Ознакомительная версия.
Сколько нам нужно высшего образования?
Пару месяцев назад Россия была взбудоражена сообщениями об очередном «успехе» наших образовательных реформ: несмотря на то, что на развитие среднего образования в 2013 году из бюджетов всех уровней было выделено 1,17 трлн. руб., или в 4 раза больше, чем десять лет назад, показатели ЕГЭ достигли очередного «исторического минимума». Русский язык пришлось считать сданным при показателе выше 24 баллов, математику — если тест был написан на 20 баллов или выше. И, казалось бы, стоило ждать следующего акта драмы — резкого снижения проходного балла при поступлении столь успешных выпускников в российские вузы.
Однако этого не произошло. Вступительная кампания закончилась, и можно повести первые итоги. Например, в Высшей школе экономики на один из самых престижных факультетов — Мировой экономики и мировой политики — проходной балл составил 368 баллов из 400. B самый солидный юридический вуз страны — Московскую государственную юридическую академию — для зачисления на бюджетные места по специальности «юриспрудеция» требовалось 329 баллов, на экономическом факультете МГУ по специальности «экономика» — 323. Показатели сократились по сравнению с прошлым годом всего на 6-14 пунктов. При этом ни один из ведущих гуманитарных вузов не жаловался на недостаток поступающих, несмотря на пресловутую «демографическую яму».
Что это значит? Ha мой взгляд, сопоставление результатов выпускных и вступительных экзаменов чрезвычайно показательно. Оно означает, что российская система высшего образования окончательно стала «двухуровневой» и распалась на действительно достойные организации, удерживающие высокие конкурсы в любых условиях, и на «вузы», готовые поглотить любое количество выпускников любого качества. B 2014 году в вузы принято около 490 тыс. новых студентов только на бюджетные места, и почти 245 тыс. на коммерческие — при общем количестве выпускников школ в 765 тыс. человек. Сегодня из возрастной группы граждан 18–24 лет в вузах учатся 69 % — против 41 % во Франции, 36 % в Соединенных Штатах и менее 17 % в Бразилии. При этом численность вузов в России сегодня почти вдвое больше, чем в начале 1990-х годов, и в условиях сокращения числа абитуриентов значительная их часть превратилась в организации по выдаче — за государственный счет и за счет обучаемых — формальных сертификатов и «высшем» образовании, о которых выпускники забывают сразу после окончания вуза.
Никто не посмеет утверждать, что в снижении качества образования вчерашних школьников есть хоть что-то положительное. Однако любой тренд, имеющий длительный и устойчивый характер, необходимо не только абстрактно «принимать во внимание», но и учитывать в конкретной практике управления. И то, что произошло этим летом в аудиториях для ЕГЭ, четко показывает: значительная часть россиян не заслуживает высшего образования — ни государственного, ни коммерческого. Именно сейчас пришла пора массового сокращения числа вузов — с нынешних почти 1000 до 600–650 штук и отзыва лицензий у тех, кто готов поглощать растущий поток неучей, жаждущих «корочек». He делая этого, мы, с одной стороны, заставляем будущих работодателей сталкиваться с непрофессионалами, и, с другой стороны, разрушаем саму мотивацию к хорошей учебе в школе, коль скоро любому школьнику практически предначертано стать студентом.
Идеальный момент для отказа от «всеобщности» высшего образования настал. И не страшно, что студентов у нас будет два раза меньше. Потому что даже со своим «унизительным» показателем бразильцы уже много лет добывают на основе своих технологий и с использованием собственного оборудования нефть на шельфе с глубины до 6,5 км. A мы как не умели добывать ее даже к 500-метровых глубин, так и не умеем…
Печатается по тексту статьи: Иноземцев Владислав. «Долой всеобщее высшее образование!» // Комсомольская правда, 25 августа 2014 г., с. 22.
Имитация российской науки
O развитии науки в России власть говорит много и охотно практически в любой ситуации; иногда заметны не только разговоры, но и действия (как у нас принято, в основном выражающиеся в росте финансирования) — но даже это не помогает отечественной науке занять более значимые позиции в мире.
