VI
Неудивительно, что в 1890-е годы в Великобритании появляются две книги – М. Шваба и Ю. Уильямса (последняя с красноречивым названием: «Сделано в Германии»), в которых показан бурный экономический рост Германии и относительный упадок Британии. Книги подводили читателя к выводу: мирным, экономическим путем Британии не выиграть борьбу с Германией, которая из Grossmacht стремительно превращалась в Weltmacht. Для победы требовалась предельная концентрация всех сил или, как напишет в опубликованном 2 сентября 1914 г. в «Times» стихотворении Киплинг,«железная жертвенность тела, воли и души». Только так можно было компенсировать постепенно нарастающее отставание в экономике. Ну и, конечно, русской кровью – как и в войне с Наполеоном, а позднее – с Гитлером.
Для британцев самым непереносимым, страшным в росте германской мощи было то, что немцы наращивали свою морскую мощь. «Первенство Германии на море не может быть совместимо с существованием Британской империи» – это слова одного из руководителей английского Foreign Office. Показательно признание Ллойд-Джорджа: «Строительство германского флота в значительной степени вызвало мировую войну». С ним согласен немецкий адмирал Шеер: из-за строительства германского флота «Англия почувствовала себя в опасности и увидела в нас соперника, которого следует уничтожить любой ценой».
Действительно, гонка морских вооружений (с 1889 и особенно с 1904-1907 гг., с «дредноутной революции») привела к тому, что германский военный флот стал самой серьезной угрозой Британии со времен Трафальгара. Поэтому, писал накануне Первой мировой войны блестящий русский военно-стратегический и геополитический мыслитель А. Е. Едрихин-Вандам, главная цель английской стратегии «состоит в том, чтобы уничтожить торговый и военный флот Германии, отнять у последней ее, хотя и бедные сами по себе, но являющиеся своего рода передовыми постами, колонии и нанести ей на суше такой удар, после которого, ослабленная духовно и материально, она не могла бы возобновить своих морских предприятий в течение долгого времени в размерах сколько-нибудь значительных и никогда в нынешних.
…главная цель Англии состоит в том, чтобы отбить наступление Германии на Океанскую Империю на Атлантическом океане, как было отбито (руками Японии – А.Ф.) наступление России на Тихом».
Германский вопрос стал вопросом сохранения британской гегемонии – наряду с русским вопросом. И, как совершенно верно заметил А. Е. Вандам, решить этот вопрос путем схватки флотов двух стран на Северном море было невозможно. Требовалась «общеевропейская война». Но как организовать такую войну? Где запалить бикфордов шнур? И Вандам – еще до ее начала – отвечает: на Балканах сложилась взрывоопасная ситуация, и Великобритания, «пользуясь огромным влиянием на Балканах и в известных сферах Австрии… будет стремиться к тому, чтобы сделать из этих событий завязку общеевропейской войны, которая, еще больше, чем в начале прошлого столетия опустошив и обессилив континент, явилась бы выгодной для одной Англии». Впрочем, как выяснилось впоследствии, британцы сработали на другого, заокеанского англосакса, который тоже был заинтересован в общеевропейской войне, чтобы сокрушить империи, включая Британскую.
Общеевропейская война, успешная для британцев, возможна, писал далее Вандам, лишь «при непременном участии России и при том условии, если последняя возложит на себя, по меньшей мере, три четверти всей тяжести войны на суше». Иными словами, решающую роль в англо-германской борьбе должна была сыграть Россия, причем на стороне Англии, а не Германии. Почему?
Начать с того, что кроме британско-германских, существовали русско-германские противоречия, прежде всего экономические; Россия была нужна Германии как источник сырья и рынок сбыта; наконец, как пространство. Но дело не только в них.
Если Великобритания опасалась Германии, то Германию все больше охватывал страх перед Россией. 7 июля 1914 г. канцлер Бетман-Гольвег писал: «Будущее за Россией, она растет и растет и надвигается на нас как кошмар». Немецкая правительственная комиссия, посетившая Россию во время столыпинских реформ, пришла к выводу: после их окончания, через десяток лет война с Россией будет непосильна, а еще через десяток лет по промышленному и демографическому потенциалу Россия обойдет крупнейшие европейские державы вместе взятые.
