Знаменуя победу западничества, такие выдающиеся люди России, как Витте, сознательно поставили задачу сделать Россию западным государством — экономически, идейно, политически. Шанс реализации этого курса стал еще большим в 1906 году, когда Столыпин легитимизировал частную собственность на землю, начал процесс раздела общины, выделение хуторян — русских «фермеров». Выходу народа на орбиту буржуазного индивидуализма (основы западного образа жизни) служила передача крестьянам земли в частную собственность. Возможно, будущее России зависело от создания массового слоя землевладельцев как стабильной основы государства, сдерживающей экстремальные политические тенденции. Самоуправление и суверенность личности стали целями, к которым с большими трудностями, преодолевая традиции, объективные обстоятельства и косность, двинулась Россия.
До 1914 года у западнически настроенных сил существовала надежда, что либеральные, прозападные тенденции постепенно трансформируют социальную структуру России, изменят внутренний ценностный климат и преобразуют политические установления. Россия 1917 года была далека от России 1861 года, она уже сумела пройти, может быть, большую дорогу, чем большинство догоняющих Запад наций. У нее наладилось довольно эффективное финансовое хозяйство, никто не мог отрицать ее промышленного прогресса. Всеобщее образование планировалось ввести в 1922 году. Эволюция правительства в демократическом направлении шла медленно, но трудно было оспаривать и ощутимость этого движения: земля, дума, пресса, суд присяжных.
Ставший лидером прозападной политической фракции Милюков немало ездил по Англии, Франции и Америке с лекционными турне, вырабатывая в ходе знакомства с Западом свои взгляды, формируя свое видение России как ученика, а в дальнейшем партнера западного мира. Возможно, впервые мы видим теоретика и политика, ставящего в качестве модели Соединенные Штаты Америки. Частично благодаря ему теоретические взгляды будущего президента США Вудро Вильсона стали известными в России несколько даже раньше, чем широкому кругу в США. Коллеги Милюкова, такие как М. Ковалевский, П. Виноградов, В. Марков, являлись экспертами по западному праву и парламентаризму, признанными в лучших американских и британских университетах. В частности, Марков настаивал на избрании в качестве эталона английской политической жизни, которая учит, «как жить, бороться и достигать цели».
Е. Марков, возможно, красноречивее прочих выразил призыв иметь мужество для признания собственного несовершенства: «Давайте признаем честно и ясно существующий мир… Давайте будем мужчинами, просвещенными гражданами России, а не приверженцами партии или газеты. Давайте станем взрослыми, исполненными опыта и силы, а не детьми, впадающими в возбуждение по поводу какой-нибудь маленькой книжки».
Прозападной ориентации, помимо милюковских конституционных демократов, придерживалась и вторая крупнейшая буржуазная партия — «октябристы» (от октябрьского манифеста 1905 г. о создании Думы), возглавляемая Гучковым. Если среди монархистов было немало приверженцев Германии, то кадеты и октябристы составили основу достаточно популярной в русском обществе прозападной коалиции, которая не оставляла сомнений, на чьей стороне будет Россия в надвигающейся битве Германии с Западом.
Человеком, который отбросил все сомнения относительно единого пути России и Запада, стал родоначальник русского марксизма Г. Плеханов. Уже в 1884 году он пришел к убеждению, что России никак не избежать капиталистического развития, а следовательно, она в одной лодке с Западом. Думать иначе — просто наивно. С огромным талантом Плеханов доказывал восприимчивой русской публике, что рассуждения об особом пути России — романтические бредни. Эти идеи упали на благоприятную почву. Действительно, окружающее говорило об огромных переменах. Материальный рост России в 90-х годах был несомненен, время убежденности в «особом» — народническом пути уплывало, уступая дорогу железной поступи капитализма. Против реальности, умно и проницательно объясняемой, было трудно возразить. Возникло особое течение русских западников — тех, кто считал, что хватит сравнивать Россию с Западом: всемирно-исторический процесс пошел так, что в единстве колеи развития уже нет сомнений. Россия становится частью мирового рынка, она стремительно входит в мир индустрии и торговли, требующих от русского населения несомненных западных качеств. Все решается само собой. И вопрос только в сроках, когда Россия вольется в западный капитализм. Не войти в него она уже не может, даже если бы того захотела — таков объективный закон истории.
