Позднесталинская система руководства и управления таким образом развивалась под воздействием двух противоречащих друг другу тенденций. Одна из них предполагала создание специализированных и регулярных бюрократических структур, нацеленных на повышение отдачи советской экономики. Другая была связана с развитием диктатуры, исходила из приоритетности личной преданности функционера вождю и имела преимущественно репрессивный неформальный характер. Эта тенденция подрывала систему регламентированной бюрократии. Попытки Сталина совместить эти две тенденции характеризуются в данной книге как «неопатримониальные»[12].
Традиционная концепция патримониального государства основывалась на представлении о том, что патриархальная власть — власть хозяина над своим хозяйством — может быть применена и в сфере управления большой политической общностью. Такого рода системы характеризовались такими формами бюрократического администрирования, которые в основных параметрах отличали их от «рационально-легальных» бюрократий. Вместо четко определенных сфер ответственности в патримониальных административных аппаратах наблюдались постоянная смена задач и властных полномочий, произвольно даруемых правителем. При отсутствии четкого разделения сфер ответственности не существовало бюрократического отделения частного от публичного. Отправление властных полномочий таким образом было дискреционным, рассматривалось как «частное» дело лидера[13]. Как мы увидим, стремление Сталина облекать официальные заседания в форму личных встреч и тасовать подчиненных вполне вписывается в данную концепцию. Методы контроля Сталина над процессом принятия решений можно охарактеризовать как интервенции без правил. Подчиненные диктатора никогда не знали, какой вопрос и в какой момент может вызвать его интерес и непредсказуемую реакцию. Это позволяло Сталину держать аппарат и свое окружение в напряжении, заменять отсутствие детального реального контроля (невозможного в принципе) перманентной угрозой такого контроля. Хотя не ограниченная правилами патримониальная власть Сталина совмещалась с достаточно рациональными и предсказуемыми формами принятия решений на других уровнях управленческой иерархии, патримониальная и более современная бюрократическая составляющие системы постоянно входили в противоречие друг с другом.
Огромная власть диктатора, его преклонный возраст и пошатнувшееся здоровье были потенциально смертельно опасным сочетанием. Ряд действий Сталина к концу жизни заставил строить предположения, что у него, возможно, появились проблемы с психикой. Широко известны, например, публичные и маловразумительные нападки Сталина на своих самых старых товарищей, Молотова и Микояна, в октябре 1952 года. Впрочем, несмотря на значительную долю иррациональности, у этих поступков была определенная логика. На закате дней Сталин явно опасался своих старших соратников, особенно Молотова, в качестве естественных преемников, способных при определенных условиях перехватить реальную власть у стареющего вождя. Их открытая дискредитация на пленуме ЦК и разбавление высшего руководства более молодыми функционерами были способом решения этой проблемы.
Избавившись от угроз более ранних периодов, Советский Союз после войны приобрел статус сверхдержавы. Впрочем, мир, который страна и ее руководство так отчаянно пытались обрести во время Великой Отечественной войны, оказался холодным и пугающим. Это был мир, постоянно балансировавший на грани острых международных конфликтов и массового государственного насилия внутри страны. Постоянные политические кампании, призванные укреплять бдительность, единомыслие и лояльность, в конечном счете преследовали цель укрепления страны в качестве сверхдержавы и сохранения во главе этой сверхдержавы диктатора, несмотря на его физическое дряхление. Для Сталина приверженность этим двум принципам была краеугольным камнем его политики.
Эта книга — отнюдь не первая работа о сталинской диктатуре послевоенного периода. Уже несколько десятилетий назад появились ценные и информативные исследования, вынужденно основанные преимущественно на материалах советской прессы. По ряду вопросов в этих работах были сделаны важные и удивительно правильные наблюдения, подтверждаемые сегодня архивными источниками[14]. По мере открытия архивов советского периода начали выходить работы о высших эшелонах власти и сталинской внутренней политике, основанные на документах, а также публикации документов[15]. Значительно углубились наши представления о послевоенной международной ситуации, «холодной войне» и сталинской внешней политике[16].
Продолжая эти исследования, наша книга вместе с тем оспаривает ряд положений, распространенных в литературе. Прежде всего, мы не обнаружили свидетельств в пользу разного рода версий о заговорах соратников против Сталина, о фактическом устранении его от власти в последний период жизни[17]. Нам не удалось обнаружить также следы деятельности устойчивых «фракций» соратников Сталина, связанных «умеренными», «либеральными» программами или признаки самостоятельных действий членов Политбюро по принципиальным вопросам[18]. Там, где они не были обусловлены текущими «вермишельными» служебными делами, политические «позиции» членов высшего советского руководства неизменно формировались как реакция на указания или намеки вождя.
Это, конечно, не означает, что Сталин решал все, а его соратники не имели собственных (иногда даже отличавшихся от сталинских) представлений о неотложных решениях в отдельных сферах. Заметная технократическая тенденция, коренившаяся в желании повысить экономическую и военную мощь страны, нашла отражение в попытках рационализации управления и делегировании полномочий, прежде всего правительственному аппарату. Именно в таком контексте постепенно восстанавливалась практика «коллективного руководства», полностью реализованная только после смерти Сталина. К концу жизни Сталина, как показано в 5-й главе, члены высшего руководства под давлением объективных потребностей социально-экономического развития все больше осознавали необходимость реформ в отдельных сферах и порочность консервативной политики Сталина, направленной на предотвращение любых перемен. Однако пока Сталин был у власти, они избегали проявлять инициативу.
В общем хотя некоторые исследователи, такие, например, как Т. Ригби, предполагали, что после войны «все институты постепенно растворились в кислоте деспотизма» и что «были предприняты лишь минимальные усилия для того, чтобы обратить вспять атрофию официальных органов власти и на партийном и на государственном уровне»[19], это было далеко не так. Рутинные и официальные заседания различных структур во многом характеризовали этот период даже в высших эшелонах политической системы. В противоположность исследованиям, в которых излагается тезис об общей радикализации политики в послевоенный период, в нашей книге предполагается, что в отношении управленческой практики и даже обсуждения ряда важных политических проблем это было время относительного равновесия и институциональной консолидации[20].
Наша книга основана на изучении архивных документов. В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) наши основные усилия были сосредоточены на исследовании материалов Политбюро, прежде всего протоколов его заседаний. В отличие распространенной до сих пор практики использования подписных протоколов — машинописных текстов, являвшихся конечным результатом подготовки и принятия решений (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3), мы опирались в основном на подлинные протоколы (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163). Они гораздо лучше отражают динамику принятия решений, так как во многих случаях содержат проекты постановлений, отметки о голосовании, поправки вносимые Сталиным или другими членами Политбюро. В РГАСПИ мы также изучали различные материалы и переписку в личных фондах Сталина и его соратников — Молотова, Микояна, Жданова, Маленкова, Кагановича. В Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ) мы широко пользовались фондами Совета министров — постановлениями и материалами к ним (ГА РФ. Ф. Р-5446). В Российском государственном архиве экономики (РГАЭ) мы получили информацию об экономическом развитии СССР в послевоенные годы и о работе ключевых экономических ведомств страны. Протоколы заседаний Президиума ЦК КПСС, созданного в октябре 1952 года, изучались в Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ). Ценным источником для исследования деятельности руководящих структур правительства были протоколы заседаний Бюро, Президиума, Бюро Президиума Совета министров СССР, хранившиеся в Архиве Правительства Российской Федерации. Некоторые материалы о структуре высших органов власти и организации делопроизводства были изучены в Архиве Президента Российской Федерации (АП РФ).
