Ознакомительная версия.
Со Сталиным командующий Сталинградским фронтом в то время не смог бы переговорить по одной простой причине. У Верховного главнокомандующего был весьма своеобразный распорядок дня. Он работал по ночам. И обычно отдыхал до 10–11 часов. Генеральным штабом доклады Верховному главнокомандующему по обстановке подавались три раза в сутки. Первый – в 10–11 часов и, как правило, по телефону. Этот доклад обычно делал начальник Оперативного управления Генштаба РККА. В 16–17 часов Сталину докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью руководство Генштаба ехало в Ставку (в Кремль или на Ближнюю дачу) с итоговым докладом за сутки.
Командующие войсками фронтов звонили Сталину в весьма редких, не терпящих никакого отлагательства случаях (и они точно знали, в какое время Верховный отдыхает). В противном случае товарищ Сталин не смог бы продуктивно работать. Количество действующих фронтов в годы войны доходило до 13. Если бы каждый командующий принялся звонить Верховному, рабочий день последнего состоял бы исключительно из разговоров по телефону.
А теперь представим себе следующее. Начало артиллерийской подготовки Сталинградского фронта по плану в 8.00 20 ноября. О переносе на два часа товарищ Сталин не знал (ему подобных вещей в экстренном порядке не докладывали). Продолжительность запланированной артподготовки на Сталинградском фронте – от 40 до 75 минут (в зависимости от участка прорыва).
Стало быть, согласно описанию Василия Гроссмана примерно в девять утра товарищ Сталин находился у телефона и ждал звонка от командующего Сталинградским фронтом. На самом деле в это время Верховный спал в одной из комнат Ближней дачи. Тем более не разговаривал с Ватутиным. И естественно, никоим образом не подозревал о последующих творческих исканиях Василия Гроссмана.
Читаем текст романа дальше: «Самолеты воздушной армии бомбили тылы, дороги, аэродромы».
И вновь незадача. На самом деле вот как было.
К утру 20 ноября 1942 года облачность понизилась до 50—100 метров, а видимость уменьшилась до 200–800 метров, местами стоял туман. Лишь во второй половине дня самолеты 206-й штурмовой дивизии 8-й ВА Сталинградского фронта одиночно и парами совершили 24 боевых вылета в район Плодовитое, Тингута и Абганерово. В этом же районе провели ближнюю воздушную разведку два Як-1 268-й истребительной дивизии.
Неблагоприятные погодные условия не улучшились и в последующие дни. Из-за этого летчики вынуждены были перейти на полеты небольшими группами и одиночно на предельно малых высотах. Истребители 2-го смешанного авиационного корпуса, как было условлено, прикрывали действия подвижных войск фронта, штурмовики бомбовыми ударами пробивали им путь в обороне противника и штурмовыми действиями уничтожали вражеские войска, выдвигавшиеся к району прорыва. Бомбардировщики вели дальнюю воздушную разведку, вскрывая подход резервов противника из глубины к полосе прорыва.
Еще одна фраза Василия Гроссмана: «В Кремле Сталин ждал донесения командующего Сталинградским фронтом».
В десятом часу утра донесения от командующего фронтом не ждут. Боевое донесение – это итоговый доклад за сутки, как правило, на 18.00. Оформляется в письменном виде и подписывается тремя лицами – командующим войсками фронта, членом Военного совета и начальником штаба.
Читаем Василия Гроссмана дальше. Сталин, так и не дождавшись звонка Еременко, звонит ему сам.
Далее по тексту:
«Его соединили с Еременко.
– Ну что там у тебя? – не здороваясь, спросил Сталин. – Пошли танки?
Еременко, услыша раздраженный голос Сталина, быстро потушил папиросу.
– Нет, товарищ Сталин. Толбухин заканчивает артподготовку. Пехота очистила передний край. Танки в прорыв еще не пошли.
Сталин внятно выругался матерными словами и положил трубку.
Еременко снова закурил и позвонил командующему Пятьдесят первой армией.
– Почему танки до сих пор не пошли? – спросил он.
Толбухин одной рукой держал телефонную трубку, второй вытирал большим платком пот, выступивший на груди. Китель его был расстегнут, из раскрытого ворота белоснежной рубахи выступили тяжелые жировые складки у основания шеи.
Преодолевая одышку, он ответил с неторопливостью очень толстого человека, который не только умом, но и всем телом понимает, что волноваться ему нельзя.
