Ознакомительная версия.
Поскольку данная работа широко не публиковалась, надеемся, она будет интересна нашим читателям — разумеется, с необходимостью поправки на то, что китайская экономика с 2008 года выросла еще практически в 1,5 раза, а Пекин — через механизмы БРИКС — уже открыто заявил о своей готовности к глобальному лидерству.
Экономика КНР
Прежде чем приступить к характеристике современного состояния китайской экономики, необходимо дать оценку тому глобальному контексту, в который она по определению «вписана».
В конце 60-х — начале 70-х годов произошел переход западной экономики из режима ускоренного развития в режим глобального перераспределения прибылей и собственности, вследствие чего произошел отказ от послевоенной бреттон-вудсской финансовой модели в пользу модели либерально-монетаристской. Возможные причины, механизмы и субъекты такого перевода специально рассматривать здесь совершенно не обязательно — достаточно отметить его как факт.
Важно понимать, что «китайское экономическое чудо» возникло в рамках этой глобальной либерально-монетаристской модели — точно так же, как немецкое и японское «экономическое чудо» 50-х-60-х годов возникло в рамках бреттон-вудсской модели. Его основой стал принцип максимизации прибылей транснациональных корпораций (ТНК) с выносом основных производств за пределы «старых» индустриально развитых стран — туда, где социальные риски, затраты на оплату рабочей силы и прочие накладные производственные расходы минимальны.
В начале 70-х годов эти механизмы были отработаны в национальных экономиках так называемых «азиатских тигров» — малых государств региона Юго-Восточной Азии, а затем были распространены на КНР, поскольку Южная Корея, Индонезия, Филиппины и прочие сингапуры, вместе взятые, — заведомо не могли обеспечить растущее потребление стран «золотого миллиарда». Для этого понадобилось личное соглашение президента США Ричарда Никсона с «председателем Мао» (февраль 1972 года) и многоуровневые гарантии будущих «реформ Дэн Сяопина». Эти реформы специально для будущих американских инвесторов были названы «политикой открытых дверей» — по имени известной доктрины, выдвинутой еще в конце XIX столетия госсекретарем США Джоном Милтоном Хеем и требовавшей «равных прав» для американских бизнесменов на территории «зон влияния» различных европейских держав в Китае. Однако под старым, известным и ласкающим американский слух названием скрывалось принципиально иное содержание. Двери в Китай открылись только в одну сторону: «на вход».
В результате с конца 70-х годов в «специальные экономические зоны» Китая, созданные под экспортное производство, потекли деньги и технологии, а оттуда нарастающим потоком пошли дешевые потребительские товары, позволявшие поддерживать социальную стабильность в США и европейских странах. При этом доля прибылей ТНК, полученная от деятельности на территории КНР, как правило, не вывозилась, а реинвестировались в китайскую экономику. Точно так же доля, полученная пекинскими властями, вкладывалась в американскую валюту и американские ценные бумаги — по преимуществу, государственные облигации.
В результате именно Китаю были переданы функции «мастерской мира», где производится практически вся существующая товарная номенклатура — разумеется, за весьма существенными высокотехнологичными вычетами, включая продукцию военного назначения. Однако именно благодаря такому сотрудничеству с КНР западным ТНК удалось, сосредоточив все свои силы и средства на направлении главного удара, разрушить «мировой лагерь социализма» во главе с Советским Союзом и добиться победы в «холодной войне».
Однако после устранения советского проекта с мировой арены внезапно оказалось, что главной проблемой для «глобального мира» становится уже сам китайский «красный дракон». И это стало весьма неприятной неожиданностью для крупнейших финансистов, стоявших за администрацией Билла Клинтона. Переломной точкой здесь можно считать британо-китайские переговоры по Гонконгу (Сянгану), в результате которых суверенитет над данной территорией был возвращен КНР 1 июля 1997 года. А буквально на следующий день, 2 июля, после крупномасштабных валютных спекуляций повалилась национальная валюта Таиланда (бат). Однако массированная и длительная (с мая 1997 по ноябрь 1998 года) атака на китайскую экономику и китайскую валюту через все «зоны влияния» КНР в Юго-Восточной Азии, как известно, успехом не увенчалась — несмотря на серьезные потери экономик Южной Кореи, Малайзии, Индонезии, Филиппин и Таиланда, юань, гонконгский и сингапурский доллары устояли. Более того, из-за ответных действий Пекина с мирового валютного рынка был вынужден уйти такой «кондотьер доллара», как Джордж Сорос. Донельзя раздосадованные своим стратегическим поражением американцы не нашли ничего лучшего, чем развязать войну в Югославии и нанести ракетный удар по посольству КНР в Белграде. 7 мая 1999 года стратегический бомбардировщик ВВС США В-2 поднялся с авиабазы на территории Штатов, пересек Атлантику и выпустил по зданию посольства три новейшие сверхточные ракеты JDAM. Под развалинами посольства погибли три китайских журналиста, еще 27 человек получили ранения. Тем самым было практически открытым текстом заявлено, что отныне США переносят соперничество с КНР из финансовой в военно-технологическую плоскость.