Я полагаю, что это завышенная и слишком оптимистичная оценка как сама по себе, так и по абстрагированию экономики и демографии от социальной и политической структур. Последние в России начала ХХ в. имели не так много шансов (а с учетом международной ситуации совсем мало) эволюционно выдержать тот «экономический прогресс», усиление которого предсказывали в Европе. Хрупкая социальная структура с трудом выдерживала экономический «прогресс» с его диспропорциями. Однако в любом случае в Германии нарастал страх перед Россией. Там в начале 1910-х гг. понимали: если воевать с Россией, то сейчас, ибо с каждым годом Россия становится сильнее, и через 5-10 лет с этим колоссом не поспоришь. (Подчеркиваю, это вовсе не означало неизбежности немецкого нападения на Россию.)
Те, кто считает, что Россию и Германию в 1914 г. стравили, правы. Однако не надо забывать, что между странами, где правили «Вилли» и «Ники», существовали экономические и (опосредованно) политические противоречия – иначе стравить не получилось бы. Другое дело, что эти противоречия не были фатальными, они были намного менее острыми, чем англо-германские и франко-германские, но их можно было использовать, особенно с учетом вовлеченности России и главного союзника Германии – Австро-Венгрии в балканские дела. Уверен: даже если бы Россия и Германия оказались в союзе, рано или поздно между ними развернулась бы борьба, как это произошло в 1941 г. после почти двух лет «дружбы». Континентальной и транс(гипер)континентальной, каковой была Россия, державам договориться практически невозможно, мечта Хаусхофера о «континентальном блоке» – увы – едва ли осуществима. По крайней мере, до сегодняшнего дня. И все же, повторю вместе с британским историком А. Дж. П. Тэйлором: противоречия между Великобританией и Германией были намного более острыми, чем русско-немецкие. Россия не была гегемоном капсистемы, на трон которого претендовала Германия, а Великобритания была. Россия не была претендентом на роль гегемона капсистемы, а Германия была. При таком раскладе с какой стати России поддерживать гадившую ей весь XIX век «англичанку» – своего главного врага? Стать простая, называется – «экономика».
Некоторые экономические противоречия с Германией, возникшие в 1890-е годы, заставили Россию пойти на политическое и экономическое сближение с Францией, чей финансовый капитал пошел в Россию. (Другой вопрос, кто заставил Францию пойти на сближение с Россией – об этом ниже.) В результате к 1914 г. Россия оказалась экономически, а следовательно и внешнеполитически пристегнута и к Франции, тесно связанной с Великобританией, и к этой последней, т. е. с «экономико-политическим концерном Антантой» (А. Богданов), возникла жесткая экономическая зависимость от противников Германии. Об активности и силе позиций российской верхушке британской агентуры влияния я уже не говорю.
К 1914 г. иностранному капиталу (главным образом, французскому, бельгийскому и британскому) принадлежало почти 100 % нефтяной промышленности, 90 % добычи полезных ископаемых, 50 % химической промышленности, 40 % металлургической и около 30 % текстильной. В начале ХХ в. Россия имела самую крупную внешнюю задолженность.
Все это сводило на нет бьеркский германско-русский оборонительный союз 1905 г., а тесная связь Германии с Австро-Венгрией практически не оставляла ему никаких шансов. По логике своего положения в капсистеме Россия оказывалась в лагере противников Германии, именно ей они отводили главную «военно-смертельную» роль, намного превышавшую ее мобилизационные возможности (результат – февраль 1917 г., бездарный Керенский и «юный октябрь впереди»). Причем явные, открытые противники Германии были тайными противниками России и стремились к ее уничтожению в ходе войны в не меньшей степени, чем Второго рейха.
О том, что в союзе с Францией и особенно Великобританией, Россия совершает грубую, фатальную ошибку, царя предупреждали. Так, в феврале 1914 г. в «Записке» П. Н. Дурново предупреждал Николая II, во-первых, о том, что России ни в коем случае нельзя ввязываться в европейскую войну; во-вторых, что она выбрала не тех союзников. П. Н. Дурново подчеркивал, что нельзя сближаться с Великобританией – страной, являющейся главным противником России на мировой арене; что у нас нет столь острых противоречий с Германией, которые гнали бы Россию на войну с ней. По сути П. Н. Дурново выступал с позиций необходимости создания континентального блока против англосаксов. Это, по его мнению, позволило бы избежать войны и участия в ней России.
