Зависимость от геополитических факторов тоже играет важную роль. Позиция Южной Кореи на переднем рубеже «холодной войны» обеспечила ей на некоторое время поддержку США в процессе развития. Положение Мозамбика привело к гражданской войне, разжигаемой Южной Африкой с целью не допустить успешной реализации попыток Фрелимо построить в стране социализм. Попав в результате войны в долги, Мозамбик стал легкой добычей МВФ в процессе проведения неолиберальной реструктуризации[146]. Поддержка США контрреволюционных правительств в Центральной Америке, Чили и других регионах часто приводила к аналогичным результатам. Даже определенная географическая позиция, например близость Мексики к США и ее зависимость от давления со стороны США, играла важную роль. Тот факт, что США больше не нуждается в защите от коммунистической угрозы, означает, что больше не нужно беспокоиться о том, что неолиберальные реформы могут вызвать взрыв безработицы или социальных беспокойств в той или иной стране. США не удалось, к огромному недовольству лояльных тайцев, поддерживавших США во Вьетнамской войне, вывести Таиланд из кризиса. Действительно, США и финансовые организации действовали как хищные капиталисты.
Во всей этой непростой истории неравномерной неолиберализации остается одна общая тенденция — рост социального неравенства и незащищенности наиболее уязвимых слоев населения — будь то Индонезия, Мексика или Британия — перед политикой бюджетной экономии, что приводит к росту маргинальной части населения. Эта тенденция кое-где смягчалась проводимой социальной политикой, но влияние неолиберализации на противоположную часть социального спектра было довольно значительным. Такой невероятной концентрации богатства и власти в верхних эшелонах капиталистического общества не происходило с 1920-х годов. Поражает приток благосостояния в основные мировые финансовые центры. Еще поразительнее то, что к этому всему относятся как к незначительному и даже негативному побочному продукту процесса неолиберализации. Сама идея о том, что это может быть основной целью неолиберализации, даже не рассматривается. Гениальность неолиберальной теории заключается в том, что под прикрытием таких прекрасных слов, как «свобода», «выбор», «права», удается скрыть печальную реальность восстановления или реконструкции классовой власти в отдельных странах и по всему миру, но прежде всего в основных финансовых центрах глобальной капиталистической системы.
ГЛАВА 5. НЕОЛИБЕРАЛИЗМ «С КИТАЙСКИМ ЛИЦОМ»
В декабре 1978 года в условиях политической нестабильности, вызванной, во-первых, смертью Мао Цзэдуна в 1976 году, а во-вторых, продолжающейся несколько лет стагнацией в экономике, китайское руководство во главе с Дэн Сяопином объявило о начале реализации программы экономических реформ. Вероятно, мы никогда не узнаем наверняка, был ли Дэн с самого начала секретным «проводником капитализма» (как утверждал Мао Цзэдун в годы культурной революции), или реформы просто стали шагом, необходимым для обеспечения экономической безопасности Китая и повышения его престижа в условиях стремительного развития капитализма в остальных странах Восточной и Юго-Восточной Азии. Реформы совпали — и очень сложно тут увидеть нечто иное кроме как случайность всемирно-исторического масштаба — с поворотом к неолиберализму в Соединенных Штатах и Великобритании. В результате в Китае сложилась особая разновидность рыночной экономики, которая объединяет в себе неолиберальные элементы и авторитарный централизованный контроль. В других странах, например в Чили, Южной Корее, Тайване, Сингапуре, к этому времени уже установилась некая комбинация авторитаризма и капиталистического рынка.
Не отказавшись от эгалитаризма как долгосрочной цели развития Китая, Дэн Сяопин утверждал, что частная и местная инициатива должна получить свободу выражения, чтобы повысить общую эффективность и стимулировать экономический рост. Возникновение Определенного неравенства признавалось логичным и вполне приемлемым результатом. Под лозунгом xiaokang— концепция идеального общества, гарантирующего благополучие всех его граждан — Дэн Сяопин сконцентрировал усилия на «четырех направлениях модернизации»: в сельском хозяйстве, промышленности, образовании и науке, обороне. Реформы должны были обеспечить возникновение рыночных сил внутри китайской экономики. Нужно было стимулировать конкуренцию между государственными предприятиями, чтобы добиться инноваций и роста. Начали использоваться принципы рыночного ценообразования, но это, вероятно, было гораздо менее важным, чем быстрая передача политической и экономической власти регионам. Этот последний ход оказался особенно дальновидным. Пекину удалось избежать конфронтации с традиционными региональными центрами влияния, и теперь инициатива на местах могла способствовать установлению нового социального порядка. Неудачи в ходе инноваций можно было просто не брать в расчет. Для поддержания этого процесса Китай открыл доступ на внутренние рынки для иностранных инвестиций и торговли, хотя и под строгим контролем государства, прекратив, таким образом, изоляцию Китая от внешнего мира. Вначале эксперименты ограничивались провинцией Гуандонг, которая находится недалеко от Гонконга и достаточно удалена от Пекина. Одной из целей открытия рынков для иностранного капитала было обеспечение притока технологий (отсюда и особое внимание созданию совместных предприятий между китайскими и иностранными предприятиями). Другой целью было накопление достаточного количество валютных резервов для поддержания внутреннего экономического роста[147].