И эта смена угла атаки произошла вовсе не потому, что «прижимистые азиаты» не захотели отдать финансовым агентам «дяди Сэма» несколько миллиардов честно заработанных долларов — а потому, что они всё-таки сумели это сделать. То есть, у КНР существовал собственный проект, альтернативный проекту либеральной глобализации, и не американцы почти двадцать лет втемную разыгрывали «китайского болванчика», а китайцы — «американского». Вероятность «случайной» победы в финансовых конфликтах подобного масштаба примерно равна вероятности того, что сто тысяч обезьян, сидя за компьютерами и непрерывно барабаня своими лапами по клавишам, до конца света случайно напишут «Войну и мир».
«Промышленный план» Сунь Ятсена выполнен
Судя по всему, вашингтонские геостратеги рассчитывали, что столкновения с проектом глобальной либерализации не выдержит ни один из вариантов уравнительного социализма, в том числе и китайский. И это был совершенно правильный расчет. Трагическая для США ошибка заключалась в другом — китайский проект не был социалистическим. Вернее, социалистическая форма прикрывала в нем вполне националистическое содержание. В сфере экономики это содержание определялось знаменитым «Промышленным планом» Сунь Ятсена (Шанхай, 1919 год), который ставил задачу: по размерам производства ключевых видов промышленной продукции в 4 раза превысить уровень США и в 2 раза — совокупную экономическую мощь Соединенных Штатов и Европы по состоянию на 1917 год. Впоследствии Мао Цзэдун поставил ту же задачу относительно текущих объёмов производства США и Европы. Иными словами, это был план установления неоспоримого экономического господства Китая во всем мире под лозунгом «Догнать и перегнать Америку!». И он, в отличие от хрущевского, неукоснительно выполнялся.
Пока Соединенные Штаты перестраивали мировую экономику на «застойную» либеральную модель, Китай стремительно наращивал реальное производство.
Если изъять показатели КНР из мировой статистики и затем посчитать показатели производства ключевых видов продукции на душу населения, то мы обнаружим весьма странную, на первый взгляд, картину. Окажется, что такой подушевой уровень производства сравнительно с 1980 годом не только в целом не увеличился, но по ряду позиций наблюдается весьма заметный спад. То есть «остальной мир» практически треть века стоял на месте, а весь реальный социально-экономический рост был сосредоточен в Китае.
Однако благодаря уникальной китайской статистике, несомненно, выполнявшей соответствующий заказ политического руководства, данный факт очень долго затушевывался и скрывался. Именно благодаря такому, в общем-то, нехитрому приему, экономический потенциал КНР в 70-е-90-е годы недооценивался как Советским Союзом, так и — самое главное — Соединенными Штатами Америки.
Лишь после вступления в ВТО (2001) «красный дракон» начал менять свою «статистическую кожу». В связи с этим основной массив публикуемых данных стал гораздо лучше отражать реальное положение дел в экономике, чем это было по 2000 год включительно. Видимым результатом данного процесса стало скачкообразное увеличение промышленного производства и ВВП Китая.
Таблица 1–1. Данные о росте производства отдельных товарных групп и ВВП КНР (без Гонконга, Макао и Тайваня) за 2000–2007 гг.
* — данные 2006 года
Как можно видеть из этой таблицы, некоторые весьма консервативные экономические показатели — например, производство угля или выплавка чугуна и стали — за период 2000–2005 гг. продемонстрировали просто фантастический рост. Так, для угля рост за пять лет составил почти 70 %, для чугуна — 62,6 %, для стали — вообще 2,75 раза. Стоит ли говорить, что такой рост в реальности попросту невозможен? Следовательно, мы имеем дело либо с ненаучной фантастикой, либо с постепенной «легализацией» ранее скрывавшихся объемов производства. Положение на мировых рынках, попросту заваленных китайскими товарами, и на внутреннем рынке КНР, где наблюдается настоящий взрыв потребления, очевидным образом свидетельствуют в пользу второго предположения. Здесь необходимо сказать, что выход «красного дракона» из тени в связи со вступлением в ВТО отнюдь не завершен, и ниже данный вопрос будет рассматриваться подробнее. Пока же отметим, что общий рост ВВП Китая за период 2001–2005 гг. официально заявлен в размере 58,2 %, или в среднем чуть более 9,6 % в год, и для сравнения приведём некоторые данные за предшествующую шестилетку, 1994–1999 гг.
Ознакомительная версия.
