кляйн в журнале Nation: «В 2007 году опрос Харриса показал следующее: 71 % американцев считали, что сжигание ископаемого топлива приведет к изменению климата. К 2009 году эта цифра уменьшилась уже до 51 %. В июне 2011 года число американцев, согласных с этим заявлением, снизилось до 44 % — уже значительно меньше половины населения. По словам Скотта Китера, директора по изучению общественного мнения в исследовательском центре Пью, такие изменения предстают „одними из самых крупных за столь краткий период в современной истории опросов общественного мнения“».
Значительное большинство американцев считали изменение климата серьезной бедой; ныне число этих людей уменьшилось. Опросы, проводимые исследовательским центром Пью, особо интересны: это международные опросы, доказывающие, что озабоченность климатической проблемой в остальном мире намного сильней, чем в США. Соединенные Штаты не то чтобы всецело равнодушны к этому вопросу, однако уже недалеко и до полного безразличия. Жители США озабочены значительно меньше, чем жители стран, сравнимых с Америкой по уровню развития. Падение интереса к проблемам окружающей среды, описанное Наоми Кляйн, как раз и отмечено в опросах исследовательского центра Пью. Я полагаю, не следует сомневаться в том, что перемены в общественном мнении порождены беззастенчивой пропагандой.
Несколько лет назад, после победы страховых компаний в вопросе реформы здравоохранения, так называемой Obama Care, в газете New York Times появилась статья о том, как руководство Американского института нефти и других бизнес-групп рассматривало победу страховых компаний в качестве идеального примера тому, как можно уменьшить озабоченность населения страны по поводу глобального потепления. Для иллюстрации сложившегося мышления достаточно сказать: для участников каждой президентской кампании в США из числа членов Республиканской партии одно только упоминание словосочетания «глобальное потепление» равняется политическому самоубийству.
Некоторые из кандидатов занимают просто удивительную позицию по вопросу изменения климата. Возьмем, к примеру, Рона Пола, пользующегося уважением многих прогрессивно мыслящих американцев. В своем интервью на телеканале Fox он сказал следующее: «Полагаю, наихудший обман, с которым мы сталкиваемся уже на протяжении многих-многих лет, если не столетий, — это обман насчет глобального потепления». Пол не потрудился представить какие-либо доказательства — просто с легкостью отверг единодушное суждение множества ученых: дескать, я так считаю — и точка. С подобным подходом к делу и впрямь недалеко до края пропасти.
Всего печальнее, что сегодня предпринимаются попытки провести такие взгляды в жизнь. Хорошей иллюстрацией того, как меняется мышление американской элиты в последние годы, являются попытки республиканцев в конгрессе отменить немногие сохранившиеся законы по защите окружающей среды, принятые президентом Никсоном. Никсон выглядел бы сегодня радикалом, а Дуайт Эйзенхауэр числился бы, наверное, радикальнее радикального.
Кембридж, Массачусетс
(5 мая 2012 года).
Пятьдесят лет тому назад вы впервые написали об универсальной грамматике, теории, в основе которой находится предположение о том, что мозг каждого человека обладает врожденной способностью, позволяющей каждому ребенку выучить язык. Каковы самые последние достижения в этой области?
Уж очень сложный, специальный, можно сказать, вопрос. Идет очень интересная работа по совершенствованию основных принципов универсальной грамматики. Понятие универсальной грамматики сплошь и рядом искажают и в средствах массовой информации, и в ходе публичных лекций. Универсальная грамматика — нечто иное: это не набор универсальных наблюдений о языке. Ныне сделаны некоторые интересные обобщения, касающиеся языка, с ними стоит познакомиться; но универсальная грамматика занимается изучением генетической основы языка — врожденной основы языковых навыков. На сегодня нет никаких сомнений: нечто подобное существует. В противном случае ребенок никогда бы не смог непроизвольно овладеть языком, опираясь лишь на совокупность явлений в окружающей действительности. Об этом спору нет. Иной вопрос: какова же генетическая основа языковых навыков?
