традиционно выполняемой женщинами, наряду с участием в ней мужчин.
Восьмая глава расширяет аргументацию второй главы о социальной природе времени в вопросе: существует ли специфическая женская «темпоральная культура», связанная с женским телом и/или социальной ролью? Если существует, то какова роль такого «женского времени» в патриархальных капиталистических обществах? Следуя за логикой аргументации прошлых глав, в этой главе отбраковывается идея, что «женское время» и «мужское время» можно рассматривать как замкнутые категории. Тем не менее, мы согласны с авторами, аргументирующими, что женские традиционные роли и обязанности возникли в связи с естественными темпоральными ритмами и потребностями, часто вступающими в противоречие с доминирующей логикой овеществленных времени-часов, к которым женщины обязаны насильственно приноравливаться. Такое наложение разных времен с доминантой времени-часов приводит к сокращению времени для заботы и отношений, что опасно и контрпродуктивно.
Девятая глава использует этот анализ для обсуждения: могут ли количественные исследования использования времени поддержать феминистское утверждение о том, что женская неоплачиваемая работа делает значительный экономический вклад в капиталистических обществах, что женщины исполняют такую работу значительно чаще мужчин, что они имеют меньше «свободного» времени, чем мужчины, и что соответствующая политика стран Скандинавии создает более равное распределение времени для его использования между мужчинами и женщинами. Факты подтверждают два первых тезиса, но, на первый взгляд, подрывают третий и четвертый. Тем не менее, в главе также показано, что такие исследования в основном базировались на отдельных темпоральных представлениях, не отражающих значимые аспекты женского использования времени и серьезно искажают их опыт «свободного» времени. Поэтому более детальные исследования в большинстве случаев поддерживают аргументы феминисток о женских лишениях и негативных последствиях этого.
В десятой главе сводятся воедино теоретические и эмпирические аргументы всех глав книги для очертания основных контуров феминистской темпоральной утопии, или «ухронии». Это обеспечивает контрастное оценивание существующих темпоральных культур, темпоральных ориентаций в современных западных социальных государствах; сравнительные выводы и политические дискуссии вокруг рабочего времени и семейных обязанностей. Ее концовка посвящена обсуждению, можно ли и как перейти «отсюда — туда», выявлен ряд движущих факторов для прогрессивных изменений, в том числе сила оппозиции. Выводы книги подтверждают центральный аргумент работы: (1) политика времени должна быть в сердце феминизма и (2) феминистская политика времени выдвигает на передний план политические вопросы, имеющие огромное значение для каждого из нас.
Часть I.
Время, политика и общество: с точки зрения исследований основного направления
Глава первая.
Время, темпоральность и политическая теория
Размышляя о взаимоотношении со временем, нельзя обойти вопросы, связанные со смертностью, быстротечностью, памятью, длительностью и идентичностью. Даже поверхностные выводы ведут нас к умозаключению, что нельзя воспринимать время напрямую, тем более, как нечто внешнее, легко измеримое. Скорее, наше ощущение времени изменяется вместе с нашей жизнью (так, дни детства кажутся бесконечными, а на склоне лет — месяцы и годы проносятся с бешеной скоростью), время может вытягиваться и убыстряться в течение дня, и быстротечный момент теперешнего может обрести отдельное значение вследствие его ожидания или ретроспективного оценивания. Этот момент может «заморозиться» в нашей индивидуальной или коллективной памяти — взгляд через заполненное людьми помещение, роковой выстрел в Далласе… Мы также по-разному придаем значение и переживаем течение времени, — все зависит от наших взглядов на человеческую жизнь, как конечную или только лишь как прелюдию к вечной жизни. Определяется ли наша жизнь естественными ритмами времени года или же зависит от настенных часов? Можно ли сохранить наш опыт с помощью записей в дневниках или фотографиях, и понимаем ли мы теорию относительности Эйнштейна?
Эти отличия носят не просто личный характер, но в значительной мере определяются социально и культурно. Они также имеют важное политическое значение. К примеру, вера в то, что социальный, политический или экономический мир, в котором мы живем, неизменяемый и «естественный», или же история — это беспрекословная реализация Божественной воли: такие представления, в политическом отношении, меньше будут способствовать развитию движений за политические перемены в мире, чем вера в то, что мир — это продукт человеческой деятельности, и потому мы можем изменить его ради нашего же блага.
Большая часть психологических, философских, научных и теологических последствий человеческих взаимоотношений со временем останутся за пределами книги. Цель этой и следующих двух глав более скромная и прозаическая: изучить важность и оценить последствия темпоральных перспектив анализа политики и действий; рассмотреть политические последствия различных «темпоральных культур» и выявить связь между моделями использования времени и системой власти, неравенства в современных капиталистических обществах.
Для решения этих проблем невозможно использовать уже готовую политическую теорию, так как в большинстве книг по политической теории понятие «времени» отсутствует, и в политической науке нет ни одной явной традиции темпорального анализа. Тем не менее, много работ по этой тематике написано в других социальных науках, и в этой главе мы будем опираться на работы социологов, историков и антропологов и несколько разрозненных исследований политологов, кто сознательно делал акцент на политическом значении времени.
В начальных главах мы отойдем от конкретных политических проблем для объяснения темпоральных допущений, лежащих в основе политической теории и практики. В них предложено краткое описание темпоральных концепций Маркса, Гидденса и Пайерсона и их аргументы против статичных, «одномерных» подходов к анализу политики в пользу исторической перспективы. Далее это будет использовано к анализу человеческой деятельности, политического изменения и развития социальной политики. Также защищается идея изменения перспектив времени: самого по себе, как ключевой части исторического контекста политических идей и возможностей. В конце кратко показан потенциал для феминистского развития, заложенный в марксистской материалистической концепции истории, теории структурации Гидденса и анализе моделей самоусиления поведения Пайерсона. Как следствие, развитие эффективных политических стратегий требует баланса между исследованиями воображаемых альтернативных сценариев будущего и реалистической оценки как ограничений, так и возможностей, присутствующих в каждый исторический момент.
Темпоральные перспективы: почему история имеет значение
Колин Хэй (Colin Hay) недавно отметил, что сегодня «существует очень влиятельная тенденция ограничить политическую науку анализом только дня сегодняшнего, все временные траектории к которому просто удаляются» (Hay 2002, p. 137). Это означает, что во многих политологических и социологических исследованиях преобладает «одномерный снимок» того, как общества и политические системы функционируют, с анализом политических выборов, изолированных от их исторических контекстов, институтов и социальных структур, которые воспринимаются как неизменные, а не в процессе становления, и время здесь заслуживает поверхностного упоминания, когда «случайно» происходят внезапные (и не прогнозированные в таких теоретических координатах) изменения. В противовес таким подходам, эта книга разделяет мнение тех исследователей прошлого
