Ознакомительная версия.
Этот вопрос подвергся конкретному обсуждению 16 октября утром. Обычно мы работали до 5–6 часов утра. С точки зрения военного времени это было удобно, потому что к вечеру собирались все сведения от командующих фронтов и штаба. На работу мы приходили часов в 10 утра. Сталин приходил немного позже, около 12.
16 октября, утром, вдруг будит меня охрана (семья — кроме двух старших сыновей — была на даче, от которой немецкие мотоциклисты были замечены в 25–30 км) и сообщает, что Сталин просит зайти к нему в кабинет. Тогда в его кабинете собирались и члены ГКО и Политбюро. В восемь меня разбудили, ав 9 часов утра нужно было быть у Сталина. Все вызванные Сталиным уже собрались: Молотов, Маленков, Вознесенский, Щербаков, Каганович. Сталин был не очень взволнован, коротко изложил обстановку. Сказал, что до подхода наших войск немцы могут раньше подбросить свои резервы и прорвать фронт под Москвой. Он предложил срочно, сегодня же эвакуировать правительство и важнейшие учреждения, выдающихся политических и государственных деятелей, которые были в Москве, а также подготовить город на случай вторжения немцев. Необходимо назначить надежных людей, которые могли бы подложить взрывчатку под важнейшее оборудование машиностроительных заводов и других предприятий, чтобы его не мог использовать противник в случае занятия Москвы для производства боеприпасов. Кроме того, он предложил командующему Московским военным округом генералу Артемьеву подготовить план обороны города, имея в виду удержать если не весь город, то хотя бы часть его до подхода основных резервов. Когда подойдут войска из Сибири, будет организован прорыв, и немцев вышибут из Москвы.
Сталин сказал, что правительство и иностранные посольства надо эвакуировать в Куйбышев, а наркоматы — в другие города. Он предложил Молотову и мне вызвать немедленно всех наркомов, объяснить им, что немедленно, в течение суток, необходимо организовать эвакуацию всех наркоматов.
Мы согласились с предложением Сталина. Обстановка требовала немедленно принять меры. Только, видимо, надо было это делать раньше и спокойнее, но мы не могли всего предвидеть. Тут же я вышел в комнату Поскребышева и позвонил управляющему делами Совнаркома СССР, чтобы тот вызвал всех наркомов. По нашим расчетам, через 15 минут они должны были уже быть.
Сталин предложил всем членам Политбюро и ГКО выехать сегодня же. «Я выеду завтра утром», — сказал он. Я не утерпел и по своей вспыльчивости спросил: «Почему, если ты можешь ехать завтра, мы должны ехать сегодня? Мы тоже можем поехать завтра. А, например, Щербаков (секретарь МК партии) и Берия (НКВД) вообще должны организовать подпольное сопротивление и только после этого покинуть город». И добавил твердо: «Я остаюсь и завтра поеду вместе с тобой». Другие молчали. Вообще постановка этого вопроса была так неожиданна, что не вызвала никаких других мнений.
Сталин не возражал против такого частичного изменения плана и перешел к решению конкретных задач подготовки города на случай прорыва немцев, уточнения, какие заводы следует заминировать (автомобильный, по производству боеприпасов и др.).
//__ * * * __//
В тот же день, 16 октября 1941 г., было принято постановление ГКО, предусматривающее начать немедленную эвакуацию из столицы, а в случае появления в городе фашистских танков взорвать важнейшие объекты, за исключением метрополитена, водопровода и канализации.
Была образована комиссия по спецмероприятиям в составе: Серов (заместитель Берии в НКВД), Попов (председатель Мосгорисполкома), Черноусов (председатель Президиума Верховного Совета РСФСР). В районах города были образованы тройки, отвечающие за проведение спецмероприятий.
Первоначально предусматривалось вывести из строя путем взрыва или механической порчи 1119 предприятий, из них 412 оборонного значения, но уже 20 октября этот список был сокращен до 335 предприятий.
Мы с Молотовым встретились с наркомами, объяснили положение. Наркомы были буквально ошарашены самим фактом эвакуации, которая должна осуществляться за один день. Тевосян, нарком черной металлургии, сгоряча заявил, что эвакуироваться не будет. Он, видимо, не допускал даже мысли, что мы можем потерять Москву, и был убежден, что эвакуироваться не надо. Ему казалось неправильным, что все правительство уезжает. Я остановил его, сказав, что ему не все видно и не ему этот вопрос решать. «Лучше бы подумал, как хорошо организовать выезд из Москвы своего наркомата», — заявил я.
Быстро составили четкий план действий, где старались все предусмотреть.
Генштаб и Наркомат обороны по предложению Сталина эвакуировались в Арзамас. Продумали вопрос о том, чтобы быстро на местах всех разместить и начать работать. Кагановичу поручили обеспечить подвижным составом эвакуацию. Кроме того, было решено, чтобы успокоить население, выдать на заводах 2-недельный заработок.
