«Государство распадается на множество миров нашего собственного изобретения, которые удаляются друг от друга со скоростью света. Нам не нужно видеть того, с кем мы не согласны, или говорить с ним; мы можем сами создавать для себя закон, подобно правительству, находящемуся в вечном добровольном изгнании».
Если Америка превратилась в страну, которая не может договориться сама с собой, не может справиться с разными мнениями среди американцев, есть ли надежда на то, что американцы прислушаются и попытаются понять остальной мир? Многих людей в Европе беспокоит этот вопрос. И в результате европейцы — особенно те из них, кто придерживается левых взглядов, — начинают относиться к Америке со всей жесткостью и бескомпромиссностью.
Еще до событий 11 сентября многие журналисты обнаружили в политической культуре Америки обман, коррупцию и упадок. Неспособность найти политическое решение для проблемы насилия — это лишь один из примеров более общего недомогания. Европейцу не понять, каким образом закон конца XVIII века, касающийся права на ношение оружия, может стать проблемой, не имеющей политического решения в начале XXI века, в стране, где из-за огнестрельного оружия ежедневно льется кровь. В Америке регулярно происходят инциденты с применением оружия, но никаких шагов по введению контроля за владельцами оружия не предпринимается по причине внутренних непримиримых противоречий. В Европе идея наличия оружия у граждан всегда была непопулярна среди правящего класса. Доступ к оружию находится под строгим контролем, и возможное влияние американской массовой культуры, зараженной преступностью и насилием, вызывает опасения. После «расстрела в Данблэйне» в 1996 году, когда Томас Хамильтон открыл огонь в начальной школе и застрелил 16 детей и их учителя, в Великобритании был введен запрет на владение оружием. Но в Европе ружью не придают мистического значения, оно считается опасным оружием, и с ним обращаются соответственно. Политический терроризм в Европе давно известен, об этом уже говорилось в 1 — и главе. Борьба с терроризмом шла на государственном уровне, и европейцы всегда неуклонно верили в то, что в любом случае, даже если Америка будет помогать в качестве посредника, политическое решение будет лучшим выходом из критической ситуации, нежели массовое истребление.
После событий 11 сентября внутреннее состояние американского общества и культуры таково, что многие трудные вопросы, возникающие в процессе общественных и политических дискуссий, подавляются патриотическими высказываниями и обещаниями. С чувством грусти и сострадания европейские страны разделили с Америкой всю боль трагедии 11 сентября. Но то, как Америка отреагировала на этот теракт, заставило европейцев всерьез испугаться. Боль, испытываемая Америкой, и необходимость ответных военных действий соответствуют логике американского мифа. В своей статье для The Chronicle of Higher Education Ричард Слоткин заметил, что для своих ответных действий Америка использовала привычную мифологическую модель вестерна: «Итак, мы видим, как эти два мифа воплощаются в реальность… Первый миф—о «беспощадной войне»—основан на старом мифе Соединенных Штатов, мифе о фронтире. Этот миф представляет американскую историю как войну с индейцами, в которой белой христианской цивилизации противостоит «жестокий» враг другой расы: враг, чье враждебное отношение к цивилизации — часть его сущности, его основная черта; враг, не только мешающий нашим интересам, но и противостоящий «самой цивилизации»…
Другой миф, проявивший себя, это миф о «хорошей войне», миф о Перл Харборе.
Опасность использования мифа в современном мире состоит в том, что наши мифы могут не соответствовать реальности… Полная победа невозможна. Пытаться воплотить миф о «хорошей войне» означает иметь ожидания, которым не суждено будет сбыться; ошибка же будет стоить дорого, дискредитируя как сам миф, так и силу, его воплощающую (как это произошло с вьетнамской войной).
Если события начинают разворачиваться не так, как предписывает миф «хорошей войны», то мы можем вернуться к сценарию «беспощадной войны», а это опасный миф. Он выражает и усиливает чувство гнева, которое мы испытываем, когда беспомощны и страдаем от боли, он находит рациональное объяснение безграничному, жестокому и, возможно, иррациональному использованию силы против стран и людей, имеющих отношение к нашим врагам».
