Однако св. Бернард, согласно с предыдущим наставлением, признает и границы папской власти, но границы нравственные, с подчинением одному Христу. «Что под тобою? — продолжает он. — Надобно выйти из земного шара, чтобы найти что-либо, не принадлежащее к твоей заботе. Апостолы установлены князьями над всею землею, а ты их наследник. Но в какой мере? Думаю, что не вполне. Мне кажется, тебе дано распределение, а не собственность (dispensatio, non possessio). Собственность принадлежит Христу и по праву творения, и по заслуге, и вследствие дара Отца; тебе же дано попечение, вот твоя часть. „Как! — скажешь ты. — Ты не отрицаешь, что я управляю, и запрещаешь мне властвовать!“ Именно так… Ты управляешь как верный слуга, которого хозяин поставил над своею семьею. Для чего? Чтобы давать ей пищу во времени, т. е. чтобы распределять, а не повелевать… Нет яда, нет меча более для тебя страшного как жажда власти. Пасти значит проповедовать Евангелие. Но ты говоришь: „Ты требуешь, чтобы я пас драконов и скорпионов, а не овец“. Отвечаю: наступай на них, но словом, а не железом. Зачем ты пытаешься присвоить себе меч, который тебе велено вложить в ножны? Однако кто отрицает, что этот меч твой, тот не внимает слову Господа, сказавшего „вложи меч свой в ножны“. Следовательно, и этот меч твой, но он должен быть вынут из ножен, может быть, с твоего согласия, но не твоею рукою. Если бы этот меч не принадлежал тебе, Господь, на слова апостола „вот два мега“, не отвечал бы „довольно есть“, а сказал бы „это слишком“. Оба, следовательно, меча принадлежат церкви: и духовный и материальный, но один должен быть употребляем за церковь, другой — церковью, один — рукою священнослужителя, другой — рукою воина, но с согласия священника и по повелению императора (ad nutum sa-cerdotis et jussum imperatoris)».
Очевидно, что у св. Бернарда борются два направления, которые составляют внутреннее противоречие средневекового католицизма: с одной стороны, высокое понятие о папской власти, с другой, чисто духовное ее призвание; с одной стороны, требование единства в церковном союзе, с другой — ограничение этого единства одною нравственно-религиозною областью. Католицизм считал внешнее единство основным началом всего церковного устройства; единство, говорит св. Бернард, есть совершенство, раздвоение же есть зло, которого следует избегать. Отправляясь от этих начал, папы хотели распространить это единство и на гражданское общество. А между тем раздвоение лежало в самом существе христианства, которое выделяло церковь из светской области, ограничивая первую чисто нравственно-религиозным значением. У св. Бернарда это последнее начало является только смягчающим; требование единства стоит на первом плане, сообразно с духом католицизма. Права церкви простираются на все, светская власть от нее получает меч; но памятуя свое совершенство и заботясь о высших благах, церковная власть должна по возможности воздерживаться от вмешательства в низшую область.
Нельзя не сказать, что это воззрение страдает неопределенностью. Последовательное развитие заключающихся в нем начал вело к совершенному порабощению светской области папской власти. Поэтому у других учителей XII века теория двух мечей выставляется во всей своей резкости, без всяких оговорок. Один из замечательнейших богословов XII столетия, друг и последователь св. Бернарда, монах Гуго из монастыря св. Виктора прямо приписывает папам установление власти светской. Есть две жизни, говорит он, земная и небесная, телесная и духовная, одна, которою тело живет от души, другая, которою душа живет от Бога. Каждая имеет свои блага, которыми она растет и питается. Но для того, чтобы в каждой жизни сохранялась правда и преуспевала польза, необходимо, чтобы люди в должном порядке распределялись по обеим; необходимы и лица, облеченные властью, которые должны наблюдать, чтобы никто не преступал своих границ и правда сохранялась бы неприкосновенною. Отсюда две власти, гражданская и духовная. Каждая имеет свои степени и чины, но распределенные под одним главою и как бы выведенные из одного начала и приведенные к одному. Глава земной власти — король, духовной — первосвященник. Власти короля подлежит все земное, власти первосвященника — духовное. Но на сколько духовная жизнь выше светской, на столько духовная власть превосходит земную, и честью и достоинством. Ибо духовная власть устанавливает земную и судит ее, если она нехороша. Сама же она первоначально установлена Богом, и когда отклоняется от цели, может быть судима только Богом, ибо в Писании сказано, что духовный судит всех, а сам не судится никем. Что духовная власть предшествует светской по времени и выше ее достоинством, это ясно из истории еврейского народа, у которого сначала установлено Богом священство, а потом через посредство священника по повелению Божьему учреждена царская власть. И теперь в церкви Божьей святительская власть посвящает царскую, освящая ее благословением и устраивая ее установлением (sanctificans per benedictionem et formans per institutionem). Если, как говорит апостол, благословляющий выше благословляемого, то нет сомнения, что земная власть, которая получает благословение от духовной, должна быть сочтена ниже по праву[81].