Запомнился такой разговор с Кагановичем. Когда мы вместе с ним спускались в лифте, он сказал мне такую фразу, которая меня просто огорошила: «Слушай, когда будете ночью уезжать, то, пожалуйста, скажите мне, чтобы я не застрял здесь». Я ответил: «О чем ты говоришь? Я же сказал, что ночью я не уеду, мы поедем со Сталиным завтра, а ты уедешь со своим наркоматом».
Через несколько часов я зашел к Сталину в кабинет. На столе лежала рельефная карта западной части Москвы, до Бородинского моста через Москву-реку, где были обозначены первый и второй оборонительные рубежи и возможные немецкие позиции во время городских боев. Там был отмечен и водный рубеж, на котором должны быть укрепления. На подходе к Москве, на окружной железной дороге, также должны быть воздвигнуты укрепления. Генерал Котенков указкой показывал Сталину и разъяснял, как будут отходить войска, как будет организована круговая оборона Москвы, сколько времени можно будет продержаться.
Мы все время проверяли ход выполнения решения об эвакуации. Каганович составил план отъезда наркоматов. Он звонил чуть ли не каждый час и докладывал, как идет эвакуация.
Все было очень быстро организовано и шло нормально.
Было решено, что следующим утром фабрично-заводская молодежь и техникумы пешим ходом эвакуируются из Москвы на Восток. Был составлен план их движения.
Кроме того, было поручено Щербакову выделить из партийных работников Москвы тех людей, которые должны в случае занятия Москвы немцами вечером перейти на нелегальное положение, установив адреса, связи, — одним словом, уйти в подполье, что и было сделано.
Управление охраны передало мне, что моя семья поедет в поезде ЦИК, где ехали Калинин, Димитров (Коминтерн) и товарищи из ЦК. Там будут оставлены места для всех членов моей семьи. Поезд отправлялся в 7 часов вечера 17 октября. Около пяти часов я позвонил жене (она с детьми была уже в нашей кремлевской квартире) и сказал, чтобы она собрала ребят, через час будет машина и они поездом поедут в Куйбышев. Она была огорчена очень: «Как, куда, зачем? Какие вещи можно взять с собой?» Я ответил, что сейчас не время рассуждать, надо немедленно собираться, что нужно взять носильные вещи для детей и для себя, притом поменьше. Она все сделала. У меня и мысль в голову не пришла, чтобы их проводить. Каждая минута была дорога для работы. Потом жена рассказывала, как они ехали в этом поезде, видели Калинина, Димитрова и других.
Хрулев часто мне звонил, а услышав от кого-то, что будто бы я уезжаю, зашел ко мне. Я успокоил его, сказав, что, пока Сталин здесь, я не уеду. Он попросил разрешения тоже остаться с нами. Я подумал и решил, что он правильно говорит, потому что в случае каких-либо экстренных обращений с фронта он очень пригодится. Я сказал: «Оставайтесь, Сталину я скажу, можете сами к нему не обращаться».
Потом мы — члены Политбюро — снова собрались, чтобы узнать, как идет эвакуация. Выполнялось все так, как было намечено, а главное- с фронтов не было тревожных вестей: разведка ни о каких передвижениях немецких войск под Москвой не доносила. И, конечно, в этот день мы не уехали. И вообще эта мысль об отъезде узкой группы руководителей отпала. Все остальные — Андреев, Каганович, Калинин, Вознесенский — отбыли в Куйбышев.
Положение на фронтах в целом стало стабилизироваться, под Москвой тоже. Новые наши войсковые соединения из Сибири приближались к Москве, что уменьшало опасность возможного прорыва немцев.
//__ * * * __//
Когда наркоматы были эвакуированы из Москвы в восточные районы страны, Совнарком переехал в Куйбышев. На Вознесенского было возложено руководство Совнаркомом в Куйбышеве. В один из приездов Вознесенского в Москву Сталин дал ему документ — по нему Вознесенский получал право решать любые вопросы касательно деятельности наркоматов и наркомов, которые обязаны были выполнять его указания. Фактически Вознесенский выполнял функции Председателя Совнаркома в эвакуации. Он остался очень доволен этим, однако был не в состоянии подчинить себе все наркоматы, поскольку те разместились в разных городах, а связь их с Куйбышевом была плохая, и телеграфная, и железнодорожная, и воздушная. С другой стороны, эти города имели хорошую связь с Москвой. Поэтому каждый из членов ГКО давал прямые указания наркомам и рассматривал просьбы, минуя Куйбышев. Вообще отношения в тот период у Вознесенского со Сталиным были нормальные.
Ознакомительная версия.
