Огромное здание германского посольства с массивным фасадом из финляндского гранита, кладкой из гигантских камней, увенчанное громадными конями на крыше (символ, по словам Палеолога, «грубой и шумной выразительности желания Германии преобладать над Россией»), подверглось разграблению толпы при попустительстве полиции. Предвещал ли этот акт вандализма падение германского влияния в России?
С началом войны правящий класс России раскололся на безоговорочных сторонников европейского Запада и тех, кого считали подверженными германскому влиянию. Первые сделали господствующей идею, самым простым образом выраженную в выступлении Сазонова в Думе третьего августа 1914 года: «Мы не хотим установления ига Германии и ее союзницы в Европе».
Русское общество было очень комплиментарным в отношении отечественных мотивов и непримиримым в подаче мотивов вступления в войну противника. Н. Бердяев отражал общее умонастроение, когда писал: «Германия — мировая носительница идеи милитаризма, а Россия — носительница идеи мира». Немцам свойственна тяга к экспансии, а «славянская раса — не завоевательная, ей чужд пафос наступательного империализма, ее духу свойственны скорее защита и бескорыстная жертва». Победа в войне, вторил С. Булгаков, «явит Европе «святую Русь», а обанкротившийся «общеевропейский идеал и культура в целом» подлежат замене».
Один из ведущих либералов — П. Милюков утверждал, что завершение «строения великого государственного организма» произойдет лишь с превращением Стамбула в Константинополь. Если этого не произойдет, «организм этот будет постоянно потрясаться судорогами и не выйдет из чуждой зависимости». И в конце концов война «установит внутреннее отношение европейского востока и европейского запада».
Входя в блок открытых сторонников Запада руководители почти всех политических партий выразили готовность идти на жертвы, чтобы избавить Россию и все славянские народы от германского доминирования. За военные кредиты проголосовали все, кроме социалистов, но даже те призвали рабочих защищать свое отечество от неприятеля. Демократы ждали наступления после окончания войны эпохи конституционных реформ, которая окончательно свяжет Россию с Западом.
Французский посол вынес из этого заседания думы впечатление, что русский народ не хотел войны, но, будучи застигнутым врасплох, твердо решил принять ее бремя. Осведомитель докладывал послу Палеологу о силе общенационального порыва в России. Даже руководители социалистических партий проповедуют верность воинскому долгу и они убеждены, что война приведет к торжеству пролетариата. Война сблизит все социальные классы, непосредственно познакомит крестьянина с рабочим и студентом, она выявит недостатки бюрократии, заставит правительство считаться с общественным мнением. В дворянскую касту вольется демократический элемент офицеров запаса (как это уже было во время русско-японской войны — без чего военные мятежи 1905 года были бы невозможны). Что касается правительства и правящих классов, то они пришли к выводу, что судьба России отныне связана с судьбами Франции и Англии. Во всех слоях общества говорили о дуэли славянства и германизма, о великом союзе России с Британией и Францией, которому суждено повелевать миром.
Парадокс, но союз с Западом удалил его от России как ничто иное. Мировая война почти герметически закрыла России ворота в западный мир, она оборвала связи, которые всегда были для России живительными. Единственный путь между Россией и Западом проходил через Норвегию и Швецию — с пересечением Ботнического залива. Но германская военно-морская армада на Балтике сделала этот путь опасным. Царь Николай — это была одна из не очень многих его удачных идей — еще в начале царствования планировал создание порта в районе Мурманска. Через несколько месяцев после начала войны (15 января 1915 года) через Мурманск был проложен кабель между Кольским полуостровом и Шотландией, сделавший возможным информационный обмен между Западом и Россией. В последующее время понадобились чрезвычайные усилия для завершения прокладки железнодорожной магистрали Петроград-Мурманск, чтобы Россия и Запад имели канал сообщения. Но этого канала для России было явно недостаточно.