Несмотря на то что в 2000 году из бюджета России на гражданские научные исследования выделялось 17 млрд руб., а в 2014 году — 366 млрд руб., наши ученые публикуют в международных научных журналах, входящих в базу Web of Science, приблизительно столько же статей, как и пятнадцать лет назад, уступая китайским более чем в 7 раз, хотя на рубеже столетий отставали от них менее чем на 50 %. Отечественные университеты пока также не в состоянии закрепиться в элите мирового образования: в топ-100 вузов по версии Times Higher Education входят 77 американских университетов, 4 китайских и ни одного российского.
Можно ли преодолеть подобное отставание? Ha мой взгляд, нет — прежде всего потому, что в России наука перестала быть ценностью, а занятия ею за государственный счет, как и многое иное, во все большей степени становятся профанацией.
Как мы уже говорили, количество научных работ, опубликованных нашими учеными в ведущих мировых журналах, почти не изменилось с 2000 года — зато за это время количество кандидатских и докторских защит выросло на 24 %. «Выработка» на одного «специалиста» падает, зато заработки их растут.
Если поставлена задача сделать публикации многочисленнее (в мае 2012 года В. Путин подписал указ, согласно которому к 2015 году доля публикаций российских исследователей в Web of Science должна увеличиться до 2,44 % с нынешних 2,11 %), то у бюрократов от науки готов ответ: с 2013 года начала резко расти доля иностранных преподавателей в ведущих отечественных университетах.
Зачисляясь туда на четверть ставки и подписывая свои статьи в том числе и как сотрудники Дальневосточного или Томского университета, эти ученые «делают план» нашим вузам, получая в качестве доплаты за публикацию в 3–4 раза больше, чем гонорар, выплачиваемый за статью тем журналом, в котором она публикуется. Примеры можно продолжать, но диагноз очевиден: в России наука не является престижным делом; государство делает вид, что ее финансирует, а ученые прикидываются, что работают.
Причина наших неудач в уникальном взаимоотношении науки и экономики, науки и государства. Обычно научные исследования призваны либо развивать экономику, либо ковать престиж страны, обеспечивать ее безопасность и доказывать ее лидерство.
B Советском Союзе доминировал второй подход — и ученые, непосредственно взаимодействовавшие с государством и обеспечивавшие его нужды, занимали достойное место в стране. Важно отметить, что результаты их деятельности были видны и осязаемы — для того чтобы в них нельзя было усомниться, работали целые отрасли. Вполне может быть, что такое развитие «прикладной науки» похоронило экономику страны, но в том, что оно имело место, сомневаться не приходится.
B США преобладает первый подход: исследователи создают не только абстрактное знание, но технологии и продукты, которые стремительно коммерциализируются и делают своих изобретателей богатейшими людьми. Эти успешные предприниматели дают заказы новым ученым, финансируют университеты и развивают научную благотворительность. При этом государство вкладывает миллиарды долларов в проекты, которые оно считает приоритетными, — но залог успеха состоит в том, что интеллектуальную собственность на технологии сохраняют те, кто их создал, пусть даже за государственный счет. B этой схеме нет места «распилу» и мошенничеству — вознаграждается только талант и его успехи.
B современной России не действует ни одна из этих схем. Экономика живет на нефти и газе и не требует новых технологий, а если и требует, то таких, которые гораздо легче купить за рубежом, нежели разработать в стране. B высокотехнологичных отраслях мы настолько сильно сидим на импортной «игле», что никогда с нее не слезем — более того: современный технологичный сектор является единственным, в котором конкуренция предполагает совмещение улучшения свойств и качества товара с сокращением издержек, а последнее противоречит всем канонам российской экономики.
Именно поэтому российская наука сейчас претерпевает катастрофические изменения. От ученого и специалиста фокус переносится на «экспертов» — людей, статус которых в развитых обществах неизвестен. Эксперты — это люди, делающие вид информированности в своих областях и готовые дать советы по тем или иным (а чаще всего любым) проблемам, но не несущие за результаты таких консультаций никакой ответственности. Будучи в этом похожими на государственных управленцев путинской эпохи, они прекрасно обслуживают власть, но не могут обеспечить приращения какого-либо знания.
Сегодня распространена точка зрения о том, что современная наука требует для своего развития демократического и свободного общества. Ha мой взгляд, этому утверждению не находится неопровержимых доказательств — в сталинских шарашках делалось чуть ли не больше открытий, чем в куда более свободные времена. Однако гораздо более очевидно, что такая наука выступает продуктом индустриального мира.
Ознакомительная версия.
