«В 1936 г. в первый раз Генштаб решил привлечь этих «героев», чтобы они были в роли играющих, и в первую очередь Уборевича, — вспоминал заместитель Уборевича по БВО комкор Апанасенко. — Получилось так, что эти «герои» звонили из Киева и Смоленска и всячески сопротивлялись, чтобы только не поехать. Кто нас, мол, будет учить там?..» Если не обращать внимание на ситуацию, порождавшую оскорбительный тон в адрес арестованных «генералов», сам факт не оспаривался никем из присутствовавших других военачальников, среди которых находились и не столь враждебно настроенные против Уборевича. Следовательно, он имел место.
Буденный своей репликой дополнил Апанасенко: «На военной игре упал в обморок Уборевич». Ворошилов, демонстрируя якобы объективность, вроде бы смягчил, уточняя: «А во время игры заболел». Апанасенко продолжал описывать детали «недостойного» поведения Уборевича:
«Когда т. Егоров его взял в эту самую игру, он ввязался прямо в драку. Командиры возмущались, что начальник Генерального штаба не возьмет его в работу. Он дрался с вами, т. Егоров. Когда у него не выходит, как ему хочется, у него припадок, он остается дома. Заявил, что не выйдет, и не вышел. Это второй сигнал. После этого мы на даче у Семена Михайловича вместе с т. Егоровым остались втроем. Я докладываю. Тов. Егоров, вы помните? Доложите народному комиссару, что это за командующий фронтом! Истерик, трус и т. д.».
Учитывая несомненные преувеличения в описании поведения Уборевича, можно тем не менее констатировать, что Уборевич не хотел принимать участия в стратегической игре. Мотивация выше была указана единственная: «Кто нас будет учить там?» Имелся ли в виду в данном случае Тухачевский? Очевидно, в первую очередь речь шла о Егорове и Ворошилове, поскольку и разработку игры, и руководство игрой осуществлял маршал Егоров, а его авторитет у значительной части тогдашней советской военной элиты был весьма низкий. Но и Тухачевский, поскольку именно он был инициатором проведения такой стратегической игры. А Уборевич считал себя никак не менее компетентным в таковых вопросах, чем Тухачевский. Их соперничество к этому времени было достаточно заметно. Видимо, именно этими соображениями мог объяснять свое нежелание принимать участие в игре командарм Уборевич, да и Якир. Но были и другие, более фундаментальные стратегические соображения, которыми можно объяснить отрицательное отношение Уборевича и Якира к планируемой стратегической игре.
Уборевич и Якир не считали Германию противником № 1, а Западный театр военных действий — первостепенным. Наоборот, все их внимание было обращено на Дальний Восток. Они, особенно Уборевич, и в 1936 г. считали, что стратегически наиболее важным является Дальневосточный театр военных действий. Повторяя тезис Сталина о «двух очагах военной опасности на сегодняшний день: Японии и Германии», Уборевич считал, что «острее сегодня является Япония. Мы с вами, товарищи, должны на Дальнем Востоке ждать войны в любой момент». Что же касается угрозы войны со стороны Германии, то, хотя, по мнению Уборевича, ее можно ждать «неизбежно в этом году или следующем», он допускал при этом столкновение и «через 2–3 года».
Уборевич и Якир, судя по контексту имеющихся документов, поддерживали существующий оперативный план Генштаба и тот проект заданий и условий по игре, который был утвержден начальником Генштаба Егоровым. Они полагали, что все это вполне соответствует сложившейся геостратегической обстановке и пока не нуждается в изменениях.
Уборевич продолжал придерживаться этой концепции и в сентябре 1936 г., реализуя проект маневров БВО. «Главной целью маневров являлась отработка встречного сражения, прорыва сильных оборонительных линий и контрманевра. Маневры получили отличную оценку у наркома и штаба РККА». Однако этот отзыв, пожалуй, не совсем верно отражает реальное мнение указанных должностных лиц о проведенных маневрах.
Во-первых, обратим внимание на последнее замечание: «отличную оценку у наркома и штаба РККА», но не у Тухачевского (!), который присутствовал на этих маневрах. А ведь именно он считался с 1931 г. негласным главнокомандующим всех советских войск, которые в случае войны будут действовать на Западном театре военных действий.
Согласно заданию, разработанному полковником Г. Иссерсоном и утвержденному начальником Генштаба РККА маршалом Егоровым, в этой стратегической игре советским Западным фронтом командовал Уборевич (командующий Белорусским военным округом), «германской стороной» — Тухачевский, а «армией буржуазной Польши» — Якир. Однако в самом начале этой игры возникла достаточно острая дискуссия между Тухачевским и Егоровым по некоторым условиям игры, принятым по решению Генерального штаба на основании существовавшего оперативного плана.
