Из статьи в The Wall Street Journal от 13.05.2010: «В поле зрения Комиссии по ценным бумагам и биржам попали шесть крупных финансовых организаций, которые подозреваются в недобросовестной игре на рынке производных финансовых инструментов… уведомления о начале расследований направлены Goldman Sachs, Morgan Stanley, JP Morgan Chase, Citigroup, Deutsche Bank и UBS. Все они… продавали… структурированные финансовые инструменты, заведомо зная о скором снижении их розничной стоимости и, более того, делая на это ставку».
Из интервью министра финансов Бразилии Гвидо Мантега: «Мир вступает в эпоху финансово-валютных войн». (The Financial Times от 09.01.2011).
Из статьи президента России В. Путина «Владивосток-2012: российская повестка для форума АТЭС»: «Принцип свободы международной торговли переживает кризис — вместо снятия барьеров мы то и дело наблюдаем рецидивы протекционизма и завуалированных торговых войн». (The Wall Street Journal-Азия, 9 сентября 2012 г.).
Убедившись, что наш разговор об экономических войнах не имеет ничего общего с конспирологическими спекуляциями, что понятие «экономическая война» — не выдумка отдельных умников, а общепринятое понятие, займемся исследованием экономических войн.
Экономические войны были всегда.
Экономическую войну вели в V веке до н. э. Афины (во главе Пелопонесского союза) против Спарты, запретив торговые отношения древнегреческих полисов с подконтрольными Спарте Мегарами. Что привело к «горячей» войне и обрушению могущества Афин.
Экономическую войну четырьмя веками позже вел Карфаген, пиратские корабли которого подрывали морскую торговлю Рима в Средиземноморье, а также снабжение Рима зерном из Египта.
Экономическую войну вела Западная Римская империя против Восточной, организуя пиратские набеги флота Венеции на порты и корабли Византии.
Экономическую войну вела Франция Наполеона Бонапарта против Англии, организовав в начале XIX века «континентальную блокаду».
Экономическую войну против Англии и США вела фашистская Германия, наладив производство и засылку в страны антигитлеровской коалиции огромной массы фальшивых долларов и фунтов.
По мере глобализации и усложнения мировой экономики, экономическая война становилась все более системной и изощренной. С одной стороны, в ней начали выделяться такие «специализации», как торговая война, финансовая война, валютная война, энергетическая война, технологическая война и так далее. С другой стороны, эти «специальные» виды экономической войны начали использовать все более комплексно, но — в отличие от прошлых веков — все более скрытно, всячески маскируя или просто отрицая сам факт ведения войны.
На одном из очень статусных российских «мозговых штурмов», куда был приглашен мой друг, планировалось обсуждение проблемы «энергетической войны». Однако сразу после начала мероприятия один из его организаторов внезапно предложил сменить терминологию и говорить не об энергетической войне, а об энергетическом сотрудничестве, взаимодействии и т. д.
Смысл такого резкого поворота моему другу был совершенно ясен. Организаторы дискуссии, прочно вовлеченные своими бизнес-интересами в экономику воюющих с Россией субъектов, понимали, что использование аналитической (точной в отношении предмета обсуждения) военной терминологии и оптики описания проблемы не только весьма обидным для субъектов войны образом вскроет реальное содержание этой проблемы, но и чревато лично для этих организаторов вполне конкретными и адресными неприятностями в бизнесе.
Тогда мой друг (читатель, возможно, уже догадался, что это С. Кургинян) сказал: «Вы, конечно, можете отказаться от обсуждения энергетических войн и экономических войн вообще. Но тогда вы выпадете из контекста. Потому что это обсуждают во всем мире. Я лично участвовал в таких обсуждениях на крупнейших мозговых штурмах в ряде европейских и азиатских стран».
В ответ на это вице-президент одной из крупнейших энергетических компаний России сказал: «Вот Вы там это и обсуждайте, а здесь не надо». С.Кургинян немедленно покинул заседание и предупредил, чтобы его не утомляли новыми приглашениями.
А теперь расскажу о своей беседе в кулуарах международного семинара, проводимого нашим центром. Моим собеседником был один из очень известных американских экономических и политических аналитиков. Речь у нас зашла о чрезвычайно быстром экономическом росте Китая.
