Кроме того, всем, даже людям, не связанным с Вооруженными силами, известно, что маневры не могут быть подготовлены за несколько дней. Но дело даже не в этом: решение о проведении маневров принимал нарком и отдавал приказ уже нижестоящим командующим военными округами. Вряд ли Тухачевский мог подбить частным образом на маневры командующего Московским военным округом, человека, с которым он был не в самых лучших отношениях, командарма И.П. Белова. Поэтому эти сведения А. Б. Мартиросяна также совершенно недостоверны.
А.Б.Мартиросян называет дату выступления Тухачевского — 12 мая 1937 г. Однако ни в одном из имеющихся следственных и судебных документов такой даты вообще нет. Молотов утверждает, что «была известна даже точная дата», однако и он ее не называет. В стенограмме процесса 1938 г. лишь в одном месте в показаниях Крестинского говорится о том, что «заговорщики» распорядились составить «списки людей в Москве, которых нужно будет арестовать и снять с постов в момент выступления» и что Крестинскому будто бы сказали, что «примерно к 12 мая соответствующие списки я могу получить». Однако о дате переворота ни Крестинский, ни сам Тухачевский, ни Розенгольц и никто другой ничего не сообщают. Потому что ее никто не знал, потому что даты такого переворота в природе не существовало.
Почему-то этот автор не знает и дату ареста Тухачевского: не 25, а 22 мая 1937 г. Поэтому, даже следуя сведениям этого автора, будто бы имевшая место 24 мая проверка «документов Бенеша», результаты которой обусловили якобы арест Тухачевского, на самом деле (если бы эти факты были взаимосвязаны) никакого отношения к аресту маршала не имела.
Вообще наличие в книге А.Б. Мартиросяна огромного количества фактических ошибок и недостоверных сведений о Тухачевском и др. затрудняет ее восприятие в качестве более или менее серьезного исследования столь важной и чрезвычайно серьезной проблемы «1937 года».
Таким образом, никаких конкретных данных о планировании и подготовке Тухачевским военного переворота в апреле — мае 1937 г. нет. Не было этих сведений и в распоряжении Сталина к июню 1937 г. Не было их, по существу, и к февралю 1938 г.
ЭПИЛОГ
1937 год: Столкновение элит
Глубинной предпосылкой массовых репрессий 1936–1938 гг. было противоречие, возникшее из «социалистической модернизации», между количественными и качественными ее результатами.
Форсированная модернизация кардинально изменила структуру советской экономики, провоцируя быстрое увеличение городского (в том числе рабочего) населения за счет сельского. Для него было характерно маргинальное мировосприятие. Психологическая адаптация сотен тысяч молодых рабочих, инженеров и служащих к новым условиям жизни и профессиональной деятельности отставала от темпов модернизации. Несовершенство плановых методов руководства экономикой со стороны профессионально не подготовленных «партийцев», «гонка за количественными показателями» и недостаточное внимание к качеству производства усугублялись ослабленным чувством индивидуальной ответственности за свой труд. Все указанные обстоятельства обуславливали низкое качество производства во всех отраслях советской экономики (включая оборонную), высокий процент брака и непроизводительных издержек. Это выражалось в непреднамеренной порче оборудования, часто из-за безалаберности людей, непривычных к «регулярности» промышленной дисциплины, быстром износе произведенной техники, авариях, транспортных, авиационных, железнодорожных катастрофах и пр. Все это, объясняемое как преднамеренное вредительство, само по себе оказалось одной из предпосылок массовых репрессий 1936–1938 гг.
В сформировавшейся политической системе сложившаяся ситуация нашла свое выражение в противоречии между новой модернизированной экономикой, требующей для своего эффективного функционирования качественного совершенствования, развития профессионально подготовленного «технократического» управления, и старым «партийным», преимущественно идеологичным, партийно-аппаратным руководством. Это неизбежно вело к изменению системы и структуры политической власти, в частности на персональном уровне. Модернизация повысила социально-политический авторитет лиц, ею руководивших, и выдвинула «новую технократическую элиту», претендовавшую на руководящую роль в управлении страной вместо «старой», партийной.
Обстановка усугубилась «военной тревогой» 1935–936 гг., обострившей оборонные проблемы (количество боевой техники, качество оборонной продукции, ее «моральное старение», недостаточно развитая и качественно несовершенная стратегическая транспортная инфраструктура, неудовлетворительное геостратегическое положение СССР, особенно на западных границах). Она требовала изменения системы, структуры и персонального состава высшего руководства армией, усиление ее роли в оборонной политике.