Кое в чем, пожалуй, можно быть полностью уверенными. Похоже что не существует какой-либо разницы в генетических основах языковых навыков у людей. У всех людей эти способности, вероятно, одинаковы. Существуют, конечно, индивидуальные отличия, как и во всем, но очевидных групповых отличий нет, за исключением, возможно, маргинальных. Это означает, что если, к примеру, младенец из туземного племени в Папуа — Новой Гвинее, представители которого не встречались с чужеземцами на протяжении последних тридцати тысяч лет, вдруг очутится в городе Боулдер, штат Колорадо, то, когда ему придет время заговорить, он будет разговаривать, как любой другой ребенок из Колорадо. Так происходит потому, что все дети имеют одинаковые языковые способности. То же самое произойдет и в обратном случае. Ничего подобного у других живых организмов не существует. Как это объяснить?
Если мысленно вернуться на пятьдесят лет назад, можно увидеть: теории, предлагавшиеся, когда эта тема впервые стала широко обсуждаться, были довольно сложными. Только для того, чтобы обосновать все описательные характеристики, существующие в каждом языке, следовало предположить: универсальная грамматика позволяет существовать крайне сложным механизмам, зависящим от каждого отдельного языка, — поскольку языки весьма отличны друг от друга.
На протяжении последних пятидесяти или шестидесяти лет одним из самых важных достижений в этой области, как я полагаю, стала постепенная тенденция, актуальная и поныне, к сокращению числа таких предположений и к их уточнению. Это способствует тому, что каждый язык в отдельности легче объяснить и понять с помощью меньшего количества более точных предположений.
Та часть человеческого мозга, что отвечает за язык, на котором мы разговариваем, развилась сравнительно недавно, в процессе эволюции, около ста тысяч лет тому назад. Случилось нечто важное, что предположительно и стало источником всех творческих изменений во многих областях деятельности человека: появились изобразительные искусства, поэзия, музыка, началось производство орудий труда и охоты, возникли сложные общественные устройства. Иногда палеоантропологи говорят о «великом скачке вперед». Широкое признание в научной среде получила теория, гласящая: это изменение в ходе человеческой эволюции связано с появлением языка, что очень правдоподобно. Никаких свидетельств того, что ранее человек или какие-либо другие живые организмы располагали языком общения, не имеется. Случившееся было, вероятно, совсем простым, ибо «великий скачок» произошел в течение очень короткого с точки зрения эволюции времени.
Целью совершенствования универсальной грамматики является попытка показать, что за всем этим стоит нечто совсем простое, способное пролить свет на многие вещи. Правдоподобная теория должна истолковать существование столь великого множества разнообразных языков — и одновременно с этим предстать достаточно простой для того, чтобы объяснить, как человеческий язык появился в течение столь короткого времени. Может быть, это произошло благодаря некой мутации в коре головного мозга или чему-то подобному. В деле приближения к этой цели, а также в понимании причин такого разнообразия языков мы достигли серьезных успехов, показав: мнимые языковые различия довольно поверхностны. Они основаны всего лишь на незначительных изменениях в нескольких структурных принципах, открытых и описанных.
Биологические открытия не противоречат лингвистическим. В конце семидесятых годов французский генетик Франсуа Жакоб пришел к выводу: различия между живыми существами, скажем между слоном и мухой, скорее всего, можно свести к микроскопическим изменениям в генетической системе этих организмов. За свои ранние работы по этой теме Жакоб получил Нобелевскую премию, которую разделил с рядом других ученых.
Похоже, нечто подобное может оказаться истиной и для языков. Сегодня ведется работа с неимоверно большим количеством языков, которые в корне отличаются друг от друга, — и все больше и больше вышеизложенное становится похоже на правду. Предстоит проделать еще немалую работу, но уже сегодня большая часть этих исследований показывает: мы на правильном пути, что было трудно себе представить еще тридцать или сорок лет тому назад.
В биологии совсем недавно господствовала теория о том, что все организмы могут изменяться почти безгранично и что каждый необходимо изучать в отдельности. Сегодня теория претерпела коренные изменения. Столь коренные, что ученые-биологи с мировым именем выдвинули гипотезу, суть которой состоит в следующем. Существует в принципе лишь одно многоклеточное животное — «универсальный геном», а геномы всех многоклеточных животных, развивавшихся после Кембрийского взрыва, который случился полмиллиарда лет тому назад, являются просто модификациями того единственного образца. Гипотеза пока еще не доказана, однако ее считают весьма серьезной теорией.