Мой визави признал, что эта проблема американскую элиту крайне беспокоит. И тут же резко отозвался о неких «высоколобых прогнозистах» из Пентагона и Госдепа, разрабатывающих сценарии военного противостояния США и КНР на море, в воздухе и на суше. Он сказал, что в современном мире такого рода военные операции — авантюрная бессмыслица. А затем заявил: «Я подсчитал, что если полностью перекрыть Китаю доступ к импорту нефти из Персидского залива и Северной Африки, темпы его экономического роста упадут с нынешних 11% в год до 3–3,5%». И мечтательно добавил: «Тогда Пекину — конец».
Как именно США могут перекрыть Китаю доступ к ближневосточной нефти, мой собеседник разъяснять не стал. И хотя в те времена (на рубеже XXI века) «арабской весной» еще совершенно не пахло, мне было примерно понятно, на что рассчитывает собеседник…
Когда авторитетнейший американский специалист в сфере мировой нефтегазовой промышленности Дэниел Ергин в 1991 г. издал свою огромную монографию «The Prize» (с англ. — приз, награда; русский перевод книгу назвали «Добыча»), он термин «энергетическая война» не употреблял. Но дал книге подзаголовок «Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть». И скурпулезно описал последние полтора века именно энергетических войн.
Когда хедж-фонд Джорджа Сороса «Квантум», привлекший к скоординированной спекулятивной операции финансовый потенциал крупнейших американских банков, в сентябре 1992 г. устроил мощную атаку на британский фунт стерлингов, главным ее результатом стал не солидный «навар» спекулянтов, а резкое торможение проекта введения единой европейской валюты. Неслучайно многие европейские политики в этот момент обвинили не Сороса, а именно США в «финансовой войне».
Когда в начале — середине 90-х годов ХХ века Международный валютный фонд щедро раздавал правительствам многих стран Юго-Восточной Азии кредиты, наращивавшие «до небес» государственный долг, немало экономистов говорили об угрозе попадания этих стран в «долговую ловушку». А в 1997 г. хедж-фонды того же Сороса, привлекая еще более мощный финансовый потенциал американских банков, устроили спекулятивную атаку на таиландский бат и на другие валюты региона. Возникшее «домино» крахов валют и фондовых рынков прокатилось по Индонезии, Малайзии и Южной Корее. Существенно пострадали Япония, Гонконг, Лаос, Филиппины. А далее волна кризиса докатилась до России (дефолт 1998 г.) и завершилась лишь в 2001 г. дефолтом Аргентины. И многие южноазиатские политики (наиболее резко — премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамад) вполне аргументированно обвинили правительство США (игравшее главную роль в решениях МВФ и явно не чуждое спекулятивным атакам Сороса) в развязывании глобальной финансовой войны.
Когда Джон Перкинс — один из американских «спецэкономистов», много лет проработавший по целевым заданиям американской администрации над разрушением национальных экономик в Азии и Латинской Америке и их вовлечением под долговой, политический, технологический и т. п. контроль США — издал в середине прошлого десятилетия книгу «Исповедь экономического убийцы», она вызвала не только в США, но и в других странах серию негромких, но достаточно бурных политических скандалов. Хотя автора многие в США обвиняли в клевете на собственную родину, в книге было изложено слишком много конкретных и легко проверяемых фактов для того, чтобы кто-либо сумел опровергнуть главный вывод Перкинса: США многие десятилетия ведут на разных континентах последовательную, настойчивую и результативную экономическую войну.
Развитие нынешнего мирового экономического и политического кризиса обнажило в технологиях и механизмах экономических войн современного типа довольно многое.
Это сам запуск кризиса. В 1999 г. в США был окончательно отменен принятый еще в 1933 г. закон Гласса-Стиголла, запрещавший всем финансовым организациям, кроме инвестиционных банков, спекулятивные операции на финансовых рынках. Сняте этого запрета не только резко расширило глобальную «спекулятивную поляну», но и предоставило возможности почти неограниченного выпуска на мировые рынки огромного объема производных финансовых инструментов (деривативов), минимально или просто сомнительно связанных с реальными финансовыми и производственными активами. Именно обрушение в 2007 г. пирамиды «мусорных» ипотечных деривативов стало одновременно и источником огромных прибылей для эмитентов (прежде всего, американских), и «спусковым крючком» нынешнего кризиса.