Понимание воздействия образовавшейся изоляции мы видим в дневнике посла Палеолога. «До войны врожденная склонность к странствиям периодически толкала русских на Запад. Высший круг раз или два в году слетался в Париже, Лондоне, Биаррице, Каннах, Риме, Венеции, Баден-Бадене, Карлсбаде. Более скромные круги — интеллигенты, адвокаты, профессора, ученые, доктора, артисты, инженеры — ездили учиться, лечиться и для отдыха в Германию, в Швейцарию, в Норвегию. Одним словом, большая часть как высшего общества, так и интеллигенции, по делу или без дела, но постоянно, иногда подолгу, общалась с европейской цивилизацией. Тысячи русских отправлялись за границу и возвращались с новым запасом платья и галстуков, драгоценностей и духов, мебели и автомобилей, книг и произведений искусства. В то же время они сами, возможно, того не замечая, привозили с собой новые идеи, некоторую практичность, более трезвое и более рациональное отношение к жизни. Давалось им это очень легко, благодаря способности к заимствованию, которая очень присуща славянам и которую великий западник Герцен называл «нравственной восприимчивостью». Но за время войны между Россией и Европой выросла непреодолимая преграда, какая-то китайская стена… Русские оказались запертыми в своей стране, им приходилось теперь вариться в собственном соку. Они оказались лишенными ободряющего и успокаивающего средства, за которым они отправлялись раньше на Запад, и это в такую пору, когда оно им оказалось всего нужнее».
Запад был удовлетворен готовностью России идти на любые жертвы ради скрепляемого кровью союза. Критика царизма прекратилась здесь абсолютно, в российской монархии стали находить большую способность приспособления к политическим и социальным переменам. Большие дискуссии на Западе вызывала новая позиция России в польском вопросе, когда 13 августа 1914 года император Николай решил даровать Польше широкую автономию. Запад приветствовал этот шаг, поскольку раздел Польши всегда был основой русско-германского сближения. Сазонову западные послы говорили об умножении сил России вследствие объединения двух славянских народов под скипетром Романовых. Расширение германизма на восток будет остановлено, все проблемы в Восточной Европе примут, к выгоде славянства, новый вид. В России видели в этой инициативе надежду на примирение поляков и русских в лоне великой славянской семьи.
Прокламация, касающаяся украинцев, была издана царским правительством 24 августа 1914 года, когда русские войска вошли в Галицию. В ней обещалось уберечь Восточную Галицию от любых внешних посягательств. «Нет сил, которые могут остановить русский народ в его стремлении к единству». Украинцам Австро-Венгрии напоминали, что они наследники «Святого Владимира, земли Ярослава Мудрого, князей Данилы и Романа», их призывали отбросить иноземное иго и поднять знамя великой неделимой России, «завершить дело великого князя Ивана Калиты».
Русский консул в Праге еще в апреле 1914 года обсуждал возможности создания широкой панславянской федерации, возглавляемой Россией. Русское правительство рассчитывало в этом на помощь колонии чехов, живших в Петрограде, Москве и Киеве. 4 августа 1914 года чехи обратились к русскому правительству с предложением о создании Чехословацкого легиона в составе русской армии. «Чехи, дети общей славянской матери, удивительным образом выжившие как часовые на Западе, обращаются к тебе, Великий Суверен, с горячей надеждой и требованием восстановления независимого чешского королевства, чтобы дать возможность славе короны Святого Вацлава сиять в лучах великой и могущественной династии Романовых».
С первых же дней войны на Западе вызывала интерес русская позиция в отношении Германии. В Петрограде планировалось возвращение Эльзаса и Лотарингии Франции, восстановление Польши, увеличение за счет Германии территории Бельгии, восстановление независимости Гонновера, передача Шлезвига Дании, освобождение Чехии, раздел между Францией и Англией всех немецких колоний. Одного только Сазонов твердо обещал не делать в отношении Германии — он обещал не провоцировать в ней революции. «Революция никогда не будет нашим оружием против Германии». Совершенно очевидно, что Сазонов надеялся на зависимость в будущем урезанной Австро-Чехо-Венгрии от России. В этом случае уменьшившаяся Германия едва ли могла претендовать на господство в огромной России, имея перед собой объединенную Польшу, славянизированную Дунайскую монархию и трио благодарных России государств — Румынии, Болгарии и Сербии.
