С клятвенными словами, которые кстати частенько быстро забывались, кавказским «мужчиной» мы не раз встречались. Сами же показания Жуперина подтверждали версию о невинности Абдуллаевой.
Новая следственная группа, принявшая дело Абдуллаевой к своему производству после отстранения Гдляна от следствия, шаг за шагом перепроверяла и тщательно анализировала собранные материалы, нестыковки, явные противоречия выявлялись по каждому эпизоду, ранее предъявленного Абдуллаевой обвинения, которое трещало по швам, ибо шито оно белыми нитками. Абдуллаева, как и другие арестованные лица, поверили в объективность новых следователей. Постепенно с опаской, до такой степени были запуганы, стали говорить правду, раскрывать весь этот зловещий механизм оговора.
К концу 1989 года следствие по делу Абдуллаевой подошло к завершению, оставалось принять решение. Но какое?
В средствах массовой информации, на различных собраниях и митингах Гдлян и Иванов нещадно обвиняли прокуратуру Союза в развале их дела. Прекращение производства по делу Абдуллаевой дало бы им дополнительную пищу для огульных обвинений. Генеральный прокурор Сухарев А. предложил направить депо с обвинительным заключением в суд. Как он сказал: «Пусть суд даст оценку доказательства и примет окончательное решение».
Конечно, с позиции большой или малой политики, предложение выглядело заманчиво, хотя с правовой точки зрения оно шло в разрез с требованиями процессуальных норм. Дело подлежало прекращению, а Абдуллаева немедленному освобождению из-под стражи. И все-таки его решили направить в суд. У следователей возникли иные трудности: «Как написать обвинительное заключение». Все доказательства оказались «подмоченными» и непригодными. Кое-как заключение составили, и дело направили в Верховный Суд СССР.
Чем завершился процесс — вам уже известно.
Государственный обвинитель Голев С. А., первый заместитель начальника управления по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах Прокуратуры СССР, человек в общем-то известный в юридических кругах страны как высочайший профессионал и честный юрист, от обвинений Абдуллаевой в суде отказался и попросил ее оправдать. Суд согласился с его позицией. Так закончилось более чем двухгодичное содержание Абдуллаевой под стражей. Кажется, справедливость, правда восторжествовали. Еще с одного человека снята обложное обвинение, позорное клеймо «преступник». Однако слишком дорогую цену уплатила за это Рано Хабибовна. Два года унижения, надругательств и камерной жизни. Два года страшных переживаний и мук за себя, а больше за своих детей и близких. Два года клеветы, в том числе и в угодливой прессе, организованной Гдляном, его сторонниками.
Да, большая цена, большое горе! Для тех, кто захочет мне возразить, я предлагаю лишь представить, нет, не испытать, а только представить все, что прошла Абдуллаева Р.
После этого можно было бы не писать больше о Рано Хабибовне, но не могу рассказать о ее обращении из тюрьмы к Горбачеву. Будучи убежденным партийцем, она верила в коммунистические идеи, верила в партию, в Горбачева, в то, что он ее защитит, оградит других честных коммунистов Узбекистана от преследований.
Ее письмо начиналось словами: «Глубоко осознаю, что обращаюсь к Генеральному секретарю ЦК КПСС и несу ответственность за каждое свое слово. До ареста была уверена, что со смертью Берии и Вышинского канули в лету трагедии 30–40 годов, в числе жертв которых и был мой отец, один из первых чекистов Узбекистана. Если бы мне лично не пришлось испытать нечто мерзкое и пошлое, преподнесенное как следственное исследование, видеть открытое преступление законов теми, кто должен стоять на их страже, если бы не была свидетелем бесстыдного, морального издевательства в целях выуживания у подследственных «признаний», никому не поверили бы, что на 80-ом году советской власти в стенах Прокуратуры СССР воскрес Берия в лице Гдляна.
Этот циник и маньяк, повесив над головой наших детей и родных «как дамоклов меч» свои условия «признания», создал чудовищную систему самооговоров и оговоров, лжесвидетельств. В этой системе, как взяточники, должны были предстать все кадры Узбекистана, начиная от руководителей хозяйств до Рашидова Ш. Р., так же работники ЦК КПСС, союзных министерств и ведомств».
Может быть, за все время изучения материалов следствия по Абдуллаевой P. X. мне впервые, после прочтения заявления Горбачеву М., захотелось сказать: «Наивная женщина, преданный идеи человек, к тому ли ты обращалась?!» Он не защищал и не будет защищать людей, попавших в беду. Наоборот, он предал настоящих друзей Союза ССР в странах Восточной Европы, он предал их в Прибалтике и Армении, в Грузии и Молдавии. Он не станет защищать Эрика Хоннекера, Рубикса и многих других. Он «сдавал» бывших своих друзей, единомышленников, ради того, чтобы самому удержаться на плаву. Поэтому напрасны были надежды и ожидания на помощь Рано Хабибовны от этого безнравственного и лживого человека.