Американские мифы, этос вестерна открывают внешней политике США широкие возможности для применения чудовищного насилия. Но мифы также напоминают Америке о ее глубоком чувстве одиночества, ее отличии от остального мира. Если даже Европа, культурно близкая Америке, партнер по западной цивилизации и историческая родина большинства американцев, не может помочь Америке советом или предупреждением в ее решении обратиться к мифу для борьбы с терроризмом, то неудивительно, если обоснованный страх перед возможностями единственной сверхдержавы превратится в ненависть. Во всяком случае утверждение о том, что в самой природе Америки есть что-то, достойное ненависти, и что ее мифы представляют собой смертельную угрозу остальному миру, кажется вполне естественным.
ГЛАВА 7
Ненавидеть Америку и преодолевать ненависть
В фильме Матье Кассовица «Ненависть» («La Haine», 1995) три парня, живущих в рабочем квартале Парижа, открывают для себя смысл ненависти. Три товарища—впечатлительный еврейский подросток Винц, веселый араб Сайд и задумчивый негр-боксер Губерт — выросли на улице, в бедных кварталах. Их отчужденность дает им ощущение общности. У этих парней нет ни работы, ни денег и, самое главное, никаких перспектив. Они бесцельно бродят по улицам и окрестностям города. Но у безделья тоже бывают свои последствия, особенно если полиция заподозрила тебя в чем-то криминальном.
Кассовиц, получивший приз за режиссуру на Каннском фестивале, сумел показать, что маргинализация сама по себе является насилием; она ведет к другим видам насилия и в итоге выходит из-под контроля. Герои фильма — не негодяи, склонные к насилию. Они просто люди, которые пытаются быть людьми. Но этническое происхождение и внешность, классовое и социальное положение поставили на них ярлык подчинения и насилия. Так относится к ним все общество в целом, а полиция, которая, не колеблясь, прибегает к пыткам, в особенности. Ненависть парней, в свою очередь — сложный результат их экономической маргинальное™, культурного и расового произвола и собственной интерпретации своего существования.
Хотя внешний мир не может мириться с их поведением, он все же с сочувствием относится к положению, в котором оказывается группа парней. Это связано с тем, что большая часть развивающегося мира также маргина-лизована и безжалостно ущемлена в своих правах. Выдуманные герои фильма «Ненависть» направляют большую часть своей ненависти на полицию, которая виновна в их страданиях и вместе с тем олицетворяет власть. Реальный мир направляет свое возмущение против Америки, мировой сверхдержавы, ведущей себя подобно полиции в фильме «Ненависть»; беспрецедентная империя, постоянно заставляющая других чувствовать себя униженными.
Однако никто в действительности не хочет ненавидеть американцев. Кто же хочет ненавидеть Дэнзела Вашингтона или Сидней Пуатье, Хэлли Берри или Вупи Голдберг, Мухаммеда Али или Тайгера Вудса, Джона Стейнбека или Артура Миллера, Гора Видала или Сьюзен Зонтаг? Предметом ненависти большинства людей является «Америка», то есть политическое единство, для которого характерны авторитарное насилие, двойные стандарты, зацикленность на себе и историческая наивность, отождествление себя с миром. В действительности существует много реальных причин для ненависти к Америке. Три из них наиболее часто упоминаются: американская поддержка Израиля, который в арабском мире рассматривают как вооруженную колонию США; поддержка Вашингтоном авторитарных режимов в Египте, Саудовской Аравии и Алжире; и слишком частые американские военные интервенции в развивающихся странах. Но эти причины просто наиболее очевидны. Более того, многие другие часто упоминаемые причины ненависти к Америке зачастую служат причинами горячей любви к ней. Например, американская массовая культура, от Голливуда до поп-музыки, вызывает любовь и ненависть в равной степени, словно эти два чувства нераздельны. Так Америка обольщает и ужасает одновременно.
Но чтобы оценить масштаб и силу ненависти, нам необходимо выйти за пределы очевидного. Именно это мы попытались сделать в нашей книге. Нужно также отдавать себе отчет в том, что нелюбовь к Америке не ограничивается группами мусульман, «фундаменталистов» или европейских левых интеллектуалов. В наши времена постмодерна, похоже, уже не осталось универсальных желаний и стремлений, но ненависть к Америке можно назвать универсальным чувством: это движущая сила, объединяющая весь мир, — фундаменталистов и либералов, арабов и латиноамериканцов, азиатов и европейцев и даже мрачных канадцев. У такого универсального явления должно быть скрытое рациональное объяснение.