Тухачевский, во-первых, «возразил против расчета сил германской армии, полагая его преуменьшенным. Он сказал, что если немцы в начале Первой мировой войны выставили 92 дивизии, то теперь они смогут выставить вдвое больше, т. е. примерно 200 дивизий, и что, не обеспечив себе таких превосходящих сил, они никогда не ввяжутся в большую войну, которая, так или иначе, перерастет для них в войну на два фронта. Поэтому он считал, что к северу от Полесья может появиться одних немецких 80 дивизий».
Убежденный в неизбежности для СССР войны на два фронта, Тухачевский настаивал на срочном и значительном увеличении армии и количества ее соединений. Он считал, что самое малое «общее число потребных для РККА стрелковых дивизий поднимется до 207. На самом деле эта потребность значительно выше». Тухачевский полагал, что количество стрелковых дивизий в РККА должно быть доведено примерно до 250, «мы же разворачиваем всего только 150 стрелковых дивизий». В связи с изменившейся геостратегической ситуацией СССР маршал обращал внимание на «исключительно слабое развитие артиллерийского и танкового резерва Главного Командования». Он вообще считал необходимым срочно наращивать число механизированных соединений, предостерегая оптимистов ссылками на быстрое развитие бронетанковых сил у немцев, выражая при этом свое скептическое отношение к боевым возможностям красной конницы. То же самое говорилось им и по поводу авиации. Принятие предложений Тухачевского означало новый рывок в модернизации оборонной системы РККА и СССР и, следовательно, резкое увеличение бюджетных расходов на оборону.
Один из самых способных молодых «генералов» (в 1936 г. ему было 38 лет) комдив Д.А. Кучинский напомнил присутствовавшим на упомянутом заседании Военного совета, что в игре он «участвовал начальником штаба у Гитлера, у Тухачевского». Будучи порядочным человеком, в своем выступлении, касаясь этой игры, он старался быть объективным и пытался представить реальную обстановку на этой игре. Поясняя позицию и поведение Тухачевского, он сообщал: «Я должен сказать, что в эту игру Тухачевский вносил необычайную страстность. Он говорил, что у германцев должно быть больше сил. У него должно быть еще 30 резервных дивизий, он требовал на 20-е сутки дать ему еще 20 дивизий. Шла речь о пяти механизированных дивизиях». Кучинский заострил внимание на этом обстоятельстве, поскольку Ворошилов, явно «передергивая», обвинял Тухачевского в подтасовке хода игры. «Он очень хитро дал себя разгромить, — выразил свои подозрения нарком. — Его совершенно разгромил Уборевич. Уборевич командовал своим Западным фронтом, а тот командовал за Гитлера объединенными польско- немецкими силами. Уборевич его совершенно разгромил. Как он мог дать себя так громить?»
Кучинский, таким образом, пытался наивно объяснить Ворошилову, почему Уборевичу удалось разгромить Тухачевского: из-за недостаточности сил у немцев и поляков, которых у них, по мнению Тухачевского, должно быть значительно больше. Для большей убедительности Кучинский сослался на ответственного работника Разведуправления.
«Я от Никонова слышал, — обосновывал он свои доводы. — Три механизированные дивизии, четвертая формируется и есть кадры для пятой дивизии. Говорили, что пять танковых дивизий у германцев может быть. Это было в присутствии Меженинова. Тухачевский настаивал на том, чтобы возможно больше дать сил германцам. Я считаю, что эта военная игра, которая проведена в 1936–1937 гг., должна быть как следует продумана и выводы из нее надо делать не только прямые, но и от обратного. От обратного надо сделать выводы». В сущности, Кучинский, как и Тухачевский, независимо от своей дальнейшей судьбы, стремился убедить руководство Красной Армии в необходимости прислушаться к предложениям и доводам, которые они высказали еще в апреле 1936 г.
Однако начальник Разведуправления Красной Армии комкор С.П. Урицкий решил подыграть Ворошилову и Егорову и представить дело так, что якобы все было наоборот. «Вот взять оперативный план. (Он имел в виду оперативный план германской армии.) Мы прорабатывали немецкий оперативный план и пришли к такому мнению, что у них имеется увеличение на несколько дивизий. Тухачевский несколько дней подряд нас ошеломлял: «Не может быть такого количества дивизий». Благодаря проверке по нашей линии и по линии НКВД, уже нельзя было это отрицать, было установлено, что, бесспорно, имеется такое количество дивизий». Получалось, что будто бы не Генштаб, не Ворошилов, а Тухачевский отстаивал меньшее количество дивизий у германской стороны. Конечно, на фоне выступления Кучинского это была откровенная и вульгарная фальсификация ситуации на игре. Но Урицкий не мог в возникшем споре осмелиться сказать правду. Тогда получилось бы так, что убеждение Тухачевского в большем количестве дивизий у германской армии, чем считал Генштаб и поддерживавший его нарком, не являлось следствием умозрительных предположений Тухачевского. Он опирался на сведения Разведуправления.
