Все дальнейшие заметки, которые можно было бы написать на полях этой драмы, таковы, что «их было бы неприлично упоминать», поскольку «идеалистический „новый мир“, имеющий целью положить конец проявлениям бесчеловечности», заручился в этом поддержкой по меньшей мере нескольких европейских государств.
Нет нужды останавливаться на том, насколько правдоподобны были «открытия» Вашингтона по поводу достоинств и недостатков демократии в 1998-м. Тот факт, что его представители могут произносить любые слова, на которые не последует никаких комментариев, уже говорит о многом. В любом случае, пренебрежение Вашингтона мирными демократическими силами в Косове ничуть не удивительно, равно как и тот факт, что бомбардировки были предприняты с явной надеждой на то, что это серьезно подорвет мужественное демократическое движение в Белграде, и именно о таком эффекте докладывали сразу и многократно повторяли в дальнейшем средства массовой информации: сербы «едины волей небес — но волей не Бога, а бомб», как сказал Алекса Джилас, историк и сын югославского диссидента Милована Джиласа. «Бомбежки создали угрозу для жизней более 10 миллионов людей и остановили развитие едва оперяющихся демократических сил Косова и Сербии», — писал сербский диссидент Веран Матич, — они «погубили… [их] нежные ростки и, можно с уверенностью сказать, что теперь эти силы очень нескоро смогут прорасти вновь»; Матич возглавлял независимую радиостанцию Б-92 (запрещенную после бомбежек) и только что получил от шведского правительства премию Улофа Пальме за выдающийся вклад в развитие демократии (30 января 1999 года). Как мы уже писали, к таким же последствиям привели бомбовые удары по почти полностью диссидентскому региону Воеводины, значительно удаленному от Косова, где они были особенно разрушительными. Бывший редактор «Бостон Глоуб» Рэндольф Райэн, который работал на Балканах и жил в Белграде несколько лет, писал, что «отныне, благодаря НАТО, Сербия за одну ночь превратилась в тоталитарное государство, неистово готовящееся к войне», что НАТО, вероятно, и ожидало, точно так же как оно «должно было знать, что Милошевич немедленно отомстит за бомбежки, удвоив свои атаки в Косове», которые НАТО уже никак не сможет остановить2.
Опираясь на уже известные нам базовые факты, можно представить, как принимались и последние решения Вашингтона. Представить — это единственное, что нам остается за недостаточностью свидетельств.
Беспорядки на Балканах расценивались как «гуманитарный кризис» в конкретном значении: в отличие от кровопролитий в Сьерра-Леоне или Анголе, а также преступлений, которые совершаем или поддерживаем мы сами, они могли повредить интересам богатых и привилегированных людей. Поэтому задача состояла в том, чтобы удерживать кризис в «надлежащих» рамках.
Традиционный подход к гуманитарным кризисам заключается в том, чтобы вооружить и обучить силы государственной безопасности, которые будут подавлять нежелательные беспорядки, как это было в Турции, Колумбии, Сальвадоре и множестве других государств. Но этот метод пригоден только в том случае, если государство является покорным сателлитом США. Сербия, что бы о ней ни говорили, — последний независимый «игрок» в Европе, потому и дисквалифицированный за свою смелую цель. Если стандартные методы исключены, то есть и другой путь — твердое соблюдение договорных обязательств, «верховного закона страны» и обращение к институтам мирового порядка. Но все это Вашингтон не приемлет. Еще один возможный выбор — НАТО: по крайней мере, США в нем доминируют. Разделение обязанностей внутри НАТО обоснованно: первоочередным преимуществом Вашингтона является обладание средствами насилия, и то же самое, хотя в гораздо меньших масштабах, справедливо относительно его младшего партнера. Во всякой конфронтации участники, как правило, сперва разыгрывают свою сильную карту, а затем уже ведут себя по обстоятельствам. Что касается «предвидений» главных стратегов, то нам нелегко разделить их уверенность, выраженную Кариесом Лордом и другими. Если вообще есть смысл опираться на летопись прошлых акций, то надо сказать, что последствия для людей, живущих в «не самых важных местах» планеты, их зачинщикам представлялись случайными3.
В течение кризиса лидеры НАТО почти единодушно подчеркивали, что решение провести бомбардировки 24 марта было необходимым по двум причинам: 1) остановить насильственную этническую чистку, которую натовские бомбардировки только ускорили, как это можно было предвидеть; и 2) создать «доверие к НАТО». Первую причину во внимание можно не принимать, а вторая вероятна.
