Квиринг же о своей договоренности с Зиновьевым и Каменевым молчал до тех пор, пока это было возможно. После «питерских событий» весны 1925 г., когда Зиновьев сделал попытку противопоставить центральному органу ЦК РКП(б) журналу «Большевик» собственный теоретический орган, украинские коммунисты собрались на совещание, чтобы «выразить свое отношение к происшедшим событиям». И только там, «и то не подробно», Квиринг изложил «информацию об упомянутом совещании у т. Зиновьева». На состоявшемся в апреле 1925 г. пленуме ЦК КП(б)У говорилось, что эта история вызвала недоверие к Квирингу; было созвано заседание Политбюро, на котором поставили вопрос о «необходимости ухода тов. Квиринга с поста генерального секретаря», с чем тот «вполне согласился»{429}.
В своих «Памятных записках» Л.М. Каганович так описывал дальнейшие события: «Осложнение и обострение борьбы с троцкистско-оппозиционными течениями в связи с новыми проявлениями антиленинской оппозиционности со стороны Зиновьева и Каменева и так называемой ленинградской оппозиции, обострение явлений националистических уклонов и местнических группировок… потребовали улучшения и укрепления руководства самого ЦК КП(б) Украины, которое на новом этапе обнаружило известные слабости»{430}.
Украинификация по Кагановичу
В МОСКВЕ СОСТОЯЛОСЬ совещание, в котором участвовали представители украинского Политбюро. Кандидатом на пост нового генерального секретаря ЦК КП(б)У был выдвинут секретарь ЦК РКП(б) В.М. Молотов, а после его отказа – 32-летний Каганович. «Я заявил, что согласен поехать на Украину, тем более что я вырос как большевик и работал в подполье на Украине, но не уверен, справлюсь ли с такой большой работой. Мои сомнения не нашли поддержки. В частности, товарищ Сталин доказывал их несостоятельность, а представители ЦК Украины обещали мне всяческую поддержку»{431}, – вспоминал позже Каганович. Таким образом, смена руководства украинской парторганизации была напрямую связана с борьбой против оппозиции в центре.
В Харьков Каганович приехал в апреле 1925 г., к пленуму ЦК и ЦКК КП(б)У, на котором он и был избран генеральным секретарем украинской компартии. К этому времени во внешнеполитической стратегии сталинского руководства произошли существенные изменения. Провал «германского октября» заставил по-новому взглянуть на послереволюционную реальность. Правда, еще несколько лет большевики, видимо, ожидали возобновления национально-классовой борьбы на своих западных рубежах, в связи с чем активно проводили диверсионную военно-подрывную работу в Польше. Как раз в 1925 г., 25 февраля, Политбюро ЦК РКП(б) в секретном постановлении приняло решение ликвидировать «активную разведку», то есть руководство диверсионными отрядами в Польше и соответствующую организацию связи и снабжения. Вся боевая и повстанческая работа передавалась в «полное подчинение коммунистических партий данной страны» и должна была вестись исключительно в интересах «революционной работы данной страны»{432}.
Большевистское руководство хотя и рассчитывало определенное время на скорую мировую революцию, однако одновременно уделяло немало усилий сплочению недавно созданного Союза ССР и всячески противодействовало любым тенденциям, которые могли привести к дезинтеграции нового государственного образования. А таким дезинтегрирующим фактором относительно Украинской ССР могли стать украинские земли, оказавшиеся в составе других государств – Польши, Чехословакии и Румынии. При этом Польше уделили особое внимание, поскольку именно в ее состав входил пресловутый «украинский Пьемонт» – Галиция, где украинское движение было развито значительно сильнее, нежели в Буковине или Подкарпатской Руси.
Советское руководство опасалось возможных шагов польских властей по «собиранию» украинских земель. Если учесть внешнеполитические убеждения Ю. Пилсудского, это была не выдуманная угроза. Именно с именем Пилсудского и его соратников связано такое специфическое направление восточной политики польского государства межвоенного периода, как «прометеизм». Напомним, что целью такой политики было разделить Советскую Россию по национальным «швам», свести ее границы к тем, какие были у России в XVI веке, а также расширить сферы политического и экономического влияния Польши на востоке путем создания федерации в составе Финляндии, балтийских государств, Белоруссии, Украины, крымского и казаческого государств, союза государств Кавказа{433}.
Особое внимание советского руководства к Польше на протяжении всех 1920-х гг. объясняется, в частности, тем, что начиная с 1919 г. западные соседи предпринимали попытки координировать свою политику в отношении Москвы. Так, в первой половине 1920-х гг. (1919-1926) состоялось около 60 различных «балтийских конференций» с участием Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии и Польши. Правда, Большой балтийский блок создать не удалось (в значительной степени из-за захвата поляками в октябре 1920 г. Вильно, ранее переданного большевиками Литве), однако эта идея постоянно беспокоила советских руководителей{434}.
