Ознакомительная версия.
Еще одной проблемой, проистекающей из конструктивистского подхода, является игнорирование природных факторов, которые, так или иначе, предопределяют поведение людей и преимущественно формируют солидарность. Этническая солидарность как раз и является в большей степени инстинктивной. Именно инстинкт вызывает к жизни миф, который в свою очередь, предопределяют поведение людей. Для нации спонтанных пробуждений архетипа недостаточно. Для нее требуется не индивидуальное проявление инстинкта каждым индивидом, а определенный ритуал, в котором миф оживляется политическими практиками и символами, главными из которых становятся символы власти и государственности. Только в этом случае миф можно политизировать и развернуть из прошлого в будущее. Тогда этнокультурный фактор отходит на задний план.
Западные ученые, пытающиеся отыскать рецепт против бесконечного дробления государств, зачастую приходят к чисто этатистским моделям, в которых этничность должна быть предана забвению. «Отдельный гражданин принадлежит непосредственно к государству, без посредничества промежуточной инстанции, которая называется нацией или этнией. (…) Современные государства могут существовать только в том случае, если они освобождают политическое гражданство от культурной и этнической идентичности», — говорит Урс Альтерматт. Парадоксальным образом политическая культура избавляется от собственно культуры, культура становится частным делом: «Если государство уважает многообразие культур, то не возникает необходимость классифицировать народности по этническим критериям и даже создавать новые более мелкие национальные государства».
Нетрудно видеть, что здесь подержится позыв к ассимиляции, либо рекомендуется принцип «салатницы» — рядом, но не вместе. Политическая общность при этом обеспечивается только лояльностью обособленных граждан по отношению к государству, внушающему им, что этническая индифферентность открывает широкие возможности для политического осуществления частных прав.
Границы государств-наций определяются политикой, а не этнографией — это верно, поскольку субъектом политики этнос может становиться только внешней волей, а нация — самовольный субъект политики. Тем не менее, этнография, как оказывается, опосредованно воздействует на политику — ее мобилизующая роль общепризнанна. Соответственно несовпадение этнических и государственных границ всегда чревато конфликтами — до тех пор, пока историческая память не вытеснит воспоминания о культурном единстве. Примечательную ситуацию мы встречаем в объединенной Германии, где восточные земли оказались настолько непохожими на западные, что говорить сегодня о единой германской нации затруднительно. За несколько десятков лет, как оказывается, политика создает уже не только государственный, но и этнокультурный барьер даже между людьми одной культуры. И это дает русским урок: жить врозь со своими соотечественниками может тяжело отозваться в будущем процессе воссоединения русских земель.
Философское осмысление феномена этнического размежевания и иерархии рассматривалась Бердяевым как одна из причин неустранимого неравенства между людьми: «Раса сама по себе есть фактор природно-биологический, зоологический, а не исторический. Но фактор этот не только действует в исторических образованиях, он играет определяющую и таинственную роль в этих образованиях. Поистине в расе есть таинственная глубина, есть своя метафизика и онтология. Из биологических истоков жизни человеческие расы входят в историческую действительность, в ней действуют они как более сложные исторические расы. В ней разное место принадлежит белой расе и расе желтой, арийской расе и расе семитической, славянской и германской расе. Между расой зоологической и национальностью исторической существует целый ряд посредствующих иерархических ступеней, которые находятся во взаимодействии. Национальность есть та сложная иерархическая ступень, в которой наиболее сосредоточена острота исторической судьбы. В ней природная действительность переходит в действительность историческую».
Сама история кажется Бердяеву наполненной тайной крови и рода, которая источает иррациональность ложно принимаемую за рациональную действительность: «Если и неверна односторонняя исключительно антропологическая, расовая философия истории (Гобино, Чемберлен и др.), то все же в ней есть какая-то правда, которой совсем нет в отвлеченной, социологической философии истории, не ведающей тайны крови и все сводящей к рациональным социальным факторам. Исторические дифференциации и неравенства, путем которых образовался исторический космос, не могут быть стерты и уничтожены никакими социальными факторами. И голос крови, инстинкт расы не может быть истреблен в исторической судьбе национальностей. В крови заложены уже идеи рас и наций, энергия осуществления их признания. Нации — исторические образования, но заложены они уже в глубине природы, в глубине бытия».