Еще большее развитие эта теория получает у другого замечательного писателя конца XII столетия, у Иоанна Солсберийского, друга и сподвижника знаменитого Фомы Беккета. Представляя крайнее выражение папских теорий XII века, Иоанн Солсберийский составляет вместе с тем переход к последующему времени. У него являются новые понятия о законе, свобода получает широкое место. Теократические начала соединяются у него с демократическими, сочетание, которое мы не раз увидим впоследствии. Повод к развитию демократических учений подали сами папы, которые, как мы видели из писем Григория VII, выставляли царей людьми самовольно, по внушению дьявола, захватившими власть над себе равными. Папы находили в подданных союзников против князей. Со своей стороны враги папского престола воспользовались этими началами для своих целей и старались обратить это оружие против самого папства. Они, как увидим далее, опираясь на предание римского права, утверждали, что всякая власть исходит от народа. Иоанн Солсберийский, защитник духовной власти, старается сочетать обе системы. У него князь становится в зависимость, с одной стороны, от папы, с другой — от народа. Развивая эти начала до крайних последствий, он доходит до проповеди тираноубийства, учение, которое здесь в первый раз встречается в христианском мире и которое впоследствии, возобновленное кальвинистами и иезуитами, получило в истории печальную знаменитость.
Сочинение, в котором Иоанн Солсберийский излагает свои политические взгляды, носит заглавие «Поликратикус»[82]. Он толкует здесь о множестве разнородных предметов, и между прочим о различии князя и тирана. Это различие, по его мнению, состоит в том, что князь повинуется закону и на основании закона управляет народом, тиран же наоборот. Поэтому подданные справедливо переносят всю свою власть на князя. Действуя так, люди следуют указаниям природы, которая устраивая микрокосм, т. е. человека, соединила все чувства в голове и подчинила последней все члены. Таким образом, князь есть власть общественная; он вместе с тем и образ Божества на земле, ибо всякая власть происходит от Бога, и сопротивляющийся власти Божию повелению сопротивляется[83]. Но управляя по закону, князь должен свою правду подчинить высшей правде Божьей, источнику всякого закона. Правда (aequitas), по определению Иоанна Солсберийского, есть сообразность вещей, все соразмеряющая разумом, требующая в равных вещах равные права, для всех одинаковая, воздающая каждому свое. Закон же — ее толкователь, вследствие чего он властвует над всеми делами, божественными и человеческими. Поэтому все подчиняются закону. Хотя римские юристы говорят, что князь изъят от закона, однако не в том смысле, что ему дозволено неправедное, а в том, что он должен соблюдать справедливость не за страх наказания, а по любви к правде. Ему дозволено только то, что внушают закон или правда, или чего требует общая польза. В этом только воля его имеет силу закона, а не во всяком случае, как утверждают льстецы. Князь — служитель общественной пользы и раб правды. Поэтому апостол говорит, что он не без причины держит меч, безвинно карая и проливая кровь виновных[84].
В этих нравственных началах, истекающих отчасти из самого существа христианства, особенно же в этих понятиях о законе являются уже признаки позднейшего времени, но Иоанн Солсберийский соединяет с этим теорию двух мечей. Князь, говорит он далее, получает меч, данный ему для наказания преступников, из рук церкви, ибо сама она не держит меча крови. Ей принадлежит и этот меч, но она владеет им рукою князя, которому передает власть принуждать тело, сохраняя за собою меч духовный, поручаемый священнику. Поэтому князь — служитель священника (minister sacerdotis); он исполняет ту часть святительской должности, которая недостойна рук иерея. Ибо хотя всякая должность, исполняющая священные законы, имеет значение религиозное и освящается благочестием, однако та, которая состоит в наказании виновных и представляет как бы образ палача, считается низшею. Вообще, как говорит апостол Павел, благословляющий выше благословляемого, и сообщающий власть первенствует над тем, кому власть сообщается. Но по праву, кто может хотеть, тот может и не хотеть, кто дает, тот властен и отнять. Поэтому князь, не исполняющий своих обязанностей, может быть низложен священником, как Саул Самуилом. Верный же исполнитель своих обязанностей должен помнить, что он представляет лицо совокупности подданных, а потому обязан заботиться не о себе, а о других[85].