Эти реформы не имели бы того значения, которое мы теперь им приписываем, и последовавшая неожиданная эволюция китайской экономики не развивалась бы так удачно и не достигла бы таких результатов, если бы параллельно не происходили значительные и, казалось бы, не имеющие отношения к Китаю процессы в развитом капиталистическом мире, связанные с механизмом функционирования мирового рынка. Начиная с 1980-х неолиберальная политика набирала силу в международной торговле, и в результате весь мир оказался открытым трансформирующему влиянию рыночных и финансовых процессов.
В результате этого процесса появилась возможность вхождения Китая в мировой рынок, что невозможно было бы в рамках Бреттон-Вудской системы! Победоносное появление Китая в качестве глобальной экономической силы после 1980-го было отчасти непредвиденным последствием поворота к неолиберализму в развитых капиталистических странах.
Все это нисколько не уменьшает важности того пути внутренних реформ, по которому двигался Китай. Китайцам предстояло осознать (и в некоторой степени это все еще происходит), помимо прочего, что рынок мало что может сделать для трансформации экономики без одновременного сдвига в классовых отношениях, частной собственности и всех прочих институциональных системах, которые обычно являются основой для процветания капиталистической экономики. Эволюционное движение по этому пути было импульсивным и нередко сопровождалось трениями и кризисами, в которых важную роль играло влияние и даже угрозы извне. Еще долго не прекратятся дебаты о том, связано ли это с осознанным, хотя и адаптивным планированием («нащупывать камни, переходя реку», как говорил Дэн) или основывалось на выработанной за спиной политиков жесткой логике, лежащей в основе рыночных реформ Дэн Сяопина[148].
Можно с большой точностью утверждать, что Китай, отказавшись от «шоковой терапии» немедленной приватизации, которую навязали России и Центральной Европе МВФ, Всемирный банк и «Вашингтонский консенсус» в 1990-е годы, смог избежать экономической катастрофы. Двигаясь собственным особым путем к «социализму с китайским лицом», или, как считают некоторые, «приватизации с китайским лицом», Китаю удалось создать управляемую государством рыночную экономику, которая обеспечивала невероятный рост (в среднем на 10% в год) и повышение уровня жизни значительной части населения на протяжении более 20 лет[149]. Реформы также привели к ухудшению окружающей среды, социальному неравенству и к чему-то напоминающему восстановление власти капиталистического класса.
Непросто разобраться в деталях этой трансформации, не имея хотя бы приблизительного описания событий. Политические соображения оценить сложно, так как они скрыты за борьбой внутри Коммунистической партии, стремящейся сохранить единоличную власть. Основные решения, ратифицированные на партийных съездах, обеспечивали условия для реализации реформ. Маловероятно, чтобы партия так легко поддержала активное восстановление влияния в своей среде капиталистического класса. Практически наверняка экономические реформы были поддержаны, чтобы обеспечить возможность накопления богатства и технологического развития, чтобы лучше управлять внутренним расколом, лучше защищаться от внешней агрессии, распространять собственное влияние за пределы страны, в область непосредственных геополитических интересов в быстро развивающейся Восточной и Юго-Восточной Азии. Экономическое развитие воспринималось как средство для достижения этих целей, а не самостоятельная цель. Более того, реальный путь развития кажется вполне соответствующим задаче предотвращения образования какого бы то ни было значительного капиталистического класса внутри Китая. Опора на прямые зарубежные инвестиции (стратегия экономического развития, принципиально отличающаяся от стратегии Японии или Южной Кореи) позволяла сохранять ситуацию, когда власть капиталистического класса, владеющего частью экономики, оставалась за границей (табл. 5.1), что несколько облегчало, во всяком случае для Китая, возможность государственного контроля[150]. Барьеры для иностранных портфельных инвестиций эффективно ограничивали влияние международного финансового капитала на Китай. Нежелание допустить существование любых форм финансового посредничества кроме государственных банков — например, фондовый рынок, рынок капитала — лишает капитал его основного оружия борьбы против государственной власти. Давно предпринимаемые попытки оставить структуры государственной собственности без изменений, предоставив при этом менеджерам некоторую свободу действий, тоже являются преградой на пути формирования капиталистического класса.