Расовая глубина бытия скрыта за социальными факторами, но не отменена ими. Этого не хотят понять либеральные деятели, сводящие историю к политическим интригам и преследованию меркантильных интересов.
«Закон крови» (ius sanguinis) — важнейшая составляющая истории, которую можно игнорировать только в ущерб пониманию прошлого и современности, в ущерб эффективности и состоятельности политических прогнозов. Как ни уклоняйся от «закона крови», он предопределил историю XX века — Германия, потрясшая Европу и весь мир, стояла на принципе, что немцем является тот, кто принадлежит к немецкому народу по происхождению. Следствием этого принципа являлась изоляция мигрантов, не желавших быть немцами на немецкой земле. Другим следствием было причисление к немецкой нации потомков ассимилированных иностранцев, в прежние годы выехавших из Германии. Вкупе эти принципы позволяли немцам дважды восстанавливать национальное единство — после двух мировых войн. Послевоенная Конституция ФРГ (ст. 116) гласила: «Немцем в смысле этой конституции является тот… кто обладает немецким гражданством или был принят в области Германского рейха по состоянию на 31 декабря 1937 г. в качестве беженца или изгнанника, принадлежащего к немецкой нации, или в качестве его супруга или родственника по нисходящей линии». К этому в 1953 году был прибавлен Федеральный закон об изгнанных, установивший принадлежность к немецкому народу того, «кто объявил на своей родине о своей причастности к немецкому народу, если это объявление о причастности подтверждается определенными признаками, такими, как происхождение, язык, воспитание, культура».
Нечего и говорить, что для русского народа аналогичные положения были бы одним из средств спасения и собрания русской нации и русских земель. Нация, вспомнившая о своем этническом корне, способна разрешить кризис, забывшая о «тайне крови» — неизбежно попадет к какой-нибудь политический капкан, из которого не будет знать как выбраться.
Бердяев приходит к мысли о тайне крови через очевидную непредвзятому взору русскую традицию почитания предков: «Жизнь нации, национальная жизнь есть неразрывная связь с предками и почитание их заветов. В национальном всегда есть традиционное». «В настоящей, глубокой и утонченной культуре всегда чувствуется раса, кровная связь с культурными преданиями». Кроме того, «тайна крови» — это и тайна природного родства людей одного племени, в которое сама собой возникает иерархия: «Вопрос о правах самоопределения национальностей не есть вопрос абстрактно-юридический, это прежде всего вопрос биологический, в конце концов, мистико-биологический вопрос. Он упирается в иррациональную жизненную основу, которая не подлежит никакой юридической и моральной рационализации. Все исторические национальности имеют совершенно разные, неравные права, и они не могут предъявлять одинаковых притязаний. В историческом неравенстве национальностей, неравенстве их реального веса, в историческом преобладании то одних, то других национальностей есть своя большая правда, есть исполнение нравственного закона исторической действительности, столь не похожего на закон действительности индивидуальной».
В своем фундаментальном труде «Этногенез и биосфера Земли» Гумилев подчеркивает, что родоплеменное и корпоративное структурирование этноса обеспечивает внутреннее разделение функций, а значит — укрепляет его стабильность. Причиной упадка этноса всегда является появление в системе человеческих отношений новых этнических групп, не связанных с ландшафтами региона и свободных от запретов на эндогамные браки. Эти запреты, поддерживая племенную однородность региона, ведут к сохранению ландшафтов, вмещающих мелкие родовые группы (выполняющие определенные функции в этнической иерархии). В отличие от животных сообществ в этносах позиции на иерархической лестнице занимают не особи, а субэтносы. Нарушение этой иерархии опасно для существования этноса в целом — иноэтническая группа оказывается «нерастворимым» фрагментом в этническом портрете региона и стремится к реализации обособленных интересов вне традиционной иерархии.
Ознакомительная версия.