Политические лидеры и обозреватели упорно говорили о необходимости гарантировать «доверие к НАТО». «Одной из непривлекательных сторон почти любой альтернативы» бомбардировкам, писал в «Вашингтон пост» Бартон Геллман в обзоре «событий, приведших к конфронтации в Косове», «было бы унижение НАТО и Соединенных Штатов Америки»4. Советник по национальной безопасности Сэмюэл Бергер «в числе принципиальных целей бомбардировки назвал „демонстрацию того, что НАТО — серьезная организация“». Ему вторил европейский дипломат: «Бездействие повлекло бы за собой „существенную утрату доверия, особенно сейчас, в преддверии саммита НАТО, посвященного его 60-летнему юбилею“». «Устраниться сегодня значило бы разрушить доверие к НАТО», — сказал на выступлении в парламенте премьер-министр Тони Блэр. Позицию Клинтона разъяснил «представитель Белого дома»: «Он (президент — Н. X.) с самого начала говорил, что мы должны победить. Это было абсолютно ясно. Учитывая возможные последствия данной войны для США, для НАТО, для него самого как главнокомандующего, мы должны были ее выиграть».
«Поэтому единственной альтернативой для НАТО были бомбардировки — причем мощные», — комментирует корреспондент «Таймс» Блейн Харден в своем длинном ретроспективном обзоре планов Белого дома5.
В другой подробной аналитической статье «Таймс» о том, как и почему Белый дом решился на войну, приводились слова министра обороны Уильяма Коэна, сказанные им на неофициальной встрече министров обороны НАТО в октябре 1998 года, — то есть в период, когда НАТО предлагало весьма нечеткие трактовки собственных обязанностей и интерпретировало возобновившиеся бесчинства сербов как реакцию на то, что в предыдущие месяцы относительного сдерживания конфликта контроль над 40% территории Косова находился в руках OAK. Коэн очертил планы Клинтона по нанесению воздушных ударов и «призвал своих коллег принять новую для альянса роль. Если все силы НАТО в этой ситуации не смогут напугать господина Милошевича, то для чего тогда нужен такой альянс?» — спрашивал он. Угрозы бомбардировок «очень скоро стали своего рода тестом на доверие к НАТО, который оказался своевременным, поскольку альянсу предстояло праздновать свою 50-летнюю годовщину» в конце апреля. Дипломатия тем временем «сошла с рельсов» из-за просчетов ее участников и всеобщего замешательства из-за скандалов в Белом доме6.
Британский военный историк Джон Киган не поддержал апелляцию к «сантиментам», избранную Блэром и другими политиками, которые «надеялись на сочувствие британцев». Кризис есть, но это «кризис доверия к альянсу, от которого в течение 50 лет зависели наша целость и сохранность». Эту позицию в основном разделяли и американские комментаторы. Так, Уильям Плафф еще раньше писал о том, что «споры об интервенции больше не являются обсуждением средств для достижения цели. Это споры об отказе от НАТО и американской претензии на международное лидерство». «Если не будет победы НАТО над Сербией, то не будет и самого НАТО», поэтому «единственно верное решение» для натовских военных состоит в «вытеснении организованных сербских сил из Косова и сокрушении их и нынешнего сербского руководства»7.
После того, как 3 июня было подписано мирное соглашение, политические лидеры и аналитики признавали, что это не самый лучшй результат, — но были единодушны в том, что один решающий успех в этом все-таки налицо, поскольку «достигнута такая цель, как поддержание доверия к НАТО»8.
Чтобы верно интерпретировать эту хвалу себе за хорошо сделанную работу, мы, как обычно, должны перевести ее на язык реалий. Когда Клинтон, Блэр и иже с ними говорят о «доверии к НАТО», они сражают заботу отнюдь не о доверии к Норвегии или Италии: речь скорее идет о единолично правящей сверхдержаве и ее верном цербере. Понятие «доверия» легко расшифрует любой крупный мафиози. Если лавочник не платит своей «крыше», то подосланные к нему рэкетиры не просто отнимут у него деньги, но и превратят его лавку в развалины в назидание следующим «клиентам». «Доны» мировой мафии рассуждают таким же образом, и их логика прозрачна.