Наиболее талантливым учеником Плеханова стал Ленин.
Атмосфера начала ХХ века, с одной стороны, говорила об идейной победе прозападного курса в России. Искусство «серебряного века» отличалось своей мировой обращенностью. Меценаты покупали французских импрессионистов не как диковинные фантазии декадентского Запада, а как родственное движение мысли и чувства европейских соседей. У русских (возможно, впервые) возникает психология органического роста с Западом. И как было не предаться иллюзии, если весь Париж рукоплескал русским балетным сезонам, Фаберже творил для всей Европы, русские футуристы были уверены, что они возглавляют не национальный, а мировой процесс. В журнале «Мир искусства» не было ничего провинциального, это был журнал мировой эстетики.
С другой стороны, в начале двадцатого века стало очевидно, что своеобразие России, ее цивилизации сказалось более всего в ее культуре. Нетрудно прийти к обобщению, что «серебряный век» русской культуры был высшей точкой раскрытия своеобразия восточнославянской цивилизации. Интенсивность культурной жизни была чрезвычайной. Как писал А. Блок в 1910 году, «в промежутке от смерти Вл. Соловьева до сего дня мы пережили то, что другим удается пережить в сто лет». Вл. Соловьев писал в 1907 году: «Никогда, быть может, мы не прислушивались с такой жадностью к отголоскам эллинского миропостижения и мировосприятия». В статье «О веселом умении и умном веселии» Вл. Соловьев характеризует происходящее в русской культуре канунного периода как русский ренессанс. Поляк Ф.Ф. Зелинский в предисловии к изданию своих лекций «Древний мир и мы» (1905 г.) прямо пишет о занимающейся заре славянского Возрождения, следующего, по его мнению, за итальянским Ренессансом и германским Возрождением XVIII века. Энтузиасты этого славяно-русского Возрождения создали «Союз Третьего Возрождения». (Несмотря на начинающийся потоп, философ А. Топорков успел издать в 1915 году трактат под названием «Идея Славянского Возрождения»). На фоне великой литературы, растущего образования, мирового признания русской науки и таких явлений, как дягилевские сезоны в Париже, в русский Ренессанс можно было поверить.
Среди талантов «серебряного века» немного было тех, кем владели прозрения относительно роковых особенностей России. Но они были. Так Андрей Белый видел смысл современной истории в конфронтации Европы и Азии, в которой Россия занимает промежуточное место. Вместе с поэтом Брюсовым он пессимистически склонялся к мысли, что Азия все же одержит победу.
В то время, когда российская индустрия делает феноменальный бросок вперед (1892–1914 гг.), славянофильство уходит из поместий бар и купеческих особняков в скромные городские квартиры и унылые деревянные дома народников. Славянофильство, верное собственным традициям, менталитету, цивилизационным основам преобладающе крестьянской страны, делает последнее мощное усилие с созданием в начале ХХ века партии социал-революционеров. Одной из главных целей этой крупнейшей по массовости русской партии (трагически впоследствии сведенной на нет) было сохранение русских особенностей и стойкий критицизм в отношении чужеродного, иностранного: французское — жестокое, искусственное, абстрактное, отчужденное; испанское — фанатичная гордыня, предрассудки, холодный аристократизм; германское — излишнее рационалистическое, плоское, лишенное возвышенного; американское — шокирующий материализм, примитивный рационализм, подчиненность легальной системе. То был катехизис самого позднего славянофильства.
Поздние славянофилы и почвенники (в лице, Победоносцева, Данилевского, Фадеева, Игнатьева) и их своеобразные наследники — эсеры, выразили свое неприятие Запада с двух противоположных полюсов: государственно-охранительного и антигосударственно-революционного. Обе эти фракции, не видевшие для России выгоды в союзе с Западом, разделяли общие, критические в отношении Запада идеи: парламентские республики означают лишь диктатуру политических коалиций, индивидуализм губит нравы, раздел земли лишает общество и отдельных людей моральной основы, партийная система ведет к коррупции, западная демократия — раздолье для беспринципного политиканства.