В показаниях Абдуллаевой P. X. постоянно упоминается о требовании к ней Гдляна и Иванова дать компрометирующий материал, показания на Рашидова Ш. Р. Эти требования, видимо, не случайные. Оба следователя много говорили и писали о протекционизме и взяточничестве Рашидова, о порочной системе подбора и расстановке кадров, о многих других грехах. Рашидова Ш. Р. нет в живых, он не подтвердит и не опровергнет того, что сказано о нем. Но будем откровенны, при всех негативных процессах, вскрытых в Узбекистане, Гдлян не собрал тогда и не располагает сейчас достаточными данными, неопровержимыми материалами следствия для предъявления обвинения Рашидову Ш. Р., будь бы он жив в наши дни. Однако Гдлян поставил цель доказать его вину и, как всегда, забегая вперед, вексель о виновности выдал публично и громогласно. Вот почему им и Ивановым, почти всем арестованным партийным советским работникам навязывалась мысль о даче показаний, уличающих Рашидова в получении взяток. И не просто навязывалась, их требовали под страхом расправы над арестованными, их родственниками.
В изобличении Рашидова Ш. Р. особую роль отводили первому секретарю Каракалпакского обкома партии Каримову Каллибеку. Я уже говорил, что они были сватьями: сын первого, Владимир, женился на дочери второго, красавице Тамаре. Скажу также, что брак оказался неудачным, и после смерти Рашидова он вскоре распадается, а за ним последует долгая тяжба о разделе квартиры, имущества.
По версии Гдляна следовало, что Рашидов незадолго перед смертью свои мифические миллионы, слитки золота передал свату, а тот надежно их спрятал. Это — гипотеза, которую два следователя хотели воплотить в реальность. Искали средства и «нашли».
16 ноября 1987 года Верховным Судом СССР за получение и дачу взяток будет осужден к четырем годам лишения свободы Худайбергенов Атаула. С 1975 года по 1984 год он работал начальником Каракалпакского заготхлопкопрома. Худайбергенов легко признался в получении дачи взяток, изобличил других, в том числе ответственных работников Минлегпрома СССР. Сами же суммы взяток не были большими, и ему не грозило суровое наказание. При. обыске у него ничего существенного не изъяли.
К расследованию дела Худайбергенова группа Гдляна не имела никакого отношения. Однако после оглашения приговора Гдлян решил «поискать» удачу. Он прекрасно знал, что руководители, даже простые классификаторы хлопкопунктов, заготконтор и заготпромов на приписках хлопка наживали огромные миллионы. Именно они были денежными королями Узбекистана, сидели и спали на мешках с деньгами. К тому же Гдлян располагал информацией от оперативных работников изолятора о сокрытии Худайбергеновым больших ценностей. Гдлян убедил руководство Прокуратуры СССР дать санкцию на оставление Худайбергенова в следственном изоляторе в качестве свидетеля, якобы, для участия в следствии по другим делам. Она была получена 7 декабря 1987 года.
Естественно никакого свидетеля на практике не было. С Худайбергеновым затеяли большую игру, большой торг.
8 января 1988 года он напишет первое заявление на имя Генерального прокурора СССР, в котором сообщит, что глубоко осознал свою вину, поверил в советское правосудие. Поэтому добровольно, без вмешательства сотрудников следственных органов, по личной инициативе хочет вернуть в доход государства деньги, золото, облигации на сумму около трех миллионов рублей, находившиеся у него на хранении.
9 января 1988 года он напишет повторное заявление. В нем он заявит о хранении денег на 5 млн. рублей и добавит, что все они принадлежат первому секретарю обкома Камалову. Заявление не поступило на регистрацию и не проходило через спецчасть изолятора. Оно сразу же стало достоянием Гдляна. В этот же день с 11 час. 30 мин. до 19 часов, Худайбергенова допрашивали Гдлян и Иванов. Его показания в протоколе свидетельствуют о том, что весной 1984 года Камалов, якобы, передал ему два чемодана и хозяйственную сумку с ценностями. Сослался на смутное время и просил сохранить приданное. Чемодан и сумка две недели хранились у него дома, а потом жена разложила все по сверткам и их раздали родственникам. В протоколе названы их фамилии. И уже в самом конце протокола записано две строки. Со слов Камалова К. ему известно, что все ценности принадлежат Рашидову Ш. Это, как говорится, внешняя сторона допроса. Что же за ней скрывалось, как формировались показания? Занавес приоткрыл тот же Худайбергенов. На допросе 26 августа 1989 года он пояснил, что после вынесения приговора его оставили в следственном изоляторе г. Москвы. Однажды неожиданно его вызвали на допрос Гдлян и Иванов. Разговор был долгим. За первым вызовом последовали другие. Следователи говорили, что он, Худайбергенов, якобы, передавал взятки Камалову К., другим лицам и что хранит камаловские и рашидовские миллионы. Худайбергенов отрицал передачу взяток и хранение камаловских денег.