К тому же еще в январе 1921 г. Польша заключила договор с Румынией о взаимных гарантиях на случай советской агрессии, а в апреле и июне 1921 г. были заключены пакты Румынии с Чехословакией и Югославией, что привело к окончательному оформлению Малой антанты. К тому же в феврале 1921 г. был заключен франко-польский, а в январе 1924 г. – франко-чехословацкий союзы, в результате чего эта сеть соглашений на рубежах СССР была укреплена поддержкой сильной военной европейской державы{435}. Как считают О.Н. Кен и А.И. Рупасов, «логика международных комбинаций придала Малой Антанте побочную антисоветскую функцию»{436}.
На заседании Политбюро ЦК РКП(б) 3 апреля 1925 г. говорилось, что «факт создания блока из Прибалтийских стран, Польши и Румынии таит в себе непосредственную угрозу безопасности СССР». Эта настороженность сохранялась и в последующие годы. Так, 19 апреля 1928 г. на заседании Политбюро также отмечалось, что военная опасность угрожает Советскому Союзу главным образом со стороны Польши{437}. В 1925 г. действиям по «разложению этого блока» уделялось большое внимание, и прекращение диверсионно-разведывательной работы в Польше должно было сыграть тут свою роль. Можно думать, что большевистское руководство предпочло перейти от подобных открытых действий к методу убеждения и продемонстрировать украинцам в Польше (а также в Чехословакии и Румынии) все преимущества социалистического общественного устройства. В феврале 1925 г. Политбюро принимает упомянутое выше решение о прекращении «активной разведки», а уже в апреле Л.М. Каганович оказывается в Харькове, где, с одной стороны, приступает к искоренению оппозиции, с другой -интенсифицирует процесс украинизации в республике.
Уже в июле 1925 г. на пленуме ЦК КП(б)У обсуждались вопросы «продолжающейся фракционной оппозиционной работы старых и вновь возрождаемых групп оппозиционеров и усиления более глубокой, идейно-принципиальной и организационной борьбы с ними; вопросы улучшения руководства парторганизациями со стороны ЦК»{438}. Это было особенно важно на фоне грядущих перевыборов партийных органов и подготовки к IX съезду КП(б)У, который должен был состояться в декабре 1925 г.
Для Кагановича было важно расширить ряды последовательных сторонников Сталина. Украинский ЦК организовал «выезд членов Политбюро ЦК КП(б)У на места». Сам Лазарь Моисеевич посетил те регионы, которые требовали постоянного контроля: Киев, Донбасс и Екатеринослав. Поездки предпринимались с целью «улучшения и укрепления общегосударственной и общепартийной дисциплины в направлении выполнения общепартийных и общегосударственных решений ЦК партии и Советского правительства»{439}. Каганович с гордостью подчеркивал, что все окружные и крупные районные конференции, состоявшиеся в конце 1925 г., «одобрили работу ЦК КП(б)У и особенно политику и деятельность ЦК РКП(б)». IX съезд КП(б)У также полностью одобрил «политическую и организационную линию ЦК РКП(б)» и «решительно осудил оппозиционные атаки на проводника ленинской линии – ЦК нашей партии»{440}. Сделано это было в основном при помощи жесткого административного нажима – оппозиционеры жаловались на «давление», «зажим» и «травлю» со стороны ЦК{441}.
За недовольными зорко следили органы госбезопасности. Так, 8 января 1926 г. председатель ГПУ Украины В.А. Балицкий сообщал «всем членам Политбюро ЦК КП(б)У» и лично Кагановичу о настроениях в одесской парторганизации. Начальник одесского окружного отдела ГПУ доносил Балицкому о том, что «после XV-й партконференции [по-видимому, описка в документе, должно быть – XIV. – Е. Б] в отдельных ячейках Свердловского района принимаются оппозиционные резолюции, имеются случаи значительного числа голосовавших против и воздержавшихся. На некоторых собраниях ячеек Свердловского района также создавалось впечатление, что оппозиционерами руководит какая-то группа»{442}. Распространялись листовки «группы членов ВКП и ЛКСМ, стоящих на платформе т. Троцкого». Листовки имели целью «отмести от оппозиции те обвинения, которые предъявлены… ЦК и не находятся в прямой связи с сущностью вопросов разногласия. Сюда относятся: нарушение партдисциплины в системе проведения взглядов оппозиции, отход от ленинизма и меньшевистский уклон»{443}.