– Мне сейчас доложил командир танкового корпуса: по намеченной оси движения танков остались неподавленные артиллерийские батареи противника. Он просил несколько минут, чтобы подавить оставшиеся батареи противника артиллерийским огнем.
– Отменить! – резко сказал Еременко. – Немедленно пустите танки! Через три минуты доложите мне.
– Слушаюсь, – сказал Толбухин.
Еременко хотел обругать Толбухина, но неожиданно спросил:
– Что так тяжело дышите, больны?
– Нет, я здоров, Андрей Иванович, я позавтракал.
– Действуйте, – сказал Еременко и, положив трубку, проговорил. – Позавтракал, дышать не может, – и выругался длинно, фигурно».
Сцена выдумана от начала и до конца.
Прежде всего, отметим, что генерал Федор Иванович Толбухин командовал не 51-й армией, а 57-й. 51-й армией командовал генерал Николай Иванович Труфанов. Главный удар Сталинградского фронта наносился как раз в полосе 57-й армии.
На ударную группировку 57-й армии возлагалась задача прорыва фронта противника и ввод в прорыв 13-го танкового корпуса.
Василий Гроссман не упоминает по тексту романа, где находятся генералы Еременко и Толбухин. Но все-таки по косвенным признакам можно понять, что речь идет о неких помещениях.
Еременко закуривает одну папиросу за другой (на наблюдательном пункте, тем более ранним утром он бы этого не делал – во-первых, небезопасно, во-вторых, не самый лучший пример подчиненным).
А где же был Толбухин?
По описанию Гроссмана, «…Толбухин одной рукой держал телефонную трубку, второй вытирал большим платком пот, выступивший на груди. Китель его был расстегнут, из раскрытого ворота белоснежной рубахи выступили тяжелые жировые складки у основания шеи».
Согласитесь, что в этом случае генерал мог находиться только в жарко натопленном помещении (расстегнут, потеет).
А где же на самом деле были оба генерала утром 20 ноября 1942 года?
Обратимся к воспоминаниям Андрея Еременко:
«К 7 часам 30 минутам я был уже на передовом наблюдательном пункте 57-й армии, на выс. 114, 3, откуда при хорошей видимости обычно открывался замечательный обзор большого участка, во всяком случае всего участка главного удара».
То есть не надо было Еременко звонить Толбухину. Командующий войсками Сталинградского фронта и так был на ПНП 57-й армии и командарм Толбухин стоял в шаге от него. Там же находились командующий артиллерией фронта, начальник артиллерии 57-й армии и самое главное (а на этом в дальнейшем построена одна из интриг романа Василия Гроссмана) – командир 13-го танкового корпуса (в воспоминаниях Еременко он почему-то именуется механизированным) полковник Трофим Иванович Танасчишин.
И Сталин не ругался матом. Не отмечают этого работавшие с ним люди.
Теперь об одной из главных интриг Василия Гроссмана. По тексту романа командир танкового корпуса полковник Новиков задержал ввод соединения в прорыв и приказал артиллеристам на несколько минут продлить артподготовку. Вот как это описывает Гроссман:
«…когда на командном пункте танкового корпуса зазуммерил телефон, плохо слышимый из-за вновь начавшей действовать артиллерии, Новиков понял, что командующий армией сейчас потребует немедленного ввода танков в прорыв.
Выслушав Толбухина, он подумал: «Как в воду глядел», – и сказал:
– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант, будет исполнено.
После этого он усмехнулся в сторону Гетманова.
– Еще минуты четыре пострелять все же надо.
Через три минуты вновь позвонил Толбухин, на этот раз он не задыхался.
– Вы, товарищ полковник, шутите? Почему я слышу артиллерийскую стрельбу? Выполняйте приказ!
Новиков приказал телефонисту соединить себя с командиром артиллерийского полка Лопатиным. Он слышал голос Лопатина, но молчал, смотрел на движение секундной стрелки, выжидая намеченный срок».
Опять-таки вся сцена выдумана от начала и до конца. Командир танкового корпуса артиллерийской подготовкой да еще в полосе прорыва фронта не управляет. Выше сказано, что на ПНП 57-й армии присутствовали два артиллериста – командующий артиллерией фронта и начарт 57-й армии. Именно они и управляли огнем артиллерии на основе ранее разработанного плана и указаний командующего. Прав просто нет таких у командира танкового корпуса – продлить артподготовку, тем более на направлении главного удара фронта.
Ознакомительная версия.
