членам оппозиции высказать критические замечания в адрес правительства, как тут же последовали чрезвычайные меры: из конгресса были изгнаны наиболее «опасные критики» режима. Однако преследования привели лишь к дальнейшему обострению отношений между военным правительством и буржуазно-либеральными демократами. Демократическая партия, стремясь повысить свой престиж в глазах широких масс, заметно изменила свои программные установки. Первоначально в учредительном манифесте, зачитанном в конгрессе 10 февраля 1966 г., еще очень туманно и завуалированно высказывалась идея протеста против диктатуры в защиту «правового метода урегулирования хаоса путем восстановления системы представительной демократии». Манифест кончался призывом к единению сторонников «демократии, мира, развития и прогресса»
{174}. «Демократы», по словам их лидера в сенате Нелсона Карнейро, стремились использовать только легальные средства в достижении своих целей по восстановлению демократии. Депутаты МДБ в конгрессе весьма осторожно выступали с обличительными речами против режима, политических заключений, нарушений демократии, по даже и эти робкие попытки критики играли положительную роль, способствуя постепенному формированию общественного мнения. Постепенно наиболее радикальные элементы демократической партии заняли более решительную позицию.
Все усилия диктатуры предотвратить обострение социальных и политических противоречий в стране «на путях обеспечения национальной безопасности» провалились. Социальная база режима неумолимо сужалась.
Не дало ожидаемого эффекта и так называемое «бразильское чудо», о котором до сих пор трубит буржуазная пропаганда.
За фасадом «бразильского чуда»
Под «бразильским чудом» подразумевается обычно ускорение темпов экономического роста (с 1967 г. примерно на 10 % в год), снижение инфляции, удвоение экспорта, рост валютных запасов, успехи в индустриализации и т. д. При этом буржуазные ученые объясняют экономический бум тем обстоятельством, что для него были созданы в годы диктатуры наиболее благоприятные условия и долговременные стимулы. По их мнению, ориентация на сотрудничество с иностранным капиталом, поддержка со стороны государства крупного национального капитала, развитие внешней торговли, привлечение иностранных вкладчиков капитала, прочная социальная стабильность, создают наиболее благоприятный климат для экономической стабилизации. Это в свою очередь позволяет укрепить «национальную безопасность» и политическую устойчивость.
Отсюда делается вывод о заинтересованности бразильского народа в дальнейшем осуществлении данной «модели» экономического развития, блага которого якобы достаются всем классам и слоям с помощью так называемой политики «социального соучастия». При этом подразумевается, что дальнейший рост экономического потенциала страны будет зависеть от укрепления «социальной интеграции» общества. Экономическое «чудо», таким образом, оказывается тесно связанным с «чудом» социальным: Бразилия быстро развивается экономически потому, что после 1964 г. в стране достигнут «социальный мир», «партнерство», «соучастие». Буржуазная пропаганда стремилась и стремится «убедить трудящиеся массы, что сегодняшние лишения будут вознаграждены в будущем процветанием и гарантией строительства лучшей Бразилии для новых поколений» {175}. Социальная демагогия и обещания, призывы к классовому сотрудничеству, пугание «тоталитарным коммунизмом» были призваны дезориентировать массы, привлечь их к поддержке диктатуры, заставить трудящихся интенсифицировать свой труд до предела.
В то же самое время по июньскому декрету 1964 г. все стачки по политическим, партийным, религиозным или социальным мотивам, а также стачки солидарности объявлялись запрещенными. Многие отрасли были отнесены к категории «основных» и на них забастовки также не разрешались.
В апреле 1965 г. была объявлена «новая политика» в отношении профсоюзов. «Бразильский профсоюз, — как заявил министр труда, — представляет только профессиональные или экономические интересы, но ни в коем случае не политико-партийные, не философские и не религиозные…» {176}. По случаю «Дня труда», который в Бразилии отмечается 1-го мая, министр ничтоже сумняшеся заявил, что «бразильский рабочий класс отмечает теперь этот день в обстановке полной демократии и свободы, защищая вместе с правительством порядок и свободу» {177}.
«Синдикализм нового типа», который провозгласили военные, фактически означал установление самого строгого полицейского контроля над профсоюзами и подавление рабочего движения.
Чтобы не допустить обострения противоречий между рабочими и предпринимателями, в конце 1970 — начале 1971 г. был разработан правительственный план социальной интеграции. Цель состояла в том, чтобы осуществить программу «объединения рабочих и предпринимателей». Речь шла об участии рабочих в прибылях, создании за счет отчислений от их зарплаты и прибылей предприятия специального фонда участия. С помощью этих мер предполагалось привязать рабочего к предприятию, заставить его работать еще более напряженно, не прибегать к забастовкам, т. е. отказаться от борьбы в защиту своих интересов.
Социальная политика военной диктатуры привела к ликвидации многих важных завоеваний, достигнутых трудящимися в предшествующие годы. «Диктатура в глазах миллионов бразильцев, — подчеркивала коммунистическая газета «Воз Операриа», — показала себя как главный враг трудящихся» {178}.
В своей экономической политике военные правительства стремились всемерно стимулировать развитие государственно-монополистических тенденций. Эта операция, разумеется, оказалась весьма болезненной для значительной части местной буржуазии, однако монополистическая верхушка, стоявшая за спиной армии, нисколько не смущалась этим обстоятельством. Более того, опа поставила себе на службу государственно-капиталистический сектор, контролировавший примерно треть национальной промышленности.
В итоге такой политики в Бразилии резко повысилась концентрация производства и капитала, сотни мелких фирм разорились или были поглощены более крупными. Усилилось слияние банковского и промышленного капиталов, укрепилась местная финансовая олигархия. Всего 400–500 самых богатых семейств образовали господствующую элиту {179}. Интересы этой верхушки бразильской буржуазии и землевладельческой олигархии в первую очередь и защищал военный режим. При этом была оказана всемерная поддержка крупному частному капиталу, в ряде случаев правительство прибегало к денационализации, хотя и не отказывалось от предпочтительного развития ведущих отраслей государственного сектора (нефть, атомная промышленность, металлургия, энергетика и др.). Главной экономической функцией диктатуры стала перестройка хозяйственной структуры страны на государственно-монополистический лад за счет усиленной эксплуатации трудящихся.
Политика правительства в области заработной платы привела к падению реальных доходов рабочих с 1965 г. по 1968 г. на 40 %, стоимость жизни резко возросла, доля трудящихся в национальном доходе сократилась. Одновременно еще более массовые масштабы приняла безработица, достигнув почти 15 млн. человек {180}. В результате «чуда» Бразилия оказалась в еще большей экономической и военно-политической зависимости от империализма США. По словам буржуазной газеты «Корейо да Маньа», ситуация в стране в результате военного правления ухудшилась: «После того как было сломлено сопротивление националистической буржуазии, разорены средние классы, отменены права профсоюзов на забастовку, с помощью полицейского террора подавлена борьба трудящихся, страна фактически оказалась на положении колонии» {181}.
Военная диктатура не решила, и не могла решить ни одну из экономических, социальных и политических проблем. Она не сумела вырвать страну из тенет зависимости, не смогла обеспечить «социальную интеграцию». В бразильском обществе еще больше углубились классовые противоречия, что неизбежно привело к возрождению демократического движения и консолидации антидиктаторских сил.
В первые месяцы после переворота 1964 г. прогрессивные силы находились в состоянии крайней подавленности. По
